Е. Примаков пытался включить в текст "Акта" хотя бы минимальные ограничения по уровню вооружений, чтобы ослабить российские озабоченности в связи с очевидным многократным превосходством НАТО. Он ставил вопрос об ограничении хотя бы броневого кулака НАТО цифрой в 20 тыс. танков, но западники стояли намертво: "Никакой конкретики!". Обсуждался вопрос о запрете ввода вооруженных сил НАТО на территории тех государств, которые будут вновь приняты в состав этого блока. Видя, что обсуждение заходит в тупик, Россия предложила ограничить контингент вводимых войск численностью одной бригады, но и здесь все шестнадцать натовских стран стояли бетонной стеной против России.
Российская дипломатия сделала все возможное. Ее упорство и профессионализм стали даже раздражать натовцев, о чем свидетельствовали появившиеся в прозападных российских газетах статьи, направленные против лично Е. Примакова, которого обвиняли в излишней жесткости, консерватизме и даже предрекали ему скорую отставку. Но государство, которое сделало самому себе харакири от отчаяния и неумения управиться со своими проблемами, не могло рассчитывать на большее. За нами уже не было ни экономической, ни военной, ни морально-нравственной силы.
США и их союзники по НАТО сохранили созданный ими же в годы "холодной войны" "железный занавес", но открыли в нем систему окошечек, через которые можно проводить определенные консультации.
Никакого другого пути у России не оставалось. Нельзя было становиться в позу или делать ставку на силовые маневры. Это было бы недостойным и неэффективным блефом. Надо жить по пословице: "По одежке протягивают и ножки".
У России всегда был и оставался единственный адекватный вариант ответа на угрожающее расширение НАТО. Он заключался в максимальной интеграции с Белоруссией, в создании единого унитарного государства. Но возможность использования этого шанса пока остается под вопросом.
В течение всего 1997 г. быстро ухудшалось положение в Чечне и на всем Северном Кавказе. Здесь испытывалась крепость другого документа Хасавюртского соглашения, подписанного после первой чеченской войны. Используя его расплывчатость и желеобразность, лидеры чеченских боевиков стали быстро политически оформлять свою военную победу над Российскими вооруженными силами. 27 января 1997 г. были проведены выборы президента Чечни и парламента. Они проходили в обстановке необычайного ажиотажа со стороны представителей средств массовой информации. В мятежную республику приехали 227 международных наблюдателей, более 300 журналистов, одна телекомпания НТВ направила в Грозный четыре съемочных группы. Ничего подобного никогда не наблюдалось при выборах глав администраций в куда более крупных краях и областях России (Ставрополье, Краснодарский край и др.). Речь шла, по существу, о легитимизации нового независимого государства. Надо было доказать всему свету, что выборы в Чечне проведены честно, открыто. Аслан Масхадов - бывший полковник Советской армии, который с самого начала войны входил в высшее звено чеченского военного руководства и был главой штаба вооруженных сил, всегда считался наиболее умеренным, трезвомыслящим руководителем, и казалось, его избрание может привести к миру на Северном Кавказе. Но ни в тот момент, ни позже никто не мог утверждать, что власть Масхадова является достаточной гарантией решения проблем, Чечня не тот регион, где может произрастать демократия в общепринятом понимании. В дни выборов, например, выступил публично зять покойного Дудаева Салман Радуев - один из известных полевых командиров, присвоивший себе "генеральское" звание. Он сказал, что объявляет войну России и будет вести операции по всему Северному Кавказу и при этом никакая чеченская власть не сможет помешать ему в этом.
Стала четко вырисовываться проблема выплаты Россией контрибуции за те разрушения, которые были вызваны военными действиями. Общая стоимость восстановительных работ, по оценке специально созданной правительственной комиссии, должна была превысить 4 млрд. долларов. Россия взяла на себя обязанность выплачивать все социальные пособия и пенсии гражданам на территории Чеченской республики. Для этого уже в бюджете 1997 г. было предусмотрено выделить 1 млрд. 27 млн. деноминированных рублей. При этом даже не было и речи о сборе каких-либо российских налогов в Чечне, хотя там работало более 800 нефтяных скважин с годовой добычей около 1,5 млн. тонн. Чеченская сторона настаивала на том, чтобы Россия приняла на лечение или оплатила его всем пострадавшим в ходе боевых действий.
Все дела по урегулированию отношений с Чечней были поручены Ивану Рыбкину - одной из самых бесцветных личностей в окружении Б. Ельцина, - которого даже его друзья называли "улыбающейся посредственностью".
