— Элика, я больше не могу! — Я чувствовал, что мне становится все труднее и труднее дышать. — Проклятье, сделай хоть что-нибудь!!!
— Еще немного, салард… Ditey a mean anu magdannah ayth muarranen heath! Hoenn`a Llayndyr tiess a varhath n`Poath ar n`Paceah? Hoenn`a tiess?
Я услышал слабый вздох, и туман начал редеть. Очень скоро стали видны частокол стены и галерея. Исчезло ощущение жуткого холода, и я почувствовал, что мое сердце, точно очнувшись от комы, начало качать кровь по жилам.
— Все, — сказала Элика. — Они уходят. Проклятье, я должна была догадаться сама, в чем дело!
— Дерьмо святых угодников! — Домаш вытирал всей пятерней мокрое от пота лицо, губы у него тряслись. — Вот это ночка!
— О чем ты должна была догадаться? — не выдержал я.
— Кара искала святилище Ллаиндира в Айлифе, — ответила эльфка, — но теперь я понимаю, что она ошибалась, или…
— Или что?
— Пойдемте отсюда, — предложила эльфка. — Тут все закончилось, больше я ничего от них не узнаю. Надо поговорить с Дуззаром. Немедленно.
— Отличная мысль, — согласился я. — Только сначала надо переодеться. Я весь мокрый.
Вернувшись к себе, я с помощью Лелло снял доспехи, переоделся в сухую одежду, выпил кубок вина и послал за де Тороном. Начальник стражи явился незамедлительно.
— Вы идете с нами, — сказал я. — Нам необходимо немедленно собрать военный совет.
Де Торон почтительно поклонился. Вскоре подошли Элика и Домаш, и мы впятером отправились к инквизитору.
Низкая дубовая дверь, закрывающая вход в покои Дуззара, была заперта. Я стучал в нее долго, но инквизитор так и не открыл — видимо, очень крепко спал, или делал вид, что спит.
— И что теперь? — спросил я Элику.
— Подождем утра, — сказала она. — Мне нужен отдых. Я затратила столько энергии на поддержание магического экрана, что просто валюсь с ног.
В самом деле, лицо Элики было очень бледным, глаза ввалились и потускнели, в уголках рта появились резкие морщинки. Она будто постарела за одну ночь.
— Хорошая мысль, — сказал я. — Но вряд ли я после всего виденного и слышанного смогу заснуть.
— И я тоже, — признался Домаш. — У меня до сих пор, с вашего позволения, такое чувство, будто меня этими ледяными пальцами по хребту гладят.
— Элика, что они такое? — спросил я.
— Дуззар не ошибся. Это мурраны — неупокоенные души. Ты знаешь, что виари живут долго, много дольше вас, но умирать им гораздо тяжелее, чем людям. Тело и душа виари — это как две половины единого целого, и душа страдает, если навсегда утратила связь с телом. В древности мой народ мумифицировал тела умерших при помощи особых заклинаний, и они столетиями лежали в своих усыпальницах, нетронутые тлением. С гибелью своего бывшего тела и душа умирала. Все изменилось во времена братоубийственных войн Третьей эпохи; слишком много виари погибали на поле боя и во время побоищ, учиняемых победителями, и тела их не получали должного погребения. Поэтому служители силы применяли простой способ заполнить гибельную для души пустоту бытия — они вселяли души погибших в особые сосуды, которые назывались n`Poath ar n`Paceah — Сосуды покоя. Это было маленькое, полое внутри изображение умершего, вырезанное из древесины священных для виари ясеня, тиса или кедра. Начертанные на сосуде особые руны охраняли покой души, и нарушить этот покой можно было, лишь разбив такой сосуд. Душа, лишенная своей обители, начинала скитаться, вмешиваясь в жизни живых, пока ее жизненная энергия не истощалась, и душа не погибала безвозратно.
— Они опасны?
— Да. Их страх и отчаяние могут передаваться живым, вызывая приступы безумия. Кроме того, души умерших насильственной смертью невольно пытаются завладеть телами живых. Это неизбежная гибель для того, в кого вселилась такая блуждающая душа.
— Понятно, — я еще раз, скорее для очистки совести, нежели в надежде на то, что нам откроют, ударил кулаком в дверь. — И что же нам делать?
— Есть во всей этой истории что-то непонятное. Маги по приказу Ллаиндира заключили души жертв гнева короля Агарэлиона в один Сосуд покоя, и он был помещен в святилище Айлифа. Однако духи пришли сюда, в Фор-Авек, именно их появление вызвало все эти странные явления — бесконечный дождь, туман, припадки безумия и страшные видения у жителей города. Мне непонятно, почему они это сделали.
— Наверняка на это есть какая-то причина, — я снова постучал в дверь. — Неспроста он не открывает. Надо позвать келаря, и пусть он откроет дверь. Лелло, — обратился я к оруженосцу, — сходи за келарем!
Мой сквайр тут же умчался выполнять приказ и несколько минут спустя вернулся с келарем. Эконом, выслушав нас, немедленно принялся за дверь. Подбирать ключи пришлось долго. Медлительность келаря вывела меня из себя так, что я, передав меч Лелло, забрал у старика ключи и сам начал сражаться с замком. Наконец, очередной ключ подошел к замку, и мы смогли войти в покои Дуззара — и встали на порогев растерянности.
