— Ай-яй-яй, сэр Руфус! Такое поведение не приличествует рыцарю.
Опасаясь, что ее укор искренен, я признался как на духу:
— Не сумел придумать ничего получше, госпожа. Уловки — не моя стихия.
— Да неужели? — В ее тоне прозвучало сомнение, даже легкая насмешка. — Обладатель такой славы и высокого положения должен был и ранее любить дам, а потому обязан уметь похищать их у наперсниц.
— Таковых было гораздо меньше, чем можно подумать, госпожа, — с чувством возразил я.
— В таком случае вам предстоит научиться этому искусству.
— Госпожа?
Я надеялся, что она вложила в эти слова именно тот смысл, какой уловил я.
Она бросила на меня взгляд из-под ресниц:
— Даже доверенному рыцарю короля требуется веская причина, чтобы оставаться со мной наедине.
Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Итак, ей хочется меня видеть!
— Буду стараться изо всех сил, госпожа.
И снова улыбка, от которой под моими ногами закачалась земля.
— Расскажи о недавних подвигах Ричарда. Он почти не говорит о том, что случилось после вашей высадки. Когда я спросила, как ему дважды удалось обратить в бегство Исаака и грифонов, вопреки их огромному численному превосходству, он рассмеялся и пробормотал что-то насчет клячи, выставленной против скаковой лошади.
Я охотно повиновался. Слушая о кузнеце с молотом, Джоанна широко раскрыла глаза — мне пришлось отвести от них взгляд, чтобы не потерять нить повествования, — а описание погони Ричарда за Исааком на полудохлой кляче с веревочными стременами заставило ее расхохотаться.
— Господи, хотелось бы мне это видеть. «Император, давай сразимся!» Он вправду так выразился?
— Король лично поведал мне об этом, госпожа.
На лице ее отразилась нежность.
— Он с детства был таким, обращал в шутку серьезные вещи. Это одна из причин, по которым я так его люблю. Когда мама и папа спорили, Ричард придумывал самые невероятные причины для этих ссор, смешные и нелепые, отчего я смеялась и забывала о неприятностях. Только повзрослев, я поняла, что он отвлекал меня от семейного разлада и неурядиц.
— Он оберегал вас, госпожа.
— И был единственным из братьев, кто это делал, — тихо продолжила она. — Честно говоря, Джонни был слишком мал, а у Хэла и Джеффри никогда не находилось для меня времени. Хэла занимали одни турниры, а Джеффа заботило только то, что приносит прямую выгоду.
Джоанна даже не пыталась сгладить испытываемые ею чувства.
— А как было у вас в семье, сэр Руфус?
— Прошу, зовите меня просто Руфусом, госпожа. Или Фердией, если угодно.
Она изящно вскинула голову:
— Фердия?
— Да, госпожа. Это древнее ирландское имя.
— Простите, мне следовало помнить. Ричард говорил, что вы из Ирландии.
Я поведал ей о своих детских годах, о восхождениях на Шлиаб-Феа погожими вечерами. Меня позабавили ее попытки произнести название горы. Наконец ей удалось сказать нечто вроде «Шлиав-Фей», а мой родной городок назвать «Кейр-линн». Потом я рассказал о ненастных ночах у очага, скрашиваемых пересказами древних легенд.
— По словам отца, мы с братьями были как три волчонка: все время игрались, боролись или затевали какие-нибудь проделки.
— Они до сих пор в Ирландии?
— В каком-то смысле да, госпожа. — Заметив ее непонимающий взгляд, я пояснил: — Мои братья мертвы. Как и родители.
— Все до единого?
Я кивнул.
Она всплеснула рукой, зажав рот:
— Мне жаль, Руфус.
— Бог дал, Бог взял.
Меня коробило это избитое выражение. Хотелось добавить, что моим братьям не дали пощады, а мать и отца жестоко убили. И в ответе за это брат Фиц-Алдельма.
— Я не буду допытываться — вижу, вы еще скорбите по ним.
— Да. Поговорим о чем-нибудь более приятном, — предложил я, обрадовавшись, что не нужно приводить объяснений или, хуже того, лгать о моей семье.
— Как вы, ирландец, оказались на службе у моего брата? Насколько мне известно, в Ирландии он никогда не бывал.
Я охотно рассказал ей о нашем с Рисом путешествии из Стригуила в Саутгемптон, хотя привел другую причину — свое мнимое желание поступить к Ричарду на службу. Не желая показаться бахвалом, я не стал подробно излагать, как мы угодили в засаду к разбойникам, зато расписал вмешательство Ричарда.
— Он спас нам жизнь, госпожа, — сказал я. — Я всегда помню об этом.
— И после этого сделал вас своим оруженосцем?
— Да, госпожа. Вскоре мы пересекли Узкое море…
— Постойте-ка.
— Госпожа?
На челе ее проступила задумчивая морщина.
— Мой брат не принимает к себе на службу так просто. И не сделал бы этого только потому, что спас жизнь человеку.
Я потупил взгляд.
— Руфус? Фердия?
Я заставил себя посмотреть ей в глаза.
— Госпожа?
— Не надо юлить! Почему Ричард так поступил? Говорите!
Отказать я не мог и выложил все. Рассказал о человеке, нацелившем стрелу в спину Ричарду. О том, как я сбил короля с ног. О камне, брошенном Рисом, и моем поспешном выстреле, самом метком из всех, сделанных мною.
