Де Фаллен сделал паузу и обвел зал взглядом. Ему не ответил никто.
— Что ж, наверное прошло слишком много времени с тех пор, и многое стерлось в вашей памяти, — продолжил он. — Но я вот запомнил, что говорил в тот день будущий магистр братства. И какими словами он закончил свою речь.
— И какими же, милорд скарбничий? — не выдержал де Бонлис, который, сверкая глазами, подался в своем кресле вперед.
— Вот эти слова. Это цитата из "Золотых Стихов", одна из заповедей, оставленных нам Матерью-Воительницей, священная для каждого верующего и для каждого фламеньера: "Есть жизнь и есть смерть. Не ищите для себя вечной жизни, ибо она обращается вечной смертью и тьмой. Искореняйте то, что противно жизни, иначе Тьма поглотит вас, и станете вы добычей праха. Не заключайте ни мира, ни сделок с тем, что противно жизни, или Навь поглотит вас без остатка." Двадцать один год назад покойный Эльмар де Ганнон закончил свою речь именно этими словами.
— Я их не помню, — сказал презрительно де Бонлис.
— Милорд маршал, реплики с места недопустимы! — вмешался распорядитель.
— Прошу прощения, — де Бонлис не усидел, вскочил на ноги. — Я лишь хотел сказать, что не понимаю, зачем милорд скрабничий упоминает все это.
— Затем, что я выслушал вашу кандидатскую речь, собрат маршал, и понимаю, куда вы обращаете взгляд братства. Вы ждете смертельного удара с востока. Понимаю ваше беспокойство. Но стоит ли бояться врага, который слишком очевиден? К тому же врага, который никак не проявляет своей враждебности к нам?
— О чем это вы? — нахмурился маршал.
— О терванийцах. Да, их крепости вырастают неподалеку от наших границ, и кочевники Дальних степей охотно принимают их веру. Но с той самой поры, как мы победили кочевые племена в роздольской войне, терванийцы ни разу не беспокоили нас. Они не вторгались в наши земли, не подсылали к нам тайных шпионов, не пытались рассорить нас и наших соседей, не убивали наших купцов и не искали повода к войне с нами. И вот вам доказательство, — де Фаллен повернулся к восседавшему в кресле Луису де Аврано. — Милорд, вы ведь привезли новый договор из Бар-Ясина. Не могли бы вы огласить его?
— Охотно, — де Аврано встал. — Его величество алиф Башир Второй признает неделимость Ростианской империи и Роздоля. Он считает, что империя и Терванийский алифат не являются врагами.
— И вы верите им? — де Бонлис презрительно рассмеялся. — Вы верите еретикам и безбожникам? Да они завтра же нарушат все договоры с нами, если им это будет выгодно.
— Возможно, — ответил де Фаллен. — Но пока они этого ни разу не делали.
— Еретики готовятся к походу против нас. Иначе зачем они строят крепости у наших границ и обращают кочевников в свою веру? Численность последователей Аин-Тервани растет с каждым часом. В книгах Шо-Джарифа сказано: "Несите истину всем народам!". Это о многом говорит, не так ли?
— Я не силен в вопросах богословия, но, помнится, и Матерь призывала нести нашу веру язычникам.
— Вот! — Маршал направил на де Фаллена указательный палец. — Вы сами ответили на свой вопрос. Истинная вера не может мириться с еретическим лжеучением. Или Свет, или Тьма. Потому все еретики должны быть истреблены. Верно ли я говорю, монсиньор де Лиссард?
— Именно так, маршал, — ответил великий инквизитор.
— Прекрасно, — де Фаллен слегка улыбнулся. — Я ждал этих слов. И хочу спросить отца-инквизитора — какой вид ереси, согласно нашему святому учению, считается наиболее омерзительным и недопустимым для человека?
— Писание говорит ясно: черная магия худшее из зол, — ответил инквизитор. — Ничто так не оскверняет человека, как принятие силы Нави через чернокнижие и служение чернокнижникам.
— И этих слов я ждал. Благодарю вас, отец-инквизитор. А теперь я прочту вам одну записку, которую мне привез с Порсобадо шевалье де Квинси. Вы все знаете, что там случилось. Эта записка очень многое вам объяснит, господа.
— Протестую! — де Бонлис поднял руку. — Все документы, связанные с мятежом на Порсобадо, не относятся к делу.
— Может, мы все-таки ее зачитаем? — с улыбкой спросил де Фаллен. — Уверяю вас, это очень интересная записка. Писал ее погибший в ходе мятежа инквизитор Фор-Авек, брат Дуззар. Записка не была отправлена адресату, и шевалье де Квинси нашел ее на теле инквизитора.
— Переписка членов святейшей инквизиции является одним из государственных секретов! — загремел главный инквизитор, испепеляя де Фаллена взглядом. — Никто не смеет оглашать ее! Запрещаю под угрозой проклятия!
— Вы не можете проклясть фламеньера, сударь, так что успокойтесь, — ледяным тоном ответил де Фаллен, извлек письмо Дуззара и показал его собранию. — Письмо написано магическими чернилами и на сулийском языке. Вот что в нем говорится: "Новый шевалье отправился на север. Вечером я буду в Фор-Авек и поговорю с Варином по-другому. Вы получите все. Прошу еще денег для моих друзей из Лосской долины". Интересное письмо, не так ли?
