Из доклада епископа Питирима (Свиридова),
командированного Московской патриархией
на Волынь для обследования церковных дел
…Небо всегда было освещено заревом от пожаров, а воздух был насыщен гарью от сожженных сел и деревень. Отчаянный крик и вопль казнимых мужчин, женщин и детей раздавался то в одном месте, то в другом. Церковная жизнь совершенно замерла. Люди боялись посещать церковь, а священники боялись служить, ибо немцы часто окружали церкви, ловили людей и увозили их в Германию, а больше расстреливали. Были часто случаи, что немцы сами сгоняли людей в церковь и сжигали.
В с. Малинове сожжена церковь и в ней 830 человек. В с. Беляеве Ровенской области немцы замучили священника Константина Лозинского, выкололи ему глаза, отрезали уши, выломали ему руки, а потом убили его жену и детей и трупы бросили в церковь. В церковь согнали народ и сожгли. Перестреляли монахов-стариков в Загаецком монастыре. Произведено издевательство над монахами Дерманского монастыря.
Сколько погибло духовенства, сколько сожжено церквей, сейчас не поддается учету; можно только с уверенностью сказать, что число это очень велико. Временами даже жутко становится выслушивать сообщения с мест. В с. Малине уцелел только один младенец, а все остальное население сожжено немцами в церкви. В с. Колын Луцкого района немцы сожгли все село, сгорело 160 человек, из них 45 младенцев. Из прифронтовой полосы на Волыни накопилось масса эвакуированного духовенства. Вид у них жалкий. В большинстве случаев духовенство осталось без всяких средств к существованию: немцы сумели всех обобрать догола.
Глава 8На патриаршем престоле. 1943–1944
Сталин и Церковь: от конфронтации к примирению?
Внутренние и внешние факторы, сложившиеся к лету 1943 г., предопределили шаги советского правительства в дальнейшем развитии государственно-церковных отношений. Властям необходимо было определить, в отношении какой из религиозных организаций будет сделан первый шаг в установлении официальных публичных связей. Собственно, на первом этапе речь могла идти только о русском православии, но либо о «сергиевской» («тихоновской») церкви, либо об Обновленческой церкви, возглавляемой митрополитом Александром Введенским. Сталин подошел к выбору с прагматической позиции.
Ареал распространения, число приходов Обновленческой церкви, а, следовательно, и количество верующих были несопоставимы с Патриаршей церковью. Да и за рубежом среди автокефальных православных церквей обновленцы не были признаваемы, воспринимались как «раскольники» и «узурпаторы власти церковной». В противоположность им «тихоновская» церковь имела широкую поддержку среди верующих. Зарубежные православные церкви именно ее рассматривали как наследницу тысячелетнего Русского православия и желали восстановления с ней отношений. Принимался во внимание и тот факт, что на оккупированных территориях немцы закрывали обновленческие храмы, обвиняя его духовенство в политической поддержке советских властей, и одновременно не препятствовали открытию «тихоновских» храмов и монастырей, полагая, что священники и рядовые верующие этой церкви, испытывая резкую антипатию к большевикам, положительно воспримут оккупационный режим.
Таким образом, политическая и религиозная ситуация в стране и за рубежом диктовала Сталину выбор в пользу «тихоновской» Церкви.
И. В. Сталин
1940-е
[РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 1665. Л. 7]
В. М. Молотов
1940-е
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 548]
Г. М. Маленков
1940-е
[РГАКФД. 4-10427]
Л. П. Берия
1940-е
[РГАСПИ. Ф. 421. Оп. 1. Д. 70]
Среди тех, кого Сталин допустил к обсуждению вопроса о взаимоотношениях государства и Православной церкви, были заместитель председателя Совнаркома СССР В. М. Молотов, начальник управления кадров ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков, нарком внутренних дел Л. П. Берия, нарком госбезопасности В. Н. Меркулов. Надо было решить, какому органу поручить проведение новой религиозной политики. Первоначально мыслилось оставить это право за только что воссозданным (апрель 1943 г.) Наркоматом государственной безопасности СССР (НКГБ). Но останавливал тот факт, что перестроиться ему будет трудновато. К примеру, именно по требованию НКГБ в мае 1943 г. была запрещена такая форма патриотического служения Русской церкви, как шефство епархий над военными госпиталями, снабжение их продуктами питания, проведение концертов и посещение раненых бойцов представителями приходов и духовенством. Это расценивалось органами как недопустимые попытки «со стороны церковников входить в непосредственные сношения с командованием госпиталей и ранеными под видом шефства»[334]. К тому же среди религиозных организаций наркомат воспринимался как «наследник» ВЧК – ГПУ – ОГПУ. Для внешнеполитического имиджа СССР тоже было лучше вывести (если не совсем, то хотя бы внешне) религиозные организации из-под контроля спецслужб.