В комнате царил настоящий разгром. Содержимое книжных шкафов было выброшено на пол, повсюду валялись клочки разорванных пергаментов. На столе, кресле и покрывале постели отчетливо виднелись темные пятна и брызги — несомненно, кровь. Одно из окон был разбито, осколки гризайля поблескивали на подоконнике и полу.
Инквизитор Дуззар исчез.
— Что за…, - начал я, перешагивая через порог.
— Эвальд, назад! — крикнула Элика.
Но я уже сделал шаг в комнату. Последнее, что я запомнил — это страшный грохот и вспышка, которая ослепила меня.
И все.
3. Вторая книга
Боль была жестокой, и я закричал во весь голос. Мне ответило только гулкое эхо.
Вместе с болью пришло ужасное чувство падения, от которого заледенело сердце. Но я не падал. Руки мои были закованы в цепи, и я, распятый на этих цепях, висел над пустотой. Не пропастью, не бездной, а именно пустотой — под моими ногами не было вообще ничего, только непроглядный мрак. И тут пришла вторая волна ужаса, помрачившая рассудок и заставившая забыть о страшной боли в руках.
— Помогите!!!! — заорал я в окружающую меня тьму.
— Тебе никто не поможет, шевалье де Квинси, — ответил мне мужской голос. — Здесь у тебя нет друзей.
Странно, но этот голос заставил меня забыть о том ужасе, который душил меня еще миг назад.
— Кто ты? — завопил я.
— Задай себе другой вопрос — кто ты?
— Какого хрена! — Я попробовал поднять голову и разглядеть во мраке говорившего, но волна боли снова накрыла меня, и я ойкнул. Из темноты раздался негромкий презрительный смех.
— Все правильно — сейчас ты одна сплошная боль, — сказал голос. — Но это только начало. Дальше будет хуже.
— Кто ты такой, твою мать?
— И вновь я отвечу вопросом на вопрос — кто ТЫ такой, Эвальд, называющий себя маркизом де Квинси? Не можешь сказать? Тогда отвечу я. Ты жалкий сопляк, осмелившийся встать на пути у силы, о которой ты не имеешь ни малейшего представления. Ничтожный червь, путающийся у нас под ногами. Ты даже представить себе не можешь, как просто тебя уничтожить. Одно мое слово — и цепи, на которых ты висишь, разомкнутся. Ты упадешь в бесконечную бездну, у которой нет названия, и твой конец будет ужасен.
— Так в чем же дело? — прохрипел я, пытаясь совладать с болью и ужасом. — Валяй! Если я червяк, то невелика честь раздавить червяка.
— Ты говоришь это в надежде на то, что я поддамся на твою хитрость и сохраню тебе жизнь, — ответил голос. — Жалкая попытка спастись. Однако кое в чем ты прав. Твоя смерть не даст ничего, кроме знания, что еще один враг перестал существовать. А вот твоя жизнь может пригодиться.
— Намерен предложить службу? Ну, давай послушаем.
— А с чего ты решил, что я собираюсь тебе что-то предлагать?
— Хотели бы убить — убили сразу, а не устраивали этот аттракцион с висением над вашей этой охренительно глубокой пустотой. А если не убили, значит, будете воспитывать.
— Умно подмечено. Умный враг — это хорошо. Но ум это еще не все. Нужно знание.
— Хватит морочить мне голову. Чего ты хочешь?
— Всего лишь поговорить. Ты заинтересовал нас, юноша. Все в тебе необычно. Ты пришел неведомо откуда, прошел за такое короткое время путь от ничтожного пришельца до шевалье братства. Какие качества помогли тебе, Эвальд?
— Я в детстве маму слушался, — прохрипел я.
— Смешно. И знаешь, что самое интересное — я совсем не чувствую в тебе веры. Многие фламеньеры обманывают, когда говорят, что искренне верят в Матерь-Воительницу и чудесную силу ее слов. Они лгут сами себе и остальным. Но в тебе даже лжи нет. Ты прост и незатейлив. Или ты искусно обманываешь меня?
— Идите к черту!
— Знаешь, что самое забавное? Вся эта дурацкая легенда о девушке, защитившей Мирну, придумана от начала до конца двумя любителями сочинять страшные истории — Арсенией и Балдуином. Эти два бездарных сочинителя придумали красивую, как им казалось, легенду о воплощенной Богине, пришедшей на землю защитить людей от нежити. А задай себе вопрос: зачем это было нужно богам? И ведь битва под Мирной случилась уже после того, как новый император Ростиана Адемиус разгромил основные силы Нашествия под Никабаром.
— Мне это все неинтересно.
— А зря. Ты служишь братству, основанному на лжи и подлоге. Уже сотни лет фламеньеры разносят ложь о Четырнадцати рыцарях, якобы призванных Матерью для защиты Мирны, о том, что последний из них и основал их хваленое братство. А все было не так, совсем не так!
— Какая разница, что и как было? Люди в это верят, а это главное.
— Разница большая. Мы, маги, спасли мир от нашествия нежити. Мы умели заклинать тварей Нави и знали способы борьбы с ними. Мы обучали воинов и охотников секретам охоты на Немертвых. Но нас объявили еретиками и врагами истинной веры и заставили покинуть империю.
— И вы сами начали плодить вампиров?
— Магия должна работать. Если маг не использует свою силу, он рано или поздно утратит ее, или же его постигнет безумие.