Часа через три вернулся Сергий Страгородский. Прочитав поданное секретарем письмо, поцеловал его и спрятал на груди со словами: «С таким письмом и на Страшный суд предстать нестрашно!» Потом прошелся по комнате. Сергий Лебедев молча наблюдал за всем происходящим: таким взволнованным и растроганным он митрополита не видел. Тот вновь развернул письмо и прочел его, но на этот раз вслух: «Владыко святый, когда я размышляю о Ваших трудах для сохранения Русской церкви, я думаю о Вас как о святом мученике, а когда я вспоминаю о Ваших ночных молитвах все о той же Русской церкви и всех нас, я думаю о Вас как о святом праведнике».
– Сережа, – обратился митрополит к своему секретарю, – после моей смерти будут всякие толки… многие будут осуждать меня. Сложно им всем будет понять, не зная всех трудностей, выпавших на мою долю, что я вынужден был делать в это страшное время, чтобы сохранить литургию, таинства… сделать их доступными для православных прихожан, защитить от гонений не только священнослужителей, но и молящихся… Возьми письмо, подшей в мое личное дело.
Через несколько месяцев стало известно, что архиепископ Филипп Гумилевский был застрелен следователем во время допроса… Хоронили его как простого монаха в закрытом гробу, а сестре сказали, что открыть гроб нельзя, так как владыка умер от инфекционной болезни[263].
1937 г. стал апогеем сталинского режима репрессий. К этому времени были закрыты 8 тысяч православных храмов, ликвидированы 70 епархий и викариатств, расстреляно около 60 архиереев.
Сергий (Страгородский), митрополит Московский и Коломенский, в своем кабинете
1937
[Из открытых источников]
В том же году судьба нанесла еще один удар Сергию (Страгородскому): погибла его родная сестра Александра Николаевна Архангельская. Она была арестована как «сестра митрополита Страгородского Сергия». Ее обвинили в том, что она «являлась участницей контрреволюционной церковно-фашистской организации, проводила вербовочную работу и вовлекала в организацию 3-х человек, для печатания контрреволюционных листовок хранила шрифт, имея связь с митрополитом Сергием, получала от него контрреволюционные установки для организации». Несмотря на полную абсурдность обвинений в отношении Александры Николаевны, приговор был приведен в исполнение 4 ноября 1937 г.
Александра Николаевна Архангельская
Январь 1937
[Из открытых источников]
Евгений Александрович Тучков
1930-е
[Из открытых источников]
В это же время в Москве был арестован и расстрелян келейник владыки Сергия – иеромонах Афанасий.
В начале октября 1938 г. после многочисленных обращений Сергию удалось добиться приема в ОГПУ. В здании на Лубянке его встретил Е. А. Тучков. В тот момент он уже был в новой должности – заместитель особоуполномоченного ОГПУ по Москве.
– Я просил принять меня, – начал Сергий, – чтобы узнать причины арестов епископов и иереев в Москве, Сибири и на Урале.
Тучков, в новой форме и при орденах, восседал за столом, перед ним – бумаги, бумаги. Мельком взглянув на гостя и вновь обратившись к бумагам, он проговорил:
– Арестованы участники антисоветских организаций, члены террористических групп.
– Но в письмах, поступающих ко мне от родственников, паствы и духовенства, говорится о их невиновности. Столь много обращений… неужели все они враги? Я не могу поверить в это. И потом, они под защитой конституции как граждане… Надо назначить дополнительное расследование, чтобы успокоить верующих.
– Иван Николаевич, вы же образованный человек, читаете газеты, знаете положение в стране. Партия и государство не могут миндальничать с врагами. И не надо за них просить, и не нужны никакие дополнительные расследования. Их вина уже доказана. Часть из них понесла высшее наказание. Другая – выслана на поселение.
– Зачем же такой скорый суд? Они люди, и жизнь дана им от Бога. Разве вы вправе решать…
– Послушайте, – перебил Тучков, – мы с вами много лет знакомы. Если я сказал: не надо, значит, разговор закончен. Лучше о себе подумайте.
Сергий удивленно посмотрел на собеседника и, помолчав, проговорил:
– Евгений Александрович, я по вашей милости был уже и контрреволюционером, и антисоветчиком, и агентом Англии, и японским шпионом… Что же вы еще про меня выдумаете?
– Не горячитесь. – Тучков встал, прошелся по кабинету: видно было, что он пытается сдержать раздражение. Вернулся к столу и продолжил: – Мы ничего не придумываем, а лишь действуем по проверенным данным. Если хотите знать, на вас имеется достаточно данных, изобличающих в антисоветской деятельности. Уж не знаю, кто там, наверху, он оттопыренным большим пальцем показал на потолок, в вас заинтересован. Но будьте уверены, долго на свободе вам не протянуть.
