Летом и осенью 1941 г. было принято множество официальных документов различных ведомств, которые непосредственно были призваны осуществлять партийную политику в отношении религии и церкви на Востоке, в том числе
● директива шефа полиции и СД Р. Гейдриха оперативным группам и командам полиции безопасности и СД от 2 июля 1941 г.
● указания министерства занятых восточных территорий военным организациям об отношении к религиозному вопросу на оккупированных территориях СССР от 3 августа 1941 г.
● приказ верховного командования вермахта, подписанный Кейтелем 6 августа 1941 г.
● оперативный приказ Главного управления полиции безопасности и СД № 10 «Отношение к церковному вопросу в занятых областях Советского Союза» от 16 августа 1941 г.
● циркуляр «О понимании церковных вопросов в занятых областях Советского Союза» Главного управления имперской безопасности от 1 сентября 1941 г.
● приказ командующего области тыла группы армий «Юг» о поведении войск в религиозном вопросе по отношению к гражданскому населению от 2 октября 1941 г.
● оперативный приказ № 13 Главного управления имперской безопасности «Теологические факультеты в занятых русских областях» от 15 октября 1941 г.
● директива Главного управления имперской безопасности «О разрешении церковного вопроса в оккупированных восточных районах Советского Союза» от 31 октября 1941 г.
Во всех этих документах определялся общий подход к религиозной политике применительно ко всем религиозным организациям на оккупированной территории. Учитывая роль православия, мероприятиям в отношении Русской православной церкви уделялось особое внимание. В своих стратегических замыслах руководство Третьего рейха ориентировалось на уничтожение Русской православной церкви как исторического и национально-культурного феномена русского и других православных народов СССР. Ее место должна была занять та самая «новая» религия и государственная церковь, планы создания которых вынашивались идеологами нацизма. На этом пути в отношении православных организаций предусматривалось:
– не препятствовать и не поощрять религиозной деятельности населения на местном уровне, хотя и не запрещать открытие церквей;
– не передавать в собственность приходских общин культовое имущество, предоставляя его исключительно только в аренду;
– не разрешать открытие православных духовных учебных заведений;
– не допускать объединения приходских общин под руководством единого религиозного центра, ориентирующегося на Москву;
– не допускать вхождения образующихся православных епархий в юрисдикцию Зарубежной церкви;
– не препятствовать развитию сектантства, противопоставляющего себя православию;
– требовать от православного духовенства политической лояльности к оккупационному режиму и воспитания в том же духе паствы;
– поощрять создание самостоятельных национальных православных церквей на территориях Прибалтики, Белоруссии и Украины;
– тщательно изучить деятельность «Живой» (обновленческой) церкви, не предоставляя ей возможности широкой деятельности, поскольку она рассматривалась как «орган советского правительства»;
– разрешать осуществлять религиозную деятельность в лагерях военнопленных на советской территории только лицам из числа военнопленных.
Оккупанты настойчиво «рекомендовали» священнослужителям в проповедях и во время церковных церемоний выражать верноподданнические чувства к Гитлеру и Третьему рейху, а также проводить специальные молебны за победу германской армии и «спасение родины» от большевиков. На оккупированной территории было вновь открыто порядка 6,5 тыс. православных храмов. Согласно данным советской разведки, они были переполнены верующими, в них совершалось большое количество религиозных обрядов, многотысячными были крестные ходы и молебны под открытым небом. Массовым тиражом издавалась религиозная литература, действовали семинарии и различного рода курсы по подготовке духовенства, в начальные школы вводился Закон Божий. И вместе с тем жестоко преследовались малейшие попытки духовенства привнести в жизнь общины элементы критического отношения к политической действительности на оккупированных территориях. Немецкие оккупационные власти, учитывая патриотические позиции патриаршего местоблюстителя, митрополита Московского Сергия, всячески препятствовали деятельности тех священников и приходов, которые заявляли о канонической подчиненности Московской патриархии. Запрещалось и преследовалось распространение (устное и письменное) каких-либо документов митрополита Сергия.
Сразу после завершения летней кампании 1941 г. в Берлине состоялось совещание под руководством шефа гестапо Мюллера. Доклады касались положения православия на Востоке и Балканах, взаимоотношения Православной церкви с иными христианскими церквами. Общая позиция была выражена одним из докладчиков, унтерштурмбаннфюрером СС Вандеслебеном, который подтвердил, что ни о каком воссоздании в завоеванном восточном пространстве «инфицированной большевизмом» Русской церкви не может быть и речи. Предлагалось во внутренней политике на Востоке делать все, чтобы поддерживать постоянное напряжение между католическими и православными приходами, всячески поддерживать религиозные меньшинства в противовес крупным церквам и, кроме того, максимально внедрять «достаточное количество доверенных лиц» в религиозные группы для получения информации и поддержания борьбы всех против всех.
