Я обнял ее, глубоко, как пловец, вынырнувший на поверхность, вдохнул тонкий запах морской свежести, дождя, мяты и вереска, идущий от ее волос. Нашел ее губы. Ответив на мой поцелуй, Домино опустила лицо и отстранилась от меня.
— Ты боишься? — шепнул я.
— Твои прикосновения, твои поцелуи — они такие… Но я боюсь тебя разочаровать и…
— Я люблю тебя.
— Я знаю. Погоди, я сама.
Она неловко, дрожащими пальцами, распустила завязки на плаще, потом сняла платье. Я вновь привлек ее к себе, обжигаясь ее теплом, начал целовать и сразу ощутил вкус соли.
— Ты плачешь?
— От счастья. Не останавливайся, прошу тебя.
Я подхватил ее на руки — боже мой, какая же она легкая, маленькая, хрупкая! — положил на постель. Ее горячие ладони легли мне на плечи. Сказать было нечего, да и говорить было незачем. В такие секунды слова не нужны.
В подобные мгновения вообще ничего не нужно, потому что у тебя есть главное, ради чего рождается и живет в этом мире человек.
Любовь.
Никогда я еще не был так счастлив. Каждая клеточка моего тела пела от счастья. И мне хотелось, чтобы Домино чувствовала то же самое. Чтобы она поняла, как безумно я ее люблю, как жажду быть с ней. Как волнуют и радуют меня ее близость, ее красота, ее нежные неловкие прикосновения и ласки. Чтобы любой страх и любое сомнение навсегда ушли из ее сердечка.
— Люби меня, Эвальд. — шепнула она. — Laenar a muin, mi a`Raynn. Мне нравится, как ты это делаешь.
Так, как ты этого достойна, сказал я себе, гладя бедра девушки и разводя их в стороны. Так, как велит мне любовь.
Нежно. Бережно. Безумно. Алчно. Ненасытно.
Так, чтобы в последний миг моей жизни, когда Курносая, явившись по мою душу на поле боя или зайдя в больничную палату, где я буду ждать ее прихода, призывно поманит меня своей костлявой лапой, я бы с улыбкой вспомнил не что-нибудь, а именно эту ночь — главное событие моей уходящей навсегда жизни.
Зимнюю ночь в замке Фор-Авек, в которую я был бесконечно счастлив.
— Домино?
— Да, милый?
— Я люблю тебя.
— Я знаю.
— Ты останешься со мной.
— Я не могу.
— Ты останешься со мной.
— Ты этого хочешь?
— Больше всего на свете.
— Любимый, и я этого хочу. Но я не могу оставаться в Фор-Авек. Все слишком сложно. Я потратила слишком много времени на Порсобадо. Я обязана довести работу Кары до конца. Варин должен доставить Харрас Харсетта на совет домов. И я должна быть на совете. Должна, понимаешь?
— Мне плевать на артефакт. Мне нужна только ты.
— А мне ты.
— Домино, я никуда тебя не отпущу. Новой разлуки я не вынесу.
— Вынесешь. Ты сильный. И я сильная. И наша любовь поможет нам. Ты ведь любишь меня? Тогда ни о чем не спрашивай и поцелуй меня. Да, вот так. А теперь сюда. Еще, милый, еще! Тебе ведь хорошо со мной?
— Домино, я счастлив.
— Ne vai luttea ain martier uthar geh allaihn.
— Что это значит?
— Это пословица. Точно перевести на ваш язык нельзя, но смысл такой: "Лучше умереть вдвоем, чем жить одному". Этой ночью я поняла, что это так.
— Домино, не уходи!
— Я и не ухожу. Девушки виари самые преданные, они никогда не изменяют своим возлюбленным. Только будь ласков со мной. Прижми меня к себе покрепче и поцелуй еще раз…Мы теперь вместе. Навсегда. Навечно. До последнего часа.
Светлеет. Тьма за окнами обрела серый оттенок. Зола в камине давно остыла и стала белой.
Под утро я заснул. Совсем ненадолго, на несколько минут, как мне кажется. Может быть, это были чары Домино. И я не смог помешать ей уйти. Она ушла, покинула меня, оставив в моей комнате запах эльфийских цветов и унося с собой мое сердце. И мое счастье, такое светлое и бескрайнее, закончилось.
Короткая зимняя счастливая ночь уходит. Первая по-настоящему прожитая ночь в моей жизни.
Я лежу в осиротевшей постели и думаю о том, как же я мог жить прежде, не испытывая таких чувств. И та, прежняя, настоящая жизнь теперь кажется мне сном. Будто не со мной все это было. Я родился, учился, работал, встречался с друзьями, ходил в кино и на дискотеки, запоем читал толстые книги, и считал, что это и есть настоящая жизнь. Пока не появилась Домино, а вместе с ней и любовь. И я понял, что жизнь без любви — это просто эрзац, жалкая симуляция жизни. Крысиные бега, в которых нет ни смысла, ни толку. Мне повезло в жизни, я обрел высшую из истин.
Ту самую любовь, которая теперь дает мне право называть себя мужчиной.
Мне очень хочется думать о будущем. О нашем будущем. Теперь я знаю, что оно есть. Потому что иного будущего, чем с ней рядом, я себе не представляю. Я весь этот мир переверну с головы на ноги, но Домино больше никогда не придется тайком уходить из нашей спальни под утро.
Ай-ай-яй, милорд фламеньер, да ты плачешь! Чертов слабак!