– Не верю я вам, и бояться мне нечего. Я много прожил, много сделал для Церкви и людей верующих. Церкви, как вам ни хотелось бы, не убить, она жива и будет жить, даже если имя мое ошельмуете. Надеюсь, придет время, и верные разберутся и позором не покроют мои седины. А вот за вами, Тучков, кровь, слезы, горе… Никто не вспомнит вас добрым словом. Прокляты вы будете в потомках. Да и свои со временем от вас отвернутся.
Тучков побелел, стиснул зубы, глаза налились злостью, и уже не проговорил, а прохрипел сдавленно и жутко:
– Не любил я вас всегда, и нутро мое меня не обмануло, контра вы… и кончать вас надо было еще тогда, в двадцать втором. А все наши партийные либералы… У-у-у, ненавижу их, и вас, и религию вашу с церковью вместе. К ногтю всех бы. Но теперь-то вы, патриарх несостоявшийся, от меня не уйдете! – При этих словах Тучков достал из стола несколько листков и бросил перед митрополитом. – Читайте, что о делах ваших братья ваши пишут! – Сергий отодвинул листки и привстал, показывая желание уйти.
– А-а-а, не хотите. Нет уж, присядьте да послушайте, я сам зачитаю кое-какие фрагментики из показаний дружка вашего Феофана Тулякова. – Тучков развернул бумаги и, водя пальцем по строчкам, искал нужное ему место.
– Вот… цитатка: «В конце 1934 г. по инициативе и под руководством Сергия Страгородского создан был церковно-фашистский центр, в который вошли представители крупного духовенства. Его задача состояла в развертывании контрреволюционной деятельности и объединении контрреволюционных церковных сил для борьбы с советской властью, с целью свержения ее и реставрации капитализма в СССР. Мы вели непосредственную работу по подготовке повстанческих и террористических кадров, сеяли возмущение и озлобление среди населения, совершали вредительские и террористические акты, поджоги…»
Сергий встал, негодование переполняло его. – Я вам не верю, ни одному слову… Вы клеветник! Я готов… я требую встречи с митрополитом Феофаном!
– Успеете, успеете, – проговорил, ухмыляясь, Тучков. – И если здесь нельзя, то там, – он ткнул пальцем вверх, – встретитесь. – И после паузы, наслаждаясь и торжествуя, словно хищник над поверженной жертвой, небрежно обронил: – А подельника вашего, Тулякова, недели две как приговорили, а вчера, кажется, и расстреляли.
В 1939 г. на свободе оставались, кроме митрополита Сергия, лишь три правящих архиерея – митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), архиепископ Луцкий и Волынский Николай (Ярушевич) и архиепископ Дмитровский Сергий (Воскресенский). Еще несколько епископов пребывали «на покое» или в должностях настоятелей храмов[264].
Вторая мировая война пришла в Европу
Вторая мировая война, начавшаяся 1 сентября 1939 г. нападением фашистской Германии на Польшу, самым существенным образом повлияла не только на ход политической истории, но и на общее положение религий и церквей в Германии, в Польше, да и во всей Европе.
Адольф Гитлер с момента прихода к власти уделял постоянное внимание религиозной политике государства и Национал-социалистической германской рабочей партии (НСДАП). Несмотря на то, что Гитлер родился в католической семье, он весьма рано отверг христианство и публично демонстрировал свое негативное отношение к нему. В соответствии с установками фюрера и партии на территории рейха был взят курс на планомерное уничтожение «неполноценных» людей и религий. НСДАП декларировала в своей программе взгляд на «религиозный вопрос» следующим образом: «Мы требуем свободы для всех религиозных вероисповеданий в государстве до тех пор, пока они не представляют угрозы для него и не выступают против нравственных и моральных чувств германской расы. Партия, как таковая, стоит на позициях позитивного христианства, но при этом не связана убеждениями с какой-либо определенной конфессией. Она борется с еврейско-материалистическим духом внутри и вне нас и убеждена, что дальнейшее выздоровление нашего народного организма может быть достигнуто путем постоянного оздоровления внутри себя. Последнее возможно осуществить, реализуя принцип приоритета общественных интересов над своими личными»[265].
К 1939 г. приобрели конкретные очертания планы нацистской партии «строительства» новой религии и национальной государственной церкви Германии. В их основу была положена расовая теория, через призму которой рассматривались и проблемы религиозных свобод. Применительно к внутренней политике партии ставилась задача борьбы с «церковью». Под этим термином понимались все действующие на тот момент религиозные организации, а не только какая-либо одна конкретная религиозная организация, хотя чаще всего имелись в виду и назывались Католическая и Протестантские церкви. На их место должна была прийти «государственная религия», свободная от «недостатков» христианства. Она должна быть такой, какой ее знали в Древней Греции, – соединение музыкально-спортивных мероприятий и государственных праздников, и выражаться она должна была в форме торжественных представлений, соревнований и государственных актов. По мысли идеологов партии эта религия должна была опираться на «германско-нордическое движение», поддержку которому необходимо оказывать скрытно, постепенно внедряя присущие ему обряды и в частную жизнь граждан.