Столыпиным был сделан выбор, и, как нельзя более кстати, он получил в свои руки чрезвычайно убедительный довод для получения царского решения о роспуске. Речь шла о раскрытом охранным отделением факте агитации членов думской социал-демократической фракции в войсках, конечной целью которой была подготовка вооружённого восстания. Как правило, большинство историков склонны называть это «выдумкой» или даже «провокацией» Столыпина, не приводя при этом никаких доказательств. На самом деле глава правительства действительно пресёк подготовку социал-демократами восстания в войсках, что не могло бы терпеть ни одно правительство даже самого демократического характера. Да и не в характере Столыпина было прибегать к фальсификации – он мог быть жесток, но к бесчестным методам не прибегал никогда.
Генерал Герасимов вспоминал, что подрывная деятельность социал-демократов давно крайне тревожила министра внутренних дел (у которого ещё совсем свежи были в памяти недавние вооружённые восстания), и он дал указание принять меры против их агитации в войсках. Указание премьера Герасимову удалось выполнить с помощью своего секретного сотрудника по социал-демократам Шорниковой (агентурный псевдоним «Казанская»), находившейся на связи с подчиненным начальника столичного охранного отделения подполковником Еленским.
Чрезвычайно интересны воспоминания генерала о дальнейших событиях, приведших к роспуску II Думы: «29 апреля 1907 года в общежитии Политехнического института состоялось собрание распропагандированных солдат, на котором присутствовал член Государственной думы Герус (член II Думы Лонгин Фёдорович Герус, большевик. – Авт.). На этом собрании было решено послать от имени социал-демократической военной организации делегацию в социал-демократическую фракцию Государственной думы и представить ей особый наказ (петицию) с изложением пожеланий солдат. Составление петиции было поручено литератору Войтинскому (Владимир Савельевич Войтинский, видный экономист, член РСДРП с 1903 года. В своих воспоминаниях он подтвердил излагаемую Герасимовым историю с агитацией социал-демократов в войсках, что полностью опровергает версию о «фальсификации охранки». – Авт.). Охранное отделение сделало попытку арестовать собрание, но, предупреждённое о приходе полиции, оно успело разойтись. Шорникова присутствовала на этом собрании и подробно о нём доложила, Еленский, имевший от меня особую инструкцию относительно наблюдения за связями депутатов Государственной думы с военными организациями, немедленно доложил мне о результатах состоявшегося 29 апреля собрания. Так как я имел от Столыпина прямое указание арестов членов Государственной думы и никаких обысков в связи с ними не предпринимать без его разрешения (он не хотел напрасно раздражать Государственную думу), то я при первом же очередном докладе сообщил Столыпину о предстоящем появлении в социал-демократической фракции Государственной думы делегации солдат петербургского гарнизона. Прежде чем принять решение, Столыпин пожелал ознакомиться с тем наказом, который был вручён членам Государственной думы от лица солдат, и Шорникова, участвовавшая в подготовке солдатской делегации, смогла доставить копию этого наказа. Ознакомившись с текстом, Столыпин заявил, что такая солдатская делегация ни в коем случае допущена быть не может и что должны быть произведены аресты, хотя бы это и повлекло за собой конфликт с Государственной думой. Он потребовал, чтобы аресты были произведены в тот момент, когда солдатская делегация явится в социал-демократическую фракцию, чтобы, так сказать, депутаты были схвачены на месте преступления (премьер прекрасно понимал, что немедленно будет обвинён в «провокации», и хотел иметь в руках неопровержимые доказательства заговора социал-демократов. – Авт.).
Согласно этим указаниям я подписал ордер на производство обыска в помещении социал-демократической фракции… 5 мая в 7 ч 30 мин вечера в помещение фракции… явилась делегация солдат. Филеры немедленно дали знать в охранное отделение… Еленский несколько задержался, и потому когда отряд явился в помещение для ареста, то делегации солдат он там уже не застал… Отсутствие солдат несколько смутило чиновника охранного отделения, явившегося для производства обыска. Несмотря на бывшие у него прямые и точные инструкции, он замешкался с приступом к пересмотру имевшихся во фракции документов, дав тем самым возможность членам Государственной думы, ссылавшимся на свою депутатскую неприкосновенность, уничтожить целую массу компрометирующих бумаг, в том числе и только что полученный ими наказ. Только часа через два, после того как явились представители судебной власти, было приступлено к обыску. Несмотря на все эти обстоятельства, найденные документы оказались достаточными для того, чтобы установить полную связь социал-демократической фракции с нелегальными партийными организациями вообще и специально с военными организациями…
У Столыпина состоялось совещание с прокурором судебной палаты и с министром юстиции Щегловитовым о дальнейшем направлении дела. Решено было предъявить Государственной думе требование о выдаче социал-демократических депутатов для суда, не останавливаясь, в случае её несогласия, перед роспуском Думы».