Он получил скандальную известность, когда, посетив США в качестве председателя Государственной думы (он занимал этот пост с 1994 по 1996 год), загрузил личный самолет мебельными гарнитурами и отказался взять на борт груз медикаментов, который посылали русским детям американские благотворительные организации. В прошлом секретарь провинциального обкома КПСС, он отличался невероятной политической наивностью, за что я постоянно называл его в передачах "Ваней Рыбкиным" и получал протесты от его помощников. Выступления Рыбкина по телевидению состояли из обкатанных слов и словосочетаний, которые не оставляли информационного следа в сознании зрителей, они ускользали из памяти, как лягушачья икра с ладони. Переговоры с Чечней он вел в обстановке секретности, которые едва-едва прикрывали беспомощность российской стороны.
Его деятельность в этом процессе знаменовалась только изобретением нового термина для Чечни: "самоуправляющееся государство на территории России".
Пока шли вялотекущие переговоры, чеченские боевики наращивали силовое давление на российские власти. Начались частые похищения военнослужащих и милиционеров в пограничных с Чечней субъектах Российской Федерации, наших военных снимали с автобусов и железнодорожных поездов, проходивших транзитом через территорию Чеченской республики. Один за другим следовали террористические акты в виде взрывов в местах скопления людей. Пятигорск стал одной из излюбленных мишеней террористов.
Российское руководство все больше поддавалось панике. Когда в конце мая 1997 г. в Москву приехала чеченская делегация во главе с вице-премьером Мовлади Удуговым и настойчиво поставила вопрос о выплате военной контрибуции (вместо этих слов, разумеется, говорилось о восстановлении чеченской экономики, коммунального хозяйства и т. п.), то административный "гений" А. Чубайс придумал даже такой ход: чеченцам взыскать средства с тех регионов и стран - членов СНГ, которые задолжали России и не хотели платить. Сама Россия в это время занималась секвестрированием, т. е. урезанием собственного бюджета из-за невозможности его наполнения.
В начале июня в Кисловодске было созвано совещание глав кавказских республик, областей и краев, чтобы обсудить вопросы безопасности в регионе. Там чеченская делегация заняла уже наступательную позицию. Она предложила создать Организацию по безопасности и сотрудничеству на Северном Кавказе (по образцу ОБСЕ), но центр и руководящие органы разместить в Тбилиси. Грузия вообще была объявлена чеченскими лидерами своим "главным стратегическим партнером". Постоянный контакт с Э. Шеварднадзе поддерживал помощник чеченского президента по вопросам национальной безопасности Ахмед Закаев.
На переговорах по организации транспортировки нефти из Каспийского региона к черноморским портам Чечня вела себя с Россией как суверенное государство. Руководитель созданной в Грозном Южной нефтяной компании Хож-Ахмед Яриханов потребовал, чтобы Чечня стала самостоятельным членом Каспийского нефтяного консорциума, приравненным к субъекту международного права. Он настанем на том, чтобы цена за прокачку тонны нефти через чеченский участок была значительно выше общероссийской, чтобы Россия не пыталась изолировать чеченский нефтекомплекс и не развивала дублирующих производств. Практически речь шла о том, чтобы Россия не вздумала строить обходной нефтепровод, минующий Чечню, а также отказалась от производства авиационных масел, которое до 1991 г. в основном было сосредоточено на Грозненском нефтеперерабатывающем заводе. В случае непринятия чеченских условий Россия могла оказаться под угрозой совершения диверсионных актов на нефтепровода и других объектах нефтехимического комплекса.
22 августа 1997 г. в Грозном собрались представители 35 исламских партий и движений Северного Кавказа, которые приняли решение о создании так называемого Конгресса "Исламская нация". Его руководителем был избран первый вице-премьер чеченского правительства Мовлади Удугов. Конгресс сразу провозгласил постулат, в соответствии с которым "Чечня и Дагестан впервые со времен Шамиля объединяются в одно государство". Это уже была политическая заявка на установление господства Чечни на всем Северном Кавказе. Не иначе как в шутку Генеральная ассамблея непредставленных народов, действующая в Гааге, в которую входят все самопровозглашенные, но не признанные государства вроде Турецкой республики Северного Кипра, выдвинула кандидатуры Б. Ельцина и А. Масхадова на Нобелевскую премию мира.
Растерянное российское руководство реагировало на все это лишь созывом очередных бесплодных совещаний. В начале сентября в Пятигорске была созвана громоздкая конференция, названная координационным совещанием по проблемам безопасности. На нее прибыли два вице-премьера российского правительства - А. Кулиев и Р. Абдулатипов - с большой свитой ответственных лиц из администрации президента, Федерального собрания, Совета безопасности, Генпрокуратуры, Минобороны, МВД, ФСБ, Федеральной погранслужбы, Верховного суда, высшие должностные лица республик, краев и областей Северного Кавказа. Была приглашена и Чечня, но на этот раз она вообще отказалась приехать, считая себя суверенной. В моих дневниковых записях тех дней дана характеристика этого совещания: "Без Чечни это собрание похоже на совещание мышей, которые обсуждали вопрос, как бороться с к