Вас так бесконечно, бесконечно обманывают, скрывают и врут, что Вы правильно обратились к массам сейчас. Для Вас я сейчас тоже голос массы, и вы должны выслушать от меня и плохое и хорошее. Вы уж сами разберётесь, что верно, а что неверно.
В Вашу чуткость я верю. Какие доказательства? Я знаю, когда выбирали в Пушкинский комитет, Вы выставили кандидатуру Мейерхольда, ответили согласием видеться с ним, когда он Вам написал; не виделись потому, что нас не позвали на съезд, когда утверждалась Конституция, – это была такая пощёчина, которую могла сделать только рука Керженцева…
Теперь дело второе и главное для меня сейчас… Посылаю Вам пьесу… Слишком я натерпелась, чтобы быть деликатной. Помогите стать и деликатной. «Где же мне было научиться правильное чувство высказывать», – так говорится в пьесе, так и я скажу. Но не оправдываю себя, буду воспитывать себя и в этом – быть не резкой. Задумала я ещё на 5-е мая свидание с Вами, если Вы сможете. Свидание сразу с 1) матерью Маяковского, сёстрами его, 2) с Мейерхольдом и Сейфуллиной.
Об организации этого свидания напишу сейчас Николаю Ивановичу Ежову и пошлю ему вместе с этим письмом. Пожалуйста, телеграфируйте мне коротенько в Ленинград, Карповка, 13, Дом Ленсовета, кв. 20. Чтоб быть мне здоровой. Обязательно.
Привет сердечный, Зинаида Райх.
Постфактум.
На письме сохранились многочисленные пометы и подчёркивания рукой Сталина.
Встреча с Райх не состоялась.
7 января 1938 г. Политбюро ЦК ВКП (б) принимает постановление «О ликвидации театра им. Вс. Мейерхольда» («ликвидировать театр Мейерхольда как чуждый советскому искусству», «вопрос о возможности дальнейшей работы Вс. Мейерхольда в области театра обсудить особо»).
Мейерхольд был арестован в ночь с 19-го на 20 июня 1939 года в Ленинграде.
Одновременно проводился обыск в его московской квартире в Брюсовом переулке. В протоколе обыска зафиксировано, что Райх вела себя неуважительно по отношению к сотрудникам НКВД.
Через некоторое время в той же квартире на неё было совершено нападение неизвестными лицами. Она скончалась от многочисленных ножевых ранений. Мейерхольд в тюрьме после пыток подписал всё, что ему было предложено. Был расстрелян 2 февраля 1940 года.
Любопытен политический фон в Москве, стране в начале ноября и вплоть до двадцатых чисел декабря 1925 года – до момента гибели Сергея Есенина в Ленинграде. В те самые дни, когда Есенин «отбывал срок» в психиатрической больнице (по договорённости с главным врачом Ганнушкиным), а затем 21 декабря тайно покинул это лечебное учреждение и в течение двух дней интенсивно готовился к отъезду в Ленинград, в Кремле разворачивалась драма, достойная шекспировской трактовки.
Третьего ноября состоялся Пленум ЦК – велась подготовка к XIV съезду. Между Ленинградской партийной организацией и ЦК была резкая конфронтация, грозящая перейти в открытое столкновение.
«Ленинградская правда» становится, по сути, личной газетой Григория Зиновьева, в открытую претендующего на лидерство в партии. Он занимал пост первого человека в Питере, и будучи председателем Коминтерна и во исполнение «Заветов Ильича», считая себя личным другом Ленина, готовился по праву стать генсеком вместо Сталина.
18 декабря Сталин читает политический доклад.
19 декабря Григорий Зиновьев выступает с содокладом. 20-го – выступление Надежды Крупской, поддержавшей Зиновьева.
Это как бы во исполнение «заветов Ильича». Ленин считал Зиновьева своим личным другом, и последний имел основания полагать, что он – самая реальная кандидатура на должность генсека после отстранения Сталина.
А 21 декабря (в день выхода Есенина из больницы) обстановка на съезде достигла своей кульминации. День рождения Сталина – и выступление зиновьевского соратника, председателя Моссовета и Совета труда и обороны Каменева.
«Каменев: …Лично я полагаю, что наш генеральный секретарь не является той фигурой, которая может объединить вокруг себя старый большевистский штаб… Я пришёл к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба. (Голоса с мест: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чём дело!», «Раскрыли карты!» Шум, аплодисменты ленинградской делегации. Крики: «Мы не дадим вам командных высот!», «Сталина! Сталина!» Делегаты встают и приветствуют тов. Сталина. Бурные аплодисменты. Крики: «Вот где объединилась партия! Большевистский штаб должен объединиться!»)
Евдокимов с места: Да здравствует российская коммунистическая партия!.. (Делегаты встают и кричат «ура!», шум, бурные, долго не смолкающие аплодисменты.)
Евдокимов: …Партия превыше всего! Правильно! (Аплодисменты и крики «ура!»)
Голос с места: Да здравствует товарищ Сталин!!! (Бурные продолжительные аплодисменты, крики «ура!». Шум.)
Рыков: Товарищи, прошу успокоиться. Тов. Каменев сейчас закончит свою речь.
Каменев: Эту часть своей речи я начал словами: мы против теории единоначалия, мы против того, чтобы создавать вождя! Этими словами я и кончаю речь свою. (Аплодисменты ленинградской делегации.)
