[25].
Архимандрит Антоний (Храповицкий) (в центре) с иеромонахом Сергием (Страгородским) и студентами Академии
[Из открытых источников]
После пострижения Сергий поселился в отдельной комнате, подальше от студенческого шума. В тихой монашеской обстановке, под руководством инспектора Академии архимандрита Антония (Храповицкого) прошли последние полгода учебы. Они были посвящены работе над кандидатской диссертацией на тему «Православное учение о вере и добрых делах». Сама тема уже достаточно наглядно свидетельствовала о богословской зрелости автора и его умонастроении. Для исследования был взят один из самых трудных вопросов христианской догматики и учения о нравственности. С одной стороны, он стремился критически осмыслить позицию Римско-католической церкви, согласно которой для оправдания человека перед Богом требовалось наличие добрых дел, а недостаток их мог быть восполнен из запаса сверхдолжных заслуг святых; с другой – анализировал протестантскую этику, которая ставила спасение человека в зависимость только от его веры во Христа, полагая, что добрые дела, как бы ни были они значительны, не спасут человека, и только праведность Христа покроет грешника как ризою. Православное нравственное богословие, возражая и католицизму, и протестантизму, стремилось утвердить собственное видение этой проблемы, сформулировать точно и ясно взаимоотношение между верой и добрыми делами. Этой же цели придерживался и иеромонах Сергий.
Академический домовый храм
Конец XIX в.
[Из открытых источников]
Сергий Страгородский, иеромонах
1890
[Из открытых источников]
На последнем курсе Сергий близко сошелся со своим научным руководителем профессором А. Л. Катанским[26]. Конечно, кроме единства взглядов на тему богословского исследования их связывало и «нижегородское» родство. Обсуждая постепенно обретавшую форму и содержание кандидатскую работу или в классной комнате Академии, или в домашнем кабинете профессора, они находили время пообщаться о родной Нижегородчине, учебе в общей для них Нижегородской семинарии. Как-то в один из таких дней Сергий поинтересовался:
– Кто же Вам запомнился из земляков-семинаристов?
– Могу припомнить печально известного Н. А. Добролюбова, выходца из священнической семьи.
– Что ж и в семинарии он был бунтарем?
– Нет-нет, в то время он поражал нас своим видом очень благовоспитанного юноши, скромного, изящного, всегда хорошо одетого, с нежным, симпатичным лицом. В семинарии ходили слухи о большой его даровитости и необыкновенном трудолюбии. Рассказывали, что он писал огромные сочинения на задаваемые темы, просиживал за ними целые ночи. Его родители отбирали у него даже свечи для прекращения его ночных занятий. Учился он в богословском классе семинарии и был первым по списку.
– А после семинарии Вы его видели?
– Не могли мы с ним встречаться. Я – в Академии, он – в литературных салонах…
– Говорят, он рано умер и его могила где-то в Петербурге?
– Это так… и я там даже был. Правда, только один раз.
Недоумение читалось на лице Сергия. Профессор уловил немой вопрос и продолжил:
– Был ноябрь 1861 г. …Похороны почившего Добролюбова намечались на Волковом кладбище. Мы, трое студентов, знавшие его по семинарии, посчитали необходимым как его земляки присутствовать на похоронах. Не скрою, было и простое любопытство: увидеть тогдашних литературных кумиров. В тайне от всех (был обычный учебный день) рано утром отправились на кладбище. Видим печальную процессию, человек тридцать-сорок. Почему-то большинство из них в очках, очень небогато и неряшливо одеты. Гроб внесли в церковь… и вся эта литературная братия приняла самые непринужденные позы, многие встали спинами к иконам и алтарю, о чем-то разговаривали. Приготовившийся начать литургию священник даже вышел из алтаря и в энергических выражениях попросил присутствующих вести себя приличнее в храме.
– Так что, они злокозненные безбожники?
– Так говорили и думали многие… Но я твердо не знаю. Хотя, как я заметил, ни один из литераторов ни разу не перекрестился в течение литургии и отпевания… Когда гроб вынесли и опустили в могилу, известный тогда поэт Н. А. Некрасов продекламировал хриплым и каким-то глухим и сиплым голосом известное предсмертное стихотворение покойного: «Милый друг, я умираю». Затем выступил приобретший тогда популярность публицист Н. Г. Чернышевский. С очень желчным лицом, с визгливым голосом, неприятно действующим на нервы. Он прочитал отрывки из дневника покойного, присоединяя к прочитанным местам свои комментарии, пропитанные такою же желчью, как и его лицо. Все завершилось коротенькой речью какого-то студента-медика…
Помолчав, Катанский завершил свой рассказ: «Как жаль, что столь неординарный по способностям и уму человек, растратил жизнь на пустяки, не свершив ничего достойного для церкви и Отечества»[27].