Нет, все не так. Это не слабость. Это горечь, гордость и счастье. Эта ночь изменила все — и меня, и этот мир. И мой путь по этой несчастной земле еще не закончен.
И мне остается верить, что придет день, когда Домино и меня уже ничто не разлучит. Ни долг, ни война, ни смерть.
— Милорд! Милорд шевалье!
Это Лелло. Вид у него самый виноватый — наверняка парень считает, что разбудил меня, колотя в мою дверь с такой силой.
— Милорд, простите, что разбудил вас, — сказал оруженосец. — Мессир Пейре велел сообщить вам, что прибыл гонец из Дроммарда — это город на севере острова. У него важные новости.
— Что такое?
— Я так понял, милорд, что-то случилось. Вам помочь одеться?
— Не надо, — сказал я, просовывая руку в рукав дублета. — Где этот гонец?
— Он ждет в рыцарском зале.
— Разбуди Элику и лорда Домаша, и пусть идут в зал.
— Слушаюсь, милорд.
Когда я вошел в зал, гонец, невысокий молодой человек в заляпанном грязью суконном камзоле и высоких сапогах, беседовал с Пейре де Тороном. От него на версту разило конским потом; видимо, спеша сюда, он ни на секунду не покидал седла. Завидев меня, он тут же бросился ко мне навстречу.
— Милорд шевалье! — Лицо гонца было бледным, в обведенных тенями ввалившихся глазах светились страх и надежда. — Я Бернье Мален, помощник шерифа Дроммарда. У меня плохие известия с севера.
— Какие известия?
— Мятеж, милорд. Хойлы восстали и убивают имперцев.
— Вот так просто взяли и восстали?
— Хойлы говорят, что мстят за бойню, которую имперцы устроили несколько дней назад в Карлисе. Якобы ваши люди, милорд, перебили в Карлисе всех жителей и сожгли деревню.
Ага, вот оно в чем дело! Опять штучки Дуззара. Проклятый предатель, похоже, объявил мне полномастшабную войну…
— Хорошо, я понял, — сказал я, знаком предлагая гонцу сесть: было видно, что он от усталости еле держится на ногах.
— Три дня назад все было еще спокойно. Все началось внезапно и сразу во многих местах. Похоже, хойлы давно готовились к этому. Вот письмо его милости шерифа, — гонец поднялся со скамейки, вытащил из своей поясной сумки свиток пергамента и с поклоном подал мне.
Я развернул свиток. Все, что написал шериф Дроммарда, гонец уже пересказал мне на словах. В конце письма была слезная мольба о немедленной помощи городу.
— Есть жертвы?
— Сотни, милорд. Мятежники не щадят ни женщин, ни детей. Я своими глазами видел по дороге сюда, что они творят. Это не описать словами. Даже звери не способны на такую жестокость.
— Почему шериф сам не может подавить мятеж? — спросила за меня Элика, которая быстрой походкой вошла в зал, пока я читал письмо. — Ведь это его прямая обязанность!
— У него слишком мало людей, миледи, — ответил гонец — Своей главной задачей он считает защиту Дроммарда. В городе две тысячи жителей, а еще сотни беженцев, спасающихся от зверств мятежников. Если хойлы возьмут город, начнется резня. Вся надежда только на вас.
— Что-нибудь еще?
— Милорд, простите меня за дерзость, но… — тут лицо гонца задергалось, и он разрыдался в голос, размазывая слезы и грязь по лицо руками. — У меня в Дроммарде жена, двухлетняя дочка! Я не переживу… если они…если их…
— Успокойтесь, — от слов этого человека у меня сжалось сердце. — Мы немедленно начнем действовать. Лелло, — сказал я появившемуся сквайру, — позаботься об этом господине. Обеспечь ему горячую еду и постель.
— Конечно, милорд.
Бернье Мален поклонился и посмотрел на меня с бесконечной благодарностью.
— Да благословит вас Воительница, милорд! — сказал он и пошел за Лелло к выходу.
— Вот и вызов, — сказала Элика. — Чего-то подобного я ожидала.
— Где Домаш? — спросил я. — Мне нужно его присутствие.
— А мое тебе не нужно? — язвительно спросила эльфка. — Ты даже не поздоровался со мной.
— Элика, сейчас неподходящий момент для выяснения отношений.
— Ты какой-то другой сегодня, — сказала Элика. — Какой-то… повзрослевший.
— Об этом потом. Пейре, поторопите Домаша!
— Эвальд, что случилось? — настаивала Элика.
— Ничего, — я твердо решил, что ни слова не скажу чародейке о том, что произошло ночью. Не ее это ума дело. — Все в порядке. Где Домаш?
— Я здесь, пан фалменьер, — роздолец вошел в зал, на ходу поправляя одежду. — Что за спешка? Случилось чего?
— Случилось. На севере острова начался мятеж. Бунтовщики вот-вот возьмут Дроммард.
— Вот оно что! — Домаш принял самую вызывающую позу. — Тогда в бой.
— И я так думаю. Не будем тратить времени впустую. Шериф просил о помощи — надо помочь.
— У тебя есть план? — спросила Элика.
— Я знаю, что мятеж спровоцирован. И сильно подозреваю, что это сделал Дуззар.
— Опять этот песий сын? — поморщился Домаш. — И когда уже мы ему голову отрежем?
— И что мы будем делать? — Элика с интересом посмотрела на меня.
— Одно знаю точно: оставлять Фор-Авек без охраны нельзя. Дуззар считает, что я сгоряча брошусь разбираться с мятежниками, сам поскачу на север, так ведь?