— Где доказательства, что это писал Дуззар? — Главный инквизитор привстал в кресле.
— Вот они, — де Фаллен вытащил письмо, найденное нами у Атеньера. — Еще одно письмо, написанное тем же почерком, опять же на языке Суль и такими же чернилами и оставленное Дуззаром мэтру Атеньеру, управляющему торговой компанией в Фор-Авек. Атеньер подтвердил, что часто доставлял подобные письма от Дуззара анонимным получателям в Агерри и других городах, за что ему передавали для Дуззара крупные суммы денег. Читаем: "Продолжаю поиски ассистентки, ищу контактов с ушастыми. Атеньер дал тысячу гельдеров, возместите ему расходы". Милорд инквизитор, у вас наверняка есть записи, сделанные рукой Дуззара, так почему бы не сравнить почерки?
— Вы хотите сказать, что брат Дуззар служил магам Суль?
— Именно это я и говорю. Все, что случилось на Порсобадо, начиная с исчезновения Кары Донишин и ее группы и заканчивая мятежом хойлов, была устроено агентами Суль, и Дуззаром в первую очередь. Доказательств этому не счесть. Так что имейте смелость признать, что Дуззар оказался предателем. За что и поплатился.
— Конечно, — крикнул де Бонлис, пытаясь перекричать оживившийся зал, — и я знаю, кто привез эти "доказательства"! Человек без роду, без племени, по стечению обстоятельств ставший фламеньером и вашим агентом, милорд скарбничий! Человек, происхождение которого не позволяет считать его человеком чести.
— Негодяй, изувечивший моего сына! — заорал поднявшийся с места де Хох Лотарийский. Он, оказывается, тоже был тут. — Наконец-то я до тебя доберусь, прощелыга!
— Хоть сейчас! — крикнул я в ответ.
В зале начался самый настоящий бардак. Несколько человек удерживали де Хоха, который пытался пробраться ко мне, де Лиссард что-то кричал великому скарбничему, но в общем гуле ничего не было слышно. Правда, через пару секунд взревели фанфары, и зал быстро успокоился. Может быть, еще и потому, что вдоль рядов появилась вооруженная имперская стража.
— Я могу продолжать? — спросил де Фаллен и повернулся к маршалу. — Да, печально, что держатель моего стремени в ваших глазах выглядит жалким простолюдином, хотя вы сами объявили ему о принятии в братство. Но, может, мы выслушаем человека, происхождение которого безупречно?
— С удовольствием! — с вызовом крикнул де Бонлис.
— Тогда я официально заявляю, что снимаю свою кандидатуру в пользу брата Берни де Триана, великого персекьютора братства фламеньеров! — заявил де Фаллен. — И передаю слово ему!
Зал затих в напряжении. Такого поворота точно никто не ожидал — и я в том числе. Великий персекьютор тем временем покинул свое кресло и взошел на подиум. Он поклонился де Фаллену, а потом всем нам. Это был невыский, худощавый человек с бледным узким лицом и темными, коротко стриженными седеющими волосами.
— Я подтверждаю все, что сказал с этого подиума милорд де Фаллен, — сказал он. — И готов рассказать многое другое, о чем вы не знаете, а мне по службе положено знать. И, в подтверждение слов милорда скарбничего, прошу выслушать еще несколько свидетелей, которые могут дать важные сведения. Хоть у нас не суд, а выбора магистра, мы должны знать всю правду. Пусть введут смотрителя маяка в Карлисе!
Смотритель вошел. Он долго не мог начать говорить, но когда де Бонлис прикрикнул на него, заговорил, Он рассказывал о том, как в их деревне примерно три недели назад появился человек, назвавшийся имперским инквизитором. Как он напустил порчу на жителей деревни и превратил их в чудовищ. Сам он спасся только потому, что спрятался на маяке, и крепкая кованая дверь выдержала натиск тварей. Как видел потом с вершины маяка все, что происходило в деревне — приезд отряда во главе с господином шевалье (тут смотритель поклонился мне), как они разговаривали с чернокнижником, погубившим жителей деревни, и как потом, в начавшихся сумерках, начался бой. Упомянул смотритель и про корабль виари, который увидел с маяка в море недалеко от берега.
— А потом началось это восстание, — сказал в конце смотритель. — Люди думали, что жителей Карлиса убили имперцы, но это не так. Это все сделал тот человек, который был там до них. Он превратил их в ходячих мертвецов, уж не знаю как. А обвинил во всем шевалье. Мои соплеменники поверили ему и восстали, глупцы. Вот и все, что я знаю.
Следующим свидетелем был шериф Дроммарда — разодетый и яркий, как фазан. Он во всех подробностях рассказал о подавлении мятежа близ Дроммарда, не забыв упомянуть и о своих скромных заслугах. И последней церемониймейстер вызвал в зал Элику.
Эльфка вошла стремительной легкой походкой — прекрасная, с покрытыми жемчужной сеткой волосами, в накидке, отороченной белоснежным мехом. Проходя мимо меня, Элика улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй. В этом зале, полном чопорных высокородных дворян, ее поступок выглядел настойщим хулиганством.
Слушая Элику и наблюдая за тем, какая злоба разгорается в глазах маршала де Бонлиса и главного инквизитора, я понял, что мы победили. Исход выборов магистра был предрешен. Нам оставалось лишь дождаться итогов голосования.