Надгробие на могиле Н. А. Добролюбова Санкт-Петербург, Волково кладбище
[Из открытых источников]
9 мая 1890 г. иеромонах Сергий блестяще завершил свое богословское образование. И рецензенты, и оппоненты, и его руководитель сошлись во мнении, что диссертационная работа стала плодом долгих самостоятельных размышлений и искренним выражением сложившегося у автора взгляда на разбираемый им вопрос, что в ней проявилась редкая для студентов начитанность в святоотеческой литературе.
Всего академический курс в 1890 г. окончили 70 человек. Свыше двух третей из них в будущем примут священнический сан, а восемь станут епископами, и все они с честью и усердием послужат церкви. В субботу, 9 июня, Совет академии утвердил список из 47 кандидатов-магистрантов, среди которых первое место занял иеромонах Сергий.
По традиции завершающим моментом торжества по поводу окончания учебы был совместный товарищеский обед выпускников. На этих обедах могли присутствовать все окончившие Академию в предыдущих выпусках, правда, за исключением выпускников, достигших архиерейского сана. В этот раз среди гостей старейшим был редактор «Церковно-общественного вестника» А. И. Поповицкий, а самым знатным – духовник царской семьи протопресвитер придворного духовенства И. Л. Янышев.
По действовавшему академическому уставу Сергий Страгородский мог остаться при Академии в качестве стипендиата для защиты магистерской диссертации и подготовки к профессорскому званию. Перед молодым монахом открывалась блестящая перспектива ученой карьеры. Но он избрал иное – миссионерское служение. 11 июня им было подано прошение на имя ректора Академии епископа Антония с просьбой отправить на службу в состав Японской православной миссии. Без промедления, 13 июня, последовал указ Святейшего синода о его назначении. 15 июня указ поступил в Академию «для зависящих распоряжений». Оставалось немногое: получить золотой наперсный крест, полагавшийся по характеру новой церковной службы, заграничный паспорт, подъемные и прогонные деньги.
Предполагая долгую разлуку с близкими, Сергий съездил на родину, в Арзамас. В родном городе он посетил в монастырской больнице свою няню Анну Трофимовну, которая в тот раз болела и с которой он простился по-родственному. Больше Сергий ее никогда не увидит. Не забыл он и своей родной Академии, где только что было организовано Общество вспомоществования бедным студентам, в адрес которого он отправил свой первый взнос – 200 рублей.
Теперь молодой иеромонах Сергий Страгородский был готов к началу своего миссионерского служения.
Зададимся вопросом: почему именно Японию выбрал иеромонах Сергий Страгородский? Думается, что ответ находится в плоскости масштабных изменений, которые с конца 1860-х гг. переживала Япония в т. н. период просвещенного правления императора Муцухито, объявившего о масштабных реформах во всех сферах государственной и общественной жизни. О преобразованиях в стране, закрытой для европейцев на протяжении многих веков, писала вся мировая пресса, в том числе и российская, возбуждая любопытство и интерес. Европейскую и мировую общественность удивляла способность японцев усвоить иностранный опыт и знания для развития своей страны, превращения ее в современную индустриальную великую державу.
В начале 1860-х гг. японцы смотрели на иностранцев как на «зверей», а на христианство как на «зловредную секту», к которой могут принадлежать только отъявленные «злодеи и чародеи». С «открытием страны» в нее хлынул поток католических и протестантских миссионеров, ставивших перед собой амбициозную цель – быструю христианизацию страны.
Имела возможность действовать в Японии и Православная миссия. К 1889 г. она насчитывала 17 614 христиан-японцев, 24 священнослужителя, из них только четверо русских, 125 проповедников. Издавался православный журнал «Церковный вестник».
Наверное, Сергию хотелось стать соучастником миссионерского делания Российской православной церкви, быть причастным к делу христианизации целого народа, когда казалось, что на Земле больше нет уголков, где бы не было известно о миссии Христа.
Глава 2На миссионерском и педагогическом поприще. 1890–1905
Японская духовная миссия… посольская церковь в Афинах (Греция)
Для миссионера Сергия Страгородского путь в Японию начинался в Арзамасе. К концу дня в экипаже он добрался до Нижнего Новгорода и… на вокзал. Паровоз уже стоял под парами и казалось только и ждал Сергия с его бесчисленными чемоданами, баулами, коробками и коробочками. Объявлена «пятиминутная готовность» и вот гудок, и в путь!
Прибыв в Москву, Сергий свершил пару давно намечавшихся паломнических выездов – в Звенигород, с его Саввино-Сторожевским монастырем и Успенским собором на Городке; затем – в Новый Иерусалим, в Воскресенский монастырь!