Герасимов был уверен, что Столыпин рассчитывал именно на несогласие Государственной думы, и расчёт премьера подтвердился в полной мере. Председатель Совета министров вынес на рассмотрение II Думы требование дать согласие на арест членов социал-демократической фракции. Разумеется, премьеру было известно, что правительственное требование поддержат только немногочисленные правые и октябристы, и дальнейшее развитие событий было ему понятно заранее. Руководство II Думы (председателем которой был кадет Фёдор Александрович Головин) не дало ответа в обозначенный законом срок, что уже само собой являлось открытым вызовом правительству. Понятно, что это фактическое отклонение выдвинутого требования без немедленной ответной реакции стало бы огромным ударом по престижу правительства и лично Столыпина. Исходя из этого, председатель Совета министров обратился к императору с предложением немедленно, не дожидаясь более чем предсказуемого решения специально созданной думской комиссии, распустить Государственную думу. Как и в случае с I Думой, Николай II долго колебался, но поздно вечером 2 июня дал окончательное согласие.
Чувство облегчения, которое тогда овладело Столыпиным, хорошо чувствуется в письме императору, которое он немедленно написал после получения высочайшего согласия: «Только что получены мною исторические слова Вашего Величества, которые я позволил себе прочесть господам министрам.
Совет заседал до трёх часов ночи, всё было готово к роспуску. Манифест и все документы напечатаны, но ожидались подлинные документы за подписью Вашего Величества, чтобы дать сигнал для обнародования.
Верьте, Государь, что все министры, несмотря на различные оттенки мнений, проникнуты были твердым убеждением в необходимости роспуска, и колебаний никто не проявлял. Думе дан был срок, она законного требования не выполнила и по слову Вашему перестала существовать.
Я крепко верю, что Господь ведет Россию по предуказанному им пути и что Вашему Величеству предстоит еще счастье видеть её успокоенною и возвеличенною.
Простите, Ваше Величество, за плохой почерк предыдущего донесения, – объясняется он переутомлением, так как не приходится спать, не разобранное Вашим Величеством слово было – (надпись «утверждаю»)».
Приведём также основные тезисы царского Манифеста о роспуске II Думы (подготовленного в значительной мере лично Столыпиным), в котором заявляется о введении новой избирательной системы: «По повелению и указаниям нашим со времени роспуска Государственной думы первого созыва правительство наше принимало последовательный ряд мер к успокоению страны и установлению правильного течения дел государственных.
Созванная нами вторая Государственная дума призвана была содействовать, согласно державной воле нашей, успокоению России: первее всего работой законодательной, без которой невозможно жизнь государства и усовершенствование его строя… укрепления повсеместно правды и справедливости.
Обязанности эти, вверенные нами выборным от населения, наложили на них тем самым тяжёлую ответственность и святой долг пользоваться правами своими для разумной работы на благо и утверждение державы российской. Таковы были мысль и воля наши при даровании населению новых основ государственной жизни.
К прискорбию нашему, значительная часть состава второй Государственной думы не оправдала ожиданий наших. Не с чистым сердцем, не с желанием укрепить Россию и улучшить её строй приступили многие из присланных от населения лиц к работе, а с явным стремлением увеличить смуту и способствовать разложению государства. Деятельность этих лиц в Государственной думе послужила непреодолимым препятствием к плодотворной работе. В среду самой Думы внесён был дух вражды, помешавший сплотиться достаточному числу членов её, желавших работать на пользу родной земли.
По этой причине выработанные правительством нашим обширные мероприятия Государственная дума или не подвергала вовсе рассмотрению, или замедляла обсуждением или отвергала, не остановившись даже перед отклонением законов, каравших открытое восхваление преступлений и сугубо наказывавших сеятелей смуты в войсках. Уклонившись от осуждения убийств и насилий, Государственная дума не оказала в деле водворения порядка нравственного содействия правительству, и Россия продолжает переживать позор преступного лихолетия…
Право запросов правительству значительная часть Думы превратила в способ борьбы с правительством и возбуждения недоверия к нему в широких слоях населения. Наконец, свершилось деяние, неслыханное в летописях истории. Судебной властью был раскрыт заговор целой части Государственной думы против государства и царской власти. Когда же правительство наше потребовало временного, до окончания суда, устранения обвиняемых в преступлении этом пятидесяти пяти членов Думы и заключения наиболее уличаемых из них под стражу, то Государственная дума неисполнила немедленного законного требования властей, не допускавшего никакого отлагательства.