Крестный путь патриарха. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) — страница 58 из 101

«Вот такой идеологии, признаюсь, я боюсь. Что она означает? Она означает, что товарищ Никитин доказать вредность религии населению не может и аргументы, идеологическую борьбу думает заменить палкой. Где этот дурман, где его нужно уничтожить? Его нужно уничтожать в головах людей. О каких людях идет речь? О тех крестьянах и рабочих, которые до сих пор еще не расстались с религией. Здесь это не борьба с нэпманом. Речь идет о работе среди трудящихся классов населения. Конечно, нэпманы и кулаки поддерживают религию, находятся в союзе с попом. По отношению к нэпману и кулаку мы принимали и принимаем очень решительные меры борьбы, но по отношению к значительным группам трудящегося населения они едва ли уместны. Поэтому неправильно, когда в борьбе с религиозным дурманом прибегают к излишним административным мерам. Тогда попадают иногда совсем не туда, куда нужно. Они могут попадать, например, по тем средняцким и бедняцким группам, которые хотя и поддерживают соввласть, но не порвали еще с религиозными пережитками. Ссориться же нам с такими слоями, благодаря административным “увлечениям”, вовсе не с руки»[233].

Следуя закрытым решениям Политбюро по «религиозному вопросу», съезд совершил еще один шаг к законодательному закреплению административного диктата в отношении религиозных организаций: изменил статью 4 Конституции РСФСР. Вместо ранее зафиксированного права граждан на «свободу религиозной и антирелигиозной пропаганды» отныне эта статья гарантировала лишь «свободу религиозных исповеданий и антирелигиозной пропаганды». На практике это означало, что власть лишь «терпела» культовую деятельность, ограниченную молитвенным зданием, а все иные возможные формы религиозной деятельности жестко пресекала.

В стенограммах съезда не содержится какого-либо развернутого и убедительного объяснения причин, побудивших к этому изменению. Лишь указывается, что поправка «вносится в целях ограничения распространения религиозных предрассудков путем пропаганды, используемой весьма часто в контрреволюционных целях». Делегаты не только «приняли» такое обоснование, но многие из них при обсуждении приводили примеры «враждебной» деятельности религиозных организаций в своих регионах.

Стоит еще раз подчеркнуть, что данный тезис был намеренно неверен. Слов нет, отдельные факты нарушений законов со стороны верующих и духовенства были (в скобках заметим, что значительно больше их было со стороны представителей органов власти), но сами документальные материалы тех лет, сохранившиеся в архивных фондах НКВД и изученные нами, не дают оснований говорить о наличии со стороны религиозных организаций какого-либо целенаправленного политического противодействия советской власти. Не было среди них организации, которая ставила бы задачу ее свержения. Наоборот, религиозные организации практически всех конфессий делали неоднократные заявления о политической лояльности. Под «контрреволюционные деяния» власть умышленно отнесла требования верующих обеспечить им нормальные условия отправления религиозных потребностей.

На изменение статьи 4 Конституции РСФСР очень болезненно реагировали руководители всех религиозных организаций, оно воспринималось ими как наступление на права и свободы верующих. Вот почему сразу после съезда на страницах газет и журналов, в антирелигиозной литературе появилось немало материалов, направленных на то, чтобы убедить читателей в правомерности деяний власти. Сошлемся на статью Н. Орлеанского, в которой разъяснялось:

«Замена в законе понятия “свобода религиозной пропаганды” словами “свобода религиозных исповеданий” указывает на то, что деятельность верующих по исповеданию своих религиозных догматов ограничена средою верующих и рассматривается как тесно связанная с отправлением религиозного культа той или иной терпимой в нашем государстве религии. Привлечение же новых кадров трудящихся, особенно детей, в число сторонников религии… каковая деятельность, несомненно, вредна с точки зрения интересов пролетариата и сознательного крестьянства, конечно, никоим образом не может находиться под защитой закона и охватываться понятием “свобода религиозных исповеданий”. Всякая, следовательно, пропагандистская и агитационная деятельность церковников и религиозников – и тем более миссионерская – не может рассматриваться как деятельность, разрешенная законом о религиозных объединениях, напротив, рассматривается как выходящая за пределы охраняемой законом свободы вероисповедания и подпадающая под действие уголовных и гражданских законов, поскольку она им противоречит»[234].

Летом 1929 г. ситуация в «религиозном вопросе» резко ухудшилась. Взрыв религиозной нетерпимости серьезно повлиял на социально-политическую ситуацию в стране, особенно в деревне: недовольство, неповиновение со стороны верующей части населения, а в ряде районов вооруженные столкновения, перерастающие в локальные восстания. Стремясь скорректировать ситуацию, ЦК ВКП(б) направляет в партийные органы на места еще одно письмо (за подписью Молотова), получившее название «О тактичном подходе в деле закрытия церквей» (5 июня 1929 г.). В нем прямо указывалось, что «многие партийные организации недооценивают численность верующего населения, степень его неизжитых религиозных суеверий, преувеличивают рост антирелигиозного движения в массах и полагаются исключительно на антирелигиозные и комсомольские организации в борьбе с религиозными организациями и, в частности, в вопросе о закрытии церквей и других молитвенных домов. В таких случаях закрытие церквей проходит без необходимой и действительно хорошо проведенной предварительной массовой работы среди рабочих и крестьян, без соблюдения советских законов, а иногда и с прямым и вреднейшим для дела антирелигиозной пропаганды издевательством над предметами культа».

