Принятое в начале 1929 г. постановление Политбюро «О мерах по усилению антирелигиозной работы» стало первым шагом на пути изменения государственной церковной политики. Вторым стало решение Политбюро о внесении изменений в Конституцию РСФСР. В протоколе заседания Политбюро от 28 февраля 1929 г. было записано:
«…внести на ближайший съезд Советов РСФСР предложение об изменении § 4 и 12 Конституции РСФСР следующим образом:
В конце § 4 слова: «а свобода религиозной и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами» заменить словами: «а свобода религиозных убеждений и антирелигиозной пропаганды признается за всеми гражданами».
В конце § 12 слова: «подвергающимся преследованиям за политическую деятельность или за религиозные убеждения» заменить словами: «подвергающимся преследованиям за революционно-освободительную деятельность»[227].
Время до созыва съезда было использовано властями для нагнетания антирелигиозной истерии.
Одновременно на апрель – май 1929 г. намечалось принятие нового республиканского нормативно-правового акта, касавшегося вопросов свободы совести. Фон, на котором происходила подготовка нового закона, хорошо передает содержание многочисленных аналитических материалов НКВД РСФСР, направляемых им в центральные партийные и советские органы. Так, 6 апреля 1929 г., накануне принятия нового закона о религиозных организациях, НКВД РСФСР писал, что «религиозники» везде и всегда примыкают к тем силам, которые противодействуют мероприятиям, направленным к «укреплению мощи Советского Союза и к ослаблению капиталистического сектора», организуют антисоветские выступления масс. При этом в документе подчеркивалось, что «возросшая антисоветская активность религиозников» приобретает все более многообразный характер: давление на низовые местные органы власти при перевыборах в Советы, создание подпольных контрреволюционных организаций, распространение антисоветских листовок, террор против активистов-безбожников, организация движения за открытие и постройку церквей и недопущение их закрытия[228].
8 апреля 1929 г. ВЦИК и СНК РСФСР принимают постановление «О религиозных объединениях», которое хотя и подвергалось в дальнейшем некоторому уточнению, редактированию и дополнению, но в целом сохранялось как действующее вплоть до начала 1990-х гг. Оно законодательно закрепило ставшее к тому времени господствующим мнение, что религиозные организации не вправе заниматься какой-либо иной деятельностью, кроме как удовлетворением религиозных потребностей верующих преимущественно в рамках молитвенного здания, и что следует «вытеснить» религиозные организации из всех сфер общества, где до этого времени они имели право действовать, и запретить им вообще какой-либо «выход» в общество. По сути, религиозные объединения превращались в РСФСР в некие «резервации» для исповедующих те или иные религиозные убеждения граждан.
На том же заседании при Президиуме ВЦИК была образована Постоянная комиссия по культовым вопросам, заменившая Секретариат по культам, действовавший при председателе ВЦИК М. И. Калинине. Ей поручалось рассмотрение вопросов, связанных с деятельностью религиозных организаций, и представление проектов решений по ним в Президиум ВЦИК. В состав комиссии вошли представители республиканских наркоматов юстиции, внутренних дел, просвещения, а также ОГПУ, ВЦСПС и ЦК ВКП(б). Возглавил комиссию П. Г. Смидович, и она приступила к своей деятельности в мае 1929 г.
8 апреля 1929 г. стал рубежом в советских государственно-церковных отношениях. С одной стороны, это означало, что в споре, ведшемся в 1926–1929 гг. во властных структурах (союзных и республиканских), о необходимости принятия общесоюзного закона о религиозных объединениях и создания общесоюзного органа «по делам религии» победили те, кто выступал против. Отныне признавалось целесообразным разрешать все вопросы «религиозной политики» в соответствии с мнением партийных и государственных органов в каждой из союзных республик в отдельности. С другой – принятое постановление свидетельствовало, что в РСФСР в высшем партийно-советском аппарате сильнее оказалась та его часть (И. В. Сталин, В. М. Молотов, Н. И. Бухарин и др.), что выступала за ужесточение вероисповедного курса государства, за отказ от «послаблений» периода нэпа.
Состоявшийся в мае 1929 г. XIV Всероссийский съезд Советов наряду с задачами экономического, культурного, социального развития страны много внимания уделил «религиозному вопросу». Причем его обсуждение шло по уже заранее заданному руслу утвердившейся в общественном сознании «теории» об обострении классовой борьбы в социалистическом обществе.
В докладах А. И. Рыкова о пятилетнем плане развития РСФСР и А. В. Луначарского о текущих задачах культурного строительства религиозной проблематике было уделено особое внимание. Оба докладчика исходили из посылки, что в классовой борьбе «религия и церковь» оказываются на стороне сил, препятствующих социалистическому строительству.