Голос с места: А кого вы предлагаете?
Рыков: Объявляю десятиминутный перерыв!»
22-го числа бой продолжался. Ни одна из сторон не могла и не желала уступать. 23-го Зиновьев заявил, что если ЦК заткнёт ему и ленинградцам глотку «молчаливым большинством», то о разногласиях в партии узнает вся страна и пролетариат всего мира и «дискуссия дойдёт до низов».
В ответ раздалось: «Пугает!», «Не боимся!», «Ультиматум партии!»
На 28 декабря была намечена речь Зиновьева, как председателя Коминтерна, и Каменева, как председателя СТО. Партия находилась на грани полного раскола. А 23-го вечером был объявлен перерыв на один день.
Каждый из участников этой схватки отдавал себе отчёт в том, что проигравший потеряет не пост, не кресло, не место в ЦК – голову.
А теперь представим себе, что означало в этой ситуации кому-либо из людей, причастных к происходящему, узнать, о чем, в частности, говорилось 23-го числа недалеко от Госиздата.
Именно в этот день, за несколько часов до отъезда в Питер, Есенин совершил роковую ошибку. Сидя в пивной напротив известного прозаика Тарасова-Родионова, он произнёс фразу, которая, похоже, стоила ему жизни.
Доподлинно неизвестно: в самом ли деле у Есенина была в руках эта телеграмма. Откуда она у него появилась? Каким образом? Или это своеобразная мистификация, проверка своего собеседника, зондирование «политической почвы» в сей критический момент? Или похвальба – дескать, что взять с Каменева, не такая уж и «шишка», коли такой компромат на него имеем…
И что интересно. Ещё 20 декабря Есенин сообщает Наседкину о возможности издания двухнедельного журнала в Ленинграде через Ионова, то есть непосредственно под «покровительством» Зиновьева, в то время, когда ещё никто не знал, останется последний или слетит. Всё висело на волоске. Факт подачи телеграммы действительно имел место, и этот сюжет получил совершенно неожиданное развитие почти десять лет спустя.
На XIV съезде этот козырь, который мог показаться убийственным в борьбе Сталина с зиновьевской оппозицией, так и не был брошен на стол. То ли Сталин считал, что не пришло для него время, то ли сей аргумент мог оказаться чрезмерно обоюдоострым в данной ситуации. Телеграмма была использована год спустя на VII расширенном пленуме Исполкома Коминтерна.
13 декабря Сталин произнёс заключительное слово, которое по объёму превышало его доклад, сделанный неделей ранее, и которое окончательно уничтожило идейно Зиновьева и Каменева в глазах собравшихся коммунистов. Причём даже здесь он коснулся этой телеграммы как бы вскользь, прервав раздавшийся крик «Позор!» репликой, что «Каменев признал свою ошибку и эта ошибка была забыта».
На самом деле ничего забыто не было. Свидетельство тому – буря, разыгравшаяся на закрытом заседании Исполкома в те же дни, и речь Сталина на этом заседании, не вошедшая даже в собрание его сочинений.
«Дело происходило в городе Ачинске в 1917 году, после Февральской революции, где я был ссыльным вместе с тов. Каменевым. Был банкет или митинг, я не помню хорошо, и вот на этом собрании несколько граждан вместе с тов. Каменевым послали телеграмму на имя Михаила Романова… (Каменев закричал с места: «Признайся, что лжёшь, признайся, что лжёшь!») Молчите, Каменев. (Каменев вновь закричал: «Признаешь, что лжёшь?») Каменев, молчите, а то будет хуже. (Председательствующий Э. Тельман призывает к порядку Каменева.) Телеграмма на имя Романова как первого гражданина России была послана несколькими купцами и тов. Каменевым. Я узнал на другой день об этом от самого т. Каменева, который зашел ко мне и сказал, что допустил глупость. (Каменев вновь с места: «Врёшь, никогда тебе ничего подобного не говорил».) Телеграмма была напечатана во всех газетах, кроме большевистских. Вот факт первый.
Второй факт. В апреле была у нас партконференция, и делегаты подняли вопрос о том, что такого человека, как Каменев, из-за этой телеграммы ни в коем случае выбирать в ЦК нельзя. Дважды были устроены закрытые заседания большевиков, где Ленин отстаивал т. Каменева и с трудом отстоял как кандидата в члены ЦК. Только Ленин мог спасти Каменева. Я также отстаивал тогда Каменева.
И третий факт. Совершенно правильно, что «Правда» присоединилась тогда к тексту опровержения, которое опубликовал т. Каменев, т. к. это было единственное средство спасти Каменева и уберечь партию от ударов со стороны врагов. Поэтому вы видите, что Каменев способен на то, чтобы солгать и обмануть Коминтерн.
Ещё два слова. Так как тов. Каменев здесь пытается уже слабее опровергать то, что является фактом, вы мне разрешите собрать подписи участников Апрельской конференции, тех, кто настаивал на исключении тов. Каменева из ЦК из-за этой телеграммы. (Троцкий с места: «Только не хватает подписи Ленина».) Тов. Троцкий, молчали бы вы! (Троцкий вновь: «Не пугайте, не пугайте…») Вы идёте против правды, а правды вы должны бояться. (Троцкий с места: «Это сталинская правда, это грубость и нелояльность».) Я соберу подписи, т. к. телеграмма была подписана Каменевым…»