И хотя далее в письме ЦК «категорически» предложил всем партийным органам «повести решительную борьбу с… извращениями в практике закрытия церквей и других молитвенных домов», содержащиеся в нем правильные призывы, указания и предложения на улучшение обстановки в «религиозном вопросе» существенно не повлияли. На местах предпочитали быть подвергнутыми критике за поспешное, с нарушением закона проведенное закрытие молитвенных зданий, чем быть уличенными в отступлении от «идеологических установок» партии на «противоборство» с религией. Так как это автоматически зачисляло «сомневающихся» и «колеблющихся» в разряд лиц, отвергающих «генеральную линию» партии, что грозило им зачислением в разряд «внутренних врагов» партии, которые проявляют «оппортунизм» и «примиренчество» в борьбе с «религиозной идеологией» – «важнейшим препятствием на пути социалистического переустройства и преодоления буржуазного и мелкобуржуазного влияния на трудящиеся массы»[235].


«Духовная свора – кулакам опора»

Открытка

Художники Кукрыниксы. Цветная литография

Москва, Ленинград

1931

[Из архива автора]


«Борьба против религии – борьба за социализм»

Открытка

Художник М. Рабинович

Цветная литография

1930

[Из архива автора]


«Пером рабкора и светом науки разоблачайте сектантские штуки!»

Открытка

Художник А. Топиков

Цветная литография

Москва, Ленинград

1929

[Из архива автора]


«Крест и трактор»

Открытка

Художник М. Черемных

Цветная литография

Москва. 1929

[Из архива автора]


Нагнетанию враждебности по отношению к «религии и церкви» послужила и работа II съезда Союза воинствующих безбожников (11–15 июня 1929 г.). В его решениях «антирелигиозная борьба» рассматривалась как один из важнейших участков классовой борьбы, как одна из важнейших сторон социалистического наступления и в городе, и в деревне. Лозунгом антирелигиозного движения стал призыв: «Борьба с религией – есть борьба за социализм». О содержательной стороне его можно судить, в частности, по выступлению Н. И. Бухарина на этом съезде:

«Борьба с религией стоит в порядке дня, она актуальна. Она актуальна и с точки зрения всего реконструктивного периода в целом. Но она является актуальной и с точки зрения той особой, специфической оригинальной полосы, в которой мы живем, когда заострение классовой борьбы обрисовалось по всему фронту и когда наши противники используют формы религиозного лозунга, религиозного пароля, религиозной человеческой организации, начиная с церкви и кончая различными видами сектантских организаций, для борьбы с социалистической серединкой нашего хозяйства, для ожесточенного сопротивления повседневному продвижению социалистических форм нашего хозяйства, для использования в реакционных целях наших трудностей, наших прорех, наших болезней. Особенность переживаемой полосы заключается, между прочим, и в том, что всякий оттенок нашего классового противника хочет закрепиться в ряде организаций религиозного типа. Антирелигиозный фронт кричаще ясно виден как фронт классовой борьбы»[236].

В этих условиях немногие отваживались спорить с теми, кто выступал за «натиск на религию». Но они были, и первым следует назвать П. Г. Смидовича. Он в письме Е. М. Ярославскому в связи с обсуждением итогов II съезда Союза воинствующих безбожников следующим образом выразил свое видение характера «антирелигиозной деятельности»:

«Приписать правому оппортунизму терпимость к религии и религиозным пережиткам – значит, вызвать целый ряд недоразумений. Нетерпимостью к религии определить курс партии – это дать возможность прийти к заключению, что курс партии меняется, что начинается период открытого гонения на “религиозные убеждения”. Этот курс “нетерпимости” будет… проводить многомиллионная массовая организация Союза Воинствующих Безбожников, которая должна “превратить антирелигиозную работу в широкое массовое движение”. А между тем именно в антирелигиозной работе, прежде всего, важно качество, а между тем именно качество работы Союза Воинствующих Безбожников подкузьмляет нашу политику. Выше описанные перспективы грозят такому понижению качества, что политика в этом деле полетит окончательно к черту, не говоря уже о тактике. Циркуляр ЦК “О тактичном подходе от 5.06.29 г.”, который безбожниками и теперь, до осуществления вышеуказанных перспектив, в жизнь редко проводится. И теперь уже движение Воинствующих Безбожников часто выливается в формы стихийные и не считается с рамками революционной законности»