23 сентября 1943
[РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 500. Л. 8]
Сталин и Русская церковь
Отныне все православные сербы, болгары, румыны, часть поляков, греков и народов стран Прибалтики обращают свои взоры к митрополиту Сергию. В результате этого крупного маневра, восстанавливающего старый союз православной церкви с царской политикой, Сталин, может быть, сорвал все попытки создать тот самый «санитарный кордон», который неотступно раздражает его. Таким образом, он подготовляет себе важный выход на юг и дает новое содержание традиционным намерениям России. Чувствуя, что военное счастье укрепляет его внутреннюю позицию, благоприятствует внешнеполитическим планам, советский режим может теперь позволить себе роскошь и допустить свободу вероисповедания.
В первый же месяц после кремлевской встречи Сталин мог сделать заключение о верности своего курса в религиозном вопросе и его воздействии на внешнеполитическую ситуацию в Европе по многочисленным откликам в зарубежных средствах массовой информации.
Из передовицы газеты «Таймс»
Главное значение возрождения патриархии и Синода надо усматривать в национальной жизни внутри России. За последние 7–8 лет советские вожди критически пересмотрели идеи, которые были приняты в качестве догмы во время революции 1917 г., подкрепив и укрепив одни из них, изменив и отказавшись от других. Идея патриотизма и преданности родине освобождена от того пренебрежения, с каким к ней относились в первые годы большевизма, теперь она глубоко почитается. Восстановлена поруганная и осмеянная в свое время святость семьи и семейных уз… Частью этого общего процесса является новое признание религии как идеи, с которой должен считаться новый политический порядок, при каком обоюдная лояльность вполне совместима. Избрание патриарха… можно понимать как признание русскими свободы вероисповедания.
Избрание патриарха, став логической точкой в политике власти в выборе «основного партнера» из двух православных ветвей – «тихоновской» и «обновленческой», гибельным образом отразилось на положении Обновленческой церкви. Все чаще духовенство и верующие сталкивались с проблемами при открытии храмов, регистрации священнослужителей по месту службы, издании религиозной литературы. Появились, пока единичные, случаи возвращения обновленческих храмов в Патриаршую церковь. Некоторые из обновленческих иерархов в обход Александра Введенского вступили в негласные переговоры с иерархами Патриаршей церкви об условиях возможного возвращения в Патриаршую церковь. Как выразился историк обновленчества, «на сентябрьском рубеже 1943 г. это слово (обновленчество. – М. О.) теряет смысл даже и для активнейших деятелей обновленчества, и они бегут из этого стана, как мыши с тонущего корабля»[350].
Обобщив поступившие в Совет материалы, Карпов в середине октября 1943 г. в докладной записке на имя Сталина, испрашивая его указаний, писал: «Совет по делам Русской православной церкви при СНК СССР, исходя из того, что обновленческое течение сыграло свою положительную роль на известном этапе и последние годы не имеет уже того значения и базы, и принимая во внимание патриотические позиции сергиевской церкви, считает целесообразным не препятствовать распаду обновленческой церкви и переходу обновленческого духовенства и приходов в Патриаршую сергиевскую церковь»[351]. Записка Сталину понравилась. Красный карандаш его начертал: «Правильно. Согласен с Вами».
В течение октября – декабря 1943 г. обновленческая проблематика заботила и Патриаршую церковь. На специальном заседании Синода обсуждался порядок возвращения в лоно Православной церкви обновленческого епископата и духовенства. Патриарх Сергий считал, что наступил момент, когда церковь «выходит навстречу блудному сыну и содействует его обращению». Вместе с тем обновленческий епископат не мог рассчитывать на «автоматическое» прощение своих прегрешений перед церковью. Каждый из возвращающихся должен был покаяться перед духовником, указанным церковной властью, и отказаться от всех наград, полученных в расколе. Предусматривалось, что те клирики, которые «усмотрены будут содействующими для воссоединения других и поставлены каноническими архиереями, могут быть приняты в сущем сане», и покаяние они должны будут принести до Пасхи 1944 г. Для некоторых из обновленческих деятелей предусматривались «индивидуальные исключения».
5 ноября 1943 г. в зале заседаний Священного синода в Москве был совершен чин приема в Патриаршую церковь первого обновленческого архиерея – архиепископа Михаила (Постникова). Он публично принес покаяние за уклонение в обновленческий раскол. «Придя к сознанию всего совершенного мною, – читал он текст своего покаяния, – я глубоко сожалею, что находился с обновленческой корпорацией, и искренно в этом раскаиваюсь. Ни на какие чины, полученные как награда, я не претендую, я только смиренно прошу принять меня в общение со святою Православною церковью, причем заявляю, что всякое сношение с обновленчеством порываю»[352]. Михаил был принят в сане епископа как рукоположенный еще в 1922 г. до возникновения обновленческого раскола
Через месяц путем покаяния последовали другие обновленческие архиереи: митрополит Корнилий (Попов), архиепископ Андрей (Румянцев), епископ Сергий (Ларин) – всего около 40 обновленческих архиереев. Покаяние рядового духовенства совершалось келейно – в алтаре храма. Епархии, особо «пораженные обновленчеством», принимались в состав Патриаршей церкви специально назначаемыми патриархией епископами, которые выносили окончательное решение после их тщательной «ревизии». Спустя некоторое время по стране прокатилась волна ликвидации обновленческих общин, возвращения духовенства и верующих в Патриаршую церковь.
Докладная записка Г. Г. Карпова И. В. Сталину об Обновленческой церкви
12 октября 1943
[ГА РФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 3. Л. 7–8]
По мере возрождения церкви Сергий стремился к тому, чтобы каждый храм имел священника. Большие надежды при этом возлагались на духовные учебные заведения, управление которыми должен был взять на себя Учебный комитет во главе с митрополитом Ленинградским Григорием (Чуковым) в составе Н. Ф. Колчицкого и профессора С. В. Савинского. Комитет, понимая, что в короткое время ему не удастся найти достаточное количество преподавателей, просил разрешения на въезд в СССР нескольких профессоров-богословов из-за рубежа, речь шла даже о бывшем протопресвитере военного духовенства Г. Шавельском, но, в конечном итоге, эта просьба не нашла поддержки. Уже в конце октября 1943 г. были разработаны основные документы, относящиеся к деятельности богословского института и богословско-пастырских курсов в Москве. Церковь первоначально надеялась, что под нужды школ будут возвращены здания бывших духовных учебных заведений: в Харитоньевском переулке, на улице Ордынка или на территории бывшего Новодевичьего монастыря. В основу программ богословских школ были положены соответствующие программы дореволюционных академий и семинарий.
В ноябре 1943 г. патриарх специально для обсуждения «образовательных программ» приехал в Совет.
– Георгий Григорьевич, – после приветствия начал Сергий, – еще на Архиерейском соборе мы условились начать практическую работу по открытию богословского института. Я хотел бы услышать ваше мнение о кандидатуре протоирея Боголюбова, которого мы хотели бы поставить во главе института.
– Иван Николаевич, – по заведенной традиции Карпов чаще всего именно так обращался к патриарху, – дело ваше… – Председатель встал, подошел к книжному шкафу в глубине своего кабинета и продолжил: – Здесь у меня томики «Деяний» Поместного собора 1917–1918 годов. Закладки разные… Могу зачитать, что Боголюбов говорил о большевиках, о власти советской, его призывы к борьбе…
– Да ведь это все в прошлом, – заверил Сергий. – Сейчас другое время, другие условия. Что этим попрекать.
– Всё так. Но нам не хотелось бы, чтобы молодое поколение православного духовенства начинало свое образование у этого человека.
– Ну, раз так, и по-другому нельзя, – со вздохом проговорил патриарх, – пусть будет по-вашему. Только трудно нам будет иного сыскать… Кадров-то церковных нет.
– Ваше Святейшество, – спросил вдруг Карпов, переводя разговор на другую тему, – не слышно ли чего о митрополите Александре Введенском?
– Как не слышно, на днях аудиенцию просил. Не принял я его. Не о чем мне с ним говорить.
– Так-то оно так, по-церковному, может, и не о чем. Но нам-то как быть? Кое-где церкви обновленческие действуют и верующие их поддерживают. Хотя, по правде говоря, все же зачастую они «на ладан дышат». С мест сообщают, что отдельные священники и верующие поговаривают о возвращении в Патриаршую церковь.
– Что касается самого Введенского, то при всем желании он не может быть принят в Православную церковь не то что епископом, но и простым священником. Рядовых же батюшек и верующих при определенных с их стороны заявлениях и действиях будем по возможности принимать в лоно церковное.
– И еще у меня есть к вам вопрос. Наши друзья просили узнать: нет ли возможности… – Карпов помолчал, подыскивая слова, – обучить, проэкзаменовать и проинструктировать нескольких лиц из сербских и румынских военнопленных, назвавших себя священниками? Предполагается направить их полковыми священниками в формирующиеся национальные воинские части.
– Почему нет? Даже очень рады помочь братским церквам.
Рождественское послание патриарха Московского и всея Руси Сергия (Страгородского) к пастве
1943
[РГАНИ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 4. Л. 34–34 об.]