— Это вы спасли ему жизнь, — пробормотала она.
— Да, госпожа, — неохотно согласился я.
— Похоже, это вошло у вас в привычку, если вспомнить о недавнем происшествии в Мессине. Вы это делаете периодически?
Мои губы дрогнули.
Она улыбнулась.
Не берусь сказать, кто из нас засмеялся первым, но в следующий миг мы оба покатывались со смеху, словно маленькие дети.
На нас устремились взгляды придворных дам, любопытные и одновременно осуждающие. Джоанна не обратила на них внимания, и я тоже не стал.
— Спасибо, — тепло сказала Джоанна, когда мы успокоились.
— За что, госпожа?
— Я переживаю за короля. Кажется, он бросается навстречу любой опасности. Когда мы приплывем в Утремер, Ричард каждый день будет подвергаться опасности, его могут ранить или убить — мне ли, его сестре, не знать. Сознавая, что вы рядом с ним…
Голос ее дрогнул.
Мне страшно хотелось протянуть руку и коснуться ее.
Она посмотрела мне в глаза:
— Я рада, что вы рядом с ним.
— Я его человек до последнего своего вздоха, — поклялся я.
Слеза скатилась по ее щеке. Джоанна взяла мою руку и пожала ее. В тот миг я готов был умереть от счастья.
— Но до этого не дойдет, госпожа. Все будет хорошо, — заявил я уверенно. — Да, сарацины — отважные бойцы, но перед нашим войском им не устоять. Меня не удивит, если это Рождество мы отпразднуем в Иерусалиме.
Лицо ее просветлело. Джоанна стала мечтать вслух о том, как будет прогуливаться по Гефсиманскому саду или молиться в храме у Гроба Господня.
Упиваясь нашей близостью — нас разделяли всего два фута, — я самозабвенно внимал ей. Договорив, она снова перевела взгляд на меня:
— Фердия, вы снова пялитесь на меня!
— Не могу себя перебороть, — выдавил я.
Легкий вздох.
— Что могу я для вас сделать? — спросила она.
«Поцеловать», — подумал я.
Высвободив свою руку из моей, она притронулась к моей щеке. Кожа моя вспыхнула от этого легкого касания.
— Мы не сможем пожениться, вы же понимаете, — сказала она. — Рано или поздно Ричард найдет мне нового мужа.
Сердце у меня сжалось.
— Но это никак не меняет моих чувств, — выпалил я.
Губы ее приоткрылись. Лицо Джоанны выражало такую нежность, какой я не замечал ранее. Щеки ее порозовели.
— Вы говорили, Фердия, что не умеете обращаться с женщинами. Я объявляю вас лжецом.
В этот миг только мысль о том, что ее придворные дамы смотрят на нас, помешала мне заключить ее в объятия.
— Вам пора идти, — сказала она. — После встречи с Беренгарией Ричард заглянет сюда. Как бы он вас ни любил, ваше появление здесь вряд ли обрадует его, особенно если выяснится, что вы сами изобрели повод.
Ее улыбка говорила о том, что она не испугана, но я, представив, что сделает король, похолодел. Глубоко поклонившись и ухитрившись коснуться губами тыльной стороны ее ладони — Джоанна продолжала улыбаться, пока я распрямлялся, — я распрощался с ней.
— Мне хотелось бы покататься и осмотреть окрестности, — произнесла Джоанна. — Ричард предоставит мне несколько рыцарей для охраны. Позаботьтесь о том, чтобы оказаться в их числе.
— Госпожа, — отозвался я, улыбаясь, как дурак.
Глава 12
К моей досаде, ход событий разлучил нас прежде, чем Джоанне удалось устроить свою вылазку. На следующий день мы с Ричардом делали парные упражнения на мощеном дворе дворца, когда прибыл гонец. Завидев его, король остановился, и мы отошли в сторону. Другие рыцари, ничего не замечая, продолжали наносить и отражать удары.
Гонец — жандарм из числа тех, кого оставили охранять порт, — сообщил новости. В гавань только что вошли три корабля, и на борту одного из них находился не кто иной, как Ги де Лузиньян, король Иерусалимский.
При этой вести по двору пробежала волна возбужденного гомона.
— Тут не обошлось без Конрада Монферратского, — сказал король и знаком велел мне продолжить поединок. Больше он к этому не возвращался.
Мы все еще упражнялись — обменивались ударами, наскакивали друг на друга, выискивали уязвимые места в обороне соперника, — когда появился Ги. Заметив кучку людей у входа во внутренний двор, рыцари прекратили сражаться.
— Он здесь, сир, — сказал я, уклоняясь от бокового замаха.
Ричард опустил руку. Высокий, широкоплечий, со слипшимися от пота волосами и выступающей бородкой, он был облачен в блестящую кольчугу, под которой угадывались могучие мускулы, а из оружия имел при себе острый как бритва меч и красный треугольный щит с золотым львом. Величественное зрелище: король-воитель с головы до пят. Именно поэтому он не стал снимать доспехи, сообразил я.
Ему хотелось, чтобы Ги увидел его таким.
Король подозвал де Дрюна, одного из караульных, приведших посетителей.
— Трое из них похожи как братья, сир, — вполголоса сказал я, пока гости приближались.
— Так и есть. Ги, Жоффруа и Амори. — Губы его изогнулись в усмешке. — Насмешка судьбы, да?