А. И. Рыков, характеризуя обстановку в обществе, сказал: «Остатки капиталистических классов – кулаки в деревне, нэпманцы в городе и представители старой идеологии, идеологии религиозного дурмана и частной собственности среди интеллигенции, – оказывают и будут оказывать всяческое сопротивление делу организации нового общества. Отсюда то обострение классовой борьбы, которое мы переживаем в настоящее время. Любое затруднение, встречающееся на нашем пути, классовый враг, конечно, использует для борьбы с диктатурой пролетариата и для того, чтобы создать щель и разлад в союзе рабочего класса с крестьянством»[229].
Еще более резко говорил о месте и роли религии и церкви А. В. Луначарский. По его мнению, культурное строительство должно сопровождаться борьбой «с двумя главными нашими культурными врагами, со всевозможными церквами и религиями, в каких бы то ни было формах. Это – враг социалистического строительства, и он борется с нами на культурной почве. Школа и все культурные учреждения – батареи, которые обращены против религии со всеми ее ужасами, пакостями, со всем позором узкого национализма, особенно сказывающимся в антисемитизме»[230].
Подобные заявления нашли горячую поддержку среди слушателей, ибо соответствовали настроениям делегатов, и они со своей стороны призывали усилить борьбу за закрытие церквей, изымать культовые здания под социально-культурные нужды, бороться с престольными праздниками, «поповским и религиозным дурманом», сокращать тиражи религиозной литературы, поддерживать коллективные обращения «активистов» о закрытии церквей, не позволять ремонтировать культовые здания, не поддерживать просьбы верующих об оставлении в их пользовании подобных зданий, снимать колокола.
Но в выступлениях Рыкова и Луначарского содержалась не только необходимая дань конъюнктуре идеологических установок Политбюро и ЦК. Они предостерегали от поспешности в антирелигиозной работе, от увлечения принудительными административными мерами, настаивали на необходимости соблюдать недавно принятый закон «О религиозных объединениях». По существу, то была скрытая полемика с победившим мнением большинства в партийно-советском руководстве страны, попытка донести до партийной массы ошибочность нового курса в вопросах религиозной политики.
Предупреждая об опасности и бесперспективности администрирования, А. В. Луначарский говорил:
«Губисполком вправе расторгнуть любое соглашение, любой контракт с группой верующих, но если они жалуются на это, то по нашей Конституции ВЦИК обязан это дело рассмотреть применительно к местным условиям. Мы, конечно, все за то, чтобы как можно скорее изжить религиозный дурман, но мы ни на одну минуту не должны забывать, что резкие административные меры без предварительной антирелигиозной пропаганды, которая в данной местности подготовила бы почву для них, создадут положение разрыва между передовыми рабочими и их партийными, и советскими органами, и огромными массами верующих крестьян и (правда, сравнительно небольшой) отсталой частью рабочего класса. Я присутствовал на собраниях в Москве, где предложения о закрытии церквей большинством голосов рабочих и работниц не только отвергали, но вызывали даже возмущение. Мы должны стараться закрывать церкви, но только предварительно подготовив общественное мнение. ВЦИК проявляет здесь необходимую и правильную осторожность»[231].
Именно эта часть выступлений Рыкова и Луначарского в защиту верующих, религиозных организаций и законности вызвала ропот и даже острое неприятие среди делегатов съезда. К примеру, представитель делегации от Владимирской губернии Никитин, полемизируя с Рыковым, призывавшим не спешить с закрытием церквей, заявил следующее:
«Теперь я хочу сказать относительно закрытия церквей. Вчера т. Рыков толковал по этому вопросу, но, по-моему, он не совсем удачно толковал. Возьмем, например, Владимирскую губернию: там закрыли целый ряд церквей. Что получилось? Кроме приветствия, ничего не получилось… Я думаю, что рабочее ядро всегда единогласно выскажется за закрытие церквей… Вообще, вопрос стоит так, что нужна не только одна агитация, а может быть, нужна и рабочая пролетарская рука, может быть, кое-где нужно ударить покрепче по этому дурману и стегнуть его получше»[232].
Показательно, что А. И. Рыков, отвечая в заключение на вопросы, записки и предложения, специально остановился на критике позиции административного давления на религию, призывов закрывать церкви, «ударить покрепче по дурману». Это было последнее, вплоть до эпохи «перестройки и гласности», публично высказанное несогласие с политикой партийного центра в отношении религии со стороны партийно-советских руководителей такого уровня. После съезда такая позиция станет прерогативой диссидентствующих да зарубежных советологов-кремлинологов. Рыков заметил: