Вместо одного места пришлось поехать в два, т. к. накануне моего приезда крестьяне по соседству разобрали самовольно весь хлеб из хлебозапасного магазина. Везде удалось выяснить зачинщиков и восстановить порядок: я просто потерял голос от внушений сходам. Мои молодцы казачки сразу внушают известный трепет. Слава Богу, удалось обойтись арестами, без порки».
Но количество «таких случаев» только увеличивалось, несмотря на все предпринимаемые «молодцами казачками» меры.
Встреча с императором безусловно сыграла немалую роль в дальнейшем возвышении Столыпина. Царь обратил внимание на саратовского губернатора, сильно отличавшегося от большинства высших чиновников империи. И уже в декабре 1904 года Пётр Аркадьевич получает свой первый генеральский чин – становится действительным статским советником. Показательно, что когда в июле 1905 года Николай II проезжал Поволжье, он захотел вновь встретиться со Столыпиным, и тот описывает новую встречу (прошедшую в царском поезде) почти восторженно: «Он меня принял одного в своём кабинете, и я никогда не видел его таким разговорчивым. Он меня обворожил своею ласкою. Расспрашивал про крестьян, про земельный вопрос, про трудность управления. Обращался ко мне, например, так: «Ответьте мне, Столыпин, совершенно откровенно». Поездкою своею он очень доволен и сказал: «Когда видишь народ и эту мощь, то чувствуешь силу России». Но всего в письме и не напишешь. В заключение Государь мне сказал: «Вы помните, когда я Вас отправлял в Саратовскую губернию, то сказал Вам, что даю Вам эту губернию «поправить», а теперь говорю – продолжайте действовать так же твёрдо, разумно и спокойно, как до сего времени». Затем совершенно серьёзно он обещал мне приехать в Саратовскую губернию и в Балашовский уезд (!!). Он отлично помнил, что старшина сказал ему – «Не тужи, Царь-батюшка».
Вообще эта аудиенция мне будет настолько же памятна, насколько была неожиданна. На всех станциях, где были встречные эшелоны, идущие на войну, Государь даже поздно вечером выходил и говорил с солдатами».
Однако несмотря на царский оптимизм, положение всё более усугублялось и особенно ухудшилось после убийства фон Плеве в апреле 1904 года, в лице которого революция имела наиболее сильного противника. Осознавая необходимость проведения реформ, министр внутренних дел никогда бы не позволил разговаривать с властью с позиции силы и диктовать ей ультиматумы. Для фон Плеве не было сомнения в том, что реформы не могут проводиться при отсутствии твёрдой власти – пришедший ему на смену князь Святополк-Мирский считал, что власть сначала должна пойти навстречу либеральной оппозиции (возможно, учитывая догматическую ограниченность и нетерпимость последней, правильнее было бы назвать её псевдолиберальной). Произнося правильные слова (с которыми, конечно, трудно поспорить) о том, что он положит в основу своей деятельности «искренно благожелательное и искренно доверчивое отношение к общественным и сословным учреждениям и к населению вообще», Святополк-Мирский не имел никакой продуманной программы. Широко разрекламированная «эпоха доверия» и «весна» князя обернулась неконтролируемой эскалацией насилия и поставила империю на грань общей катастрофы. После «Кровавого воскресенья» 9 января 1905 года, показавшего крах политики односторонних уступок, преемником Святополка-Мирского в МВД стал Александр Григорьевич Булыгин, но он бездумно продолжил политику своего предшественника.
Столыпин получал из Петербурга противоречивые указания – или вовсе их не получал, в любом случае, сохранять порядок в губернии ему приходилось всё тяжелее. В марте 1905 года царь выражает Петру Аркадьевичу благодарность за успешное подавление беспорядков, но он даже не может себе представить каких усилий это стоило губернатору, действовавшему не столько грубой силой, сколько силой убеждения. К тому же Столыпин явно преувеличивал собственные возможности. Он полагал, что сможет справиться с беспорядками имеющимися в его распоряжении силами полиции и армии, и считал, что не нужно присылать дополнительные воинские контингенты. Развитие событий в губернии показало, что в данном случае Столыпин ошибался: местная власть не сумела обойтись собственными силами и вскоре была вынуждена просить прислать дополнительные войска.
В дальнейшем обращения Столыпина в Петербург станут регулярными, они будут подобны приводимым ниже телеграммам Санкт-Петербургскому генерал-губернатору генералу Дмитрию Фёдоровичу Трепову и в Главный штаб: «[В] городе сегодня порядок не нарушался. Из Пензы батальон прибудет только завтра, такое непоправимое замедление лишило меня возможности принять [в] уездах предупредительные меры и сегодня сожжено и разграблено еще несколько имений, людей не убивают; использовал всевозможные наличные силы, чтобы отстоять несколько крупных опасных центров, дабы не создать новых очагов; разгромы начинаются еще в трех уездах – Балашовском, Сердобском, Петровском; направляются все силы, [чтобы] локализовать распространение. Мариинское земледельческое училище укрепилось, выкинуло красный флаг и приготовилось выдержать осаду. Послал вице-губернатора и войсковую часть и приказал силой взять виновных; телеграфировал командующим войсками о высылке необходимого количества войск, с прибытием которых надеюсь переловить и агитаторов; как только возможно будет выехать из города, не возбуждая опасности нового погрома, сам поеду [в] места беспорядков». (24 октября 1905 год.)
«В Петровском у[езде] вспыхнуло движение, охватившее ранее с особою силою уезды Саратовский, Аткарский, Сердобский и Балашовский. Вчера ночью сожжены, разгромлены хутора: Аплечеева, Огарёва; банды грозят имениям герцога Лейхтенбергского, Ермолаева, Кожина. Войска Петровского у[езда] всего одна полусотня, одна рота. Завтра ночью рассчитываю на прибытие туда сотни из Самары. Самое опасное положение [на] границе Балашовского и Сердобского уездов, где грабят, громят целый ряд имений, жгут мосты, громят железные дороги. В Аткарском у [езде], после взятия земледельческого училища, почти повсеместно водворён порядок, награбленное возвращается, но большинство учеников училища, разбежавшись по уездам, стали во главе банд совместно с крайними революционными элементами и выпущенными из тюрем задержанными во время летнего аграрного движения. В Саратовском у[езде] положение улучшается. Сегодня захвачена важная ириновская банда без кровопролития. В Балашовском у[езде] также разбита шайка, есть раненые. О положении и принятых мерах подробно телеграфировал ежедневно генералу Трепову, распорядился разъяснить манифест, который толкуется агитаторами как равное право всех на землю и отмена всякого начальства. С прибытием достаточного количества войск движение удается подавлять без жертв, но Казанский округ не может удовлетворить потребность; поэтому вновь ходатайствую [о] присылке полка пехоты и двух сотен кавалерии немедленно же из других округов». (25 октября 1905 год.)
Ситуацию в Саратовской губернии особенно усугубило то, что начались выступления не только крайне левых, но и крайне правых. В октябре 1905 года черносотенцы организуют в Саратове еврейский погром, и Столыпин срочно выезжает для его немедленного прекращения. Прибыв в город, губернатор руководит ликвидацией погрома, в том числе лично разгоняя погромщиков (во время чего получает травму своей больной руки). И после этого без преувеличения героического поведения губернатора по защите еврейского населения местная оппозиционная пресса обвиняет его в «потворстве чёрной сотне»! Понятно, что это дало Петру Аркадьевичу полное моральное право назвать этих газетчиков «сворой, завладевшей общественным мнением».
Отметим, что и в дальнейшем Столыпин будет беспощадно бороться с погромами, которые он расценивал как вызов государственности в целом. Уже как глава правительства он в апреле 1907 года разослал губернаторам следующую циркулярную телеграмму, предупреждающую их о личной ответственности за допущение еврейских погромов (наравне с бездействием власти при революционных выступлениях): «Ко мне поступают заявления о готовящихся будто бы во время праздников Пасхи еврейских погромах. Будучи вполне уверен, что властями на месте принимаются все меры для предотвращения каких бы то ни было насилий, предлагаю в видах успокоения населения огласить во всеобщее сведение путём объявлений к населению, что всякая попытка к нарушению порядка будет немедленно пресечена полицейской и военной силой. В настоящее время я не допускаю и мысли о послаблениях администрации и её твёрдости приписываю начинающее водворяться спокойствие в деревнях. Население должно проникнуться прочным убеждением, что законные власти несут обязательство прекращать беззакония незамедлительно и без колебаний, так как за допущение аграрных и других беспорядков, также еврейских погромов, сами власти ответят со всей строгостью закона».
А возвращаясь к саратовским событиям, отметим, что подавление организованного черносотенцами в Саратове еврейского погрома стало первым, но далеко не последним столкновением Столыпина с ультраправыми, которые ненавидели его не меньше революционеров. Будущий премьер считал, что их деятельность наносит такой же вред государству, как и выступления левых, а их так называемые «патриотические демонстрации» (как правило, заканчивавшиеся погромами) только ещё более дестабилизируют ситуацию. Думается, он мог бы дословно повторить слова профессора-экономиста Университета Святого Владимира и редактора «Киевлянина» Дмитрия Ивановича Пихно: «Есть Россия… Думать надо только об одном: как ей помочь… Как помочь этому государю, против которого они повели штурм… Как ему помочь. Ему помочь можно только одним: поддержать власти, им поставленные. Поддержать этого генерал-губернатора, полицию, войска, офицеров, армию… Как же их поддержать? Только одним: соблюдайте порядок. Вы хотите «по примеру их» манифестацию, патриотическую манифестацию… очень хорошие чувства ваши, святые чувства, – только одно плохо – что «по примеру их» вы хотите это делать. Какой же их пример? Начали с манифестации, а кончили залпами.