Докладная записка НКГБ о деятельности епископа Калужского Питирима (Свиридова)
17 мая 1943
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 188. Л. 13]
Докладная записка наркома госбезопасности В. Н. Меркулова А. С. Щербакову о реэвакуации из Ульяновска в Москву патриаршего местоблюстителя Сергия (Страгородского), обновленческого митрополита Александра (Введенского) и руководства Всесоюзного совета евангельских христиан
3 июля 1943
Автограф В. Н. Меркулова
[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 188. Л. 18]
В конце концов, было решено для связи правительства с Русской православной церковью создать специальный орган. Тогда же родилась идея встречи Сталина с иерархами Русской православной церкви. К ней начали интенсивно готовиться. В канун планируемой встречи нарком госбезопасности В. Н. Меркулов активно ставил вопрос о возвращении в Москву из эвакуации руководителей религиозных центров, находившихся в тот момент в Ульяновске. В обращениях в ЦК ВКП(б) нарком, с одной стороны, отмечал «недовольство» митрополита Сергия Страгородского длительным пребыванием вдали от Москвы, его «опасение» быть отстраненным от руководства церковью, с другой – необходимость перемещения церковных центров в Москву связывал с предполагаемым приездом в СССР делегации Англиканской церкви и необходимостью активизации патриотической работы через церковные структуры на оккупированных территориях, где были открыты многие культовые здания.
Органами госбезопасности были собраны обстоятельные материалы о состоянии церкви, сведения о ее здравствующих иерархах, патриотической деятельности духовенства и т. д. С ними тщательно ознакомился Сталин, которого интересовали не только социально-политические взгляды церковных лидеров, но и подробности их личных судеб, быта и жизни в годы войны. Приведем выдержку из биографической справки на митрополита Сергия, подготовленную в недрах спецорганов:
«Как крупный церковный деятель широко известен в СССР и за границей. Владеет несколькими иностранными языками (японским, финским, английским, греческим, древнееврейским). Вступив на пост патриаршего местоблюстителя, мало чем отличаясь от предшественников в своих антисоветских взглядах, он, однако, резко отошел от политики демонстративной и открытой борьбы с Советской властью, провозгласив новую церковную политику на основе т. н. лояльного отношения к Советской власти. В этом сказалась некоторая прогрессивность митрополита Сергия. Осуществляя этот принцип, он вместе с тем стремится возродить церковь в прежних ее масштабах. С начала войны сам занял патриотическую позицию, организовал патриотическую деятельность во всей церкви и этой деятельностью руководит в настоящее время»[335].
Судя по всему, предстоящая встреча должна была стать первым шагом к налаживанию постоянных взаимоотношений между Русской православной церковью и Советским государством. Параллельно шли поиски того, кто мог быть назначен на пост вновь создаваемого государственного органа по связям с Московской патриархией.
…Самолет летел над самым лесом, почти касаясь верхушек деревьев. Дождь, облака, скрывавшие луну, заставляли летчиков чертыхаться и напряженно всматриваться во мглу. Однако условного огня все не было. Но вот налетевший порыв ветра на короткое время разогнал тучи, и внизу, справа, показались костры.
Спустя несколько минут в землянке, где располагался штаб партизанских отрядов на Украине, посланник с Большой земли передавал почту – всего один пакет. Раскрыв его и быстро пробежав глазами текст, командир бросил посыльному:
– Полковника Карпова в штаб! – Повернувшись к присутствующему здесь же летчику, добавил: «Обсушитесь у огня, чайку партизанского попейте».
Вскоре в землянку торопливо спустился моложавый, плотно сбитый, с приятным открытым лицом военный.
– Товарищ командир, полковник Карпов по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал он.
– Садись, полковник. Знаю, ты с группой только что вернулся с задания, но, – командир указал на летчика, – ситуация резко изменилась. Короче, пришел приказ – быть тебе срочно в Москве.
– Товарищ командир, – подал голос летчик, – ночь на исходе… нам бы в путь, времени в обрез, да и погода…
– Ну что же, давай прощаться, Георгий Григорьевич, может, свидимся когда-нибудь.
На исходе дня 5 августа 1943 г. Карпов входил в здание Наркомата госбезопасности на Лубянке. В приемной его уже ждали и сразу же провели к наркому В. Н. Меркулову. Разговор был краток, но конкретен.
– Полковник, вам предстоит вернуться в центральный аппарат наркомата и вновь возглавить отдел по борьбе с церковно-сектантской контрреволюцией. Хотя, признаюсь, придется над названием подумать, да и направление работы… будет несколько иным. Но об этом в другой раз. Сейчас о главном. В директивных органах принято решение официально легализовать религиозно-церковную жизнь в стране. С этой целью обсуждается вопрос об органе, которому будет поручено это дело. Чт