В апреле 1942 г. Гитлер в кругу приближенных изложил свое видение религиозной политики на Востоке. Оно включало в себя
– насильственное дробление церквей;
– принудительное изменение вероисповедного статус-кво на оккупированных территориях;
– запрещение устройства каких-либо централизованных конфессиональных органов и центров;
– формирование «марионеточных» религиозных органов управления;
– использование религии и духовенства в собственных политических целях.
Русская зарубежная церковь надеялась, что с началом военной кампании против Советского Союза она будет призвана нацистским руководством к непосредственному участию в его религиозной политике на оккупированной территории.
В ожидании своего «торжественного въезда» на территорию Советского Союза «Карловацкая церковь» разрабатывала план восстановления организации высшей церковной власти в СССР. К числу схизматических организаций были отнесены обновленцы, липковцы, григорьевцы, с которыми не могло быть никаких контактов. Категорически были неприемлемы и какие-либо отношения с митрополитом Сергием (Страгородским), который, как считали «карловчане», изменил «православной вере в форме компромисса с безбожниками и подчинения им церкви». Было отказано и в праве какой-либо другой Православной автокефальной церкви, например, Константинопольской, участвовать в «устроении церковных дел в России». Единственной силой, могущей разрешить вопрос о высшем церковном управлении в России, называлась Зарубежная церковь, а ее глава митрополит Анастасий (Грибановский) должен был стать временным местоблюстителем патриаршего престола с поручением сформировать патриарший Синод и подготовить проведение Поместного собора (в Ростове или Ставрополе) для избрания патриарха Московского и всея Руси.
Но этим надеждам и планам Зарубежной церкви не суждено было сбыться. Германские власти посчитали политически более выгодным не допускать эмигрантское духовенство на советскую территорию, где у него, как они считали, не было серьезной социальной поддержки. Власти понадеялись на то, что православное духовенство и верующие «тихоновской» ориентации обладают достаточным запасом ненависти к коммунизму и советской власти и потому окажут содействие немецкой армии в выполнении ее «исторической миссии» – разгроме и уничтожении Русского государства, русского народа.
К осени 1942 г. стало ясно, что религиозное движение на временно завоеванной территории не вписывается в политические ожидания оккупантов. Им не удавалось разыграть «религиозную карту» в нужном политическом направлении. Война затягивалась, и оккупационным властям было необходимо считаться с религиозными объединениями как с долговременным фактором внутриполитической ситуации на Востоке. С одной стороны, надо было найти более эффективные способы и формы «включения» религиозных организаций в политическую поддержку властей; с другой – в отношении к ним было необходимо проявлять большую публичную лояльность и терпимость. Конечно, то была вынужденная, в силу складывающихся военно-политических обстоятельств, псевдотерпимость, и проявлялась она по-разному в рейхскомиссариатах «Остлан» и «Украина».
Приветственное письмо архиереев Прибалтийского
экзархата А. Гитлеру с благодарностью за освобождение
от большевистского ига
23 июля 1942 г.
Господину рейхсканцлеру!
Первое совещание архиереев православного экзарха-та Литвы, Латвии и Эстонии выражает Вам, господин
рейхсканцлер, от имени своей паствы глубочайшую благодарность за освобождение от большевистского ига.
Восхищаясь ведущейся Вами героической борьбой, мы
молим Всевышнего, да благословит Он Ваше оружие скорой и полной победой.
В Прибалтике, надеясь на максимальный политический эффект, оккупанты мирились с сохранением Прибалтийского православного экзархата под возглавлением митрополита Литовского Сергия (Воскресенского), который добровольно остался под немцем. В рамках своей религиозной деятельности митрополит Сергий ставил задачи сохранения единства в православной, но многонациональной среде и возрождения церковной жизни, в том числе за пределами экзархата – в оккупированных областях Северо-Запада РСФСР, где была организована Псковская православная миссия. Но необходимо подчеркнуть, что эта определенная свобода культовой деятельности признавалась немецкими властями исключительно на конкретных условиях, а именно: политическая лояльность; сотрудничество с военными и гражданскими властями и со спецорганами; публичное осуждение патриотической позиции митрополита Московского Сергия (Страгородского); поддержка коллаборационистов; призыв к населению о поддержке «нового порядка»; информирование о