Проведя спокойную ночь на якоре, поутру мы двинулись на юг, проплыв мимо нескольких небольших городов, крепостей и большой башни в Джебейле. Печально было думать, что едва ли хоть что-нибудь из этого осталось в руках христиан. Тем более тяжелое огорчение ждало нас вечером. Защитники могучей островной крепости Тир, подвластной Конраду Монферратскому, отказались впустить нас в гавань, хотя бы только для того, чтобы пополнить запасы воды.
В разговоре с человеком на стене Ричард никак не выразил своих чувств, но когда мы снова вышли в открытое море, его гнев вырвался на волю. Расхаживая по палубе, он проклинал Конрада и Филиппа, поскольку не сомневался, что французский король — подлый мерзавец, по его словам, — приложил к этому руку. Оба мерзких ублюдка, должно быть, родились от одной суки-матери.
Все обходили его стороной. Лучше переждать гром и молнию, и со временем погода улучшится.
Однако в тот день дурное настроение Ричарда не спешило меняться. Он рявкнул на Филипа, предложившего кубок с вином, отвесил затрещину кривоносому моряку, рискнувшему пройти слишком близко, а капитану устроил выволочку без всякой причины. Моя попытка отвлечь его разговором закончилась коротким взмахом руки, повелевавшим убираться. Фиц-Алдельм принес на бак, где стоял король, терьера Пти, но даже этот трюк не сработал. Ричард разок погладил собаку и снова уставился в море.
Так продолжалось до полудня. Солнце высоко стояло в небе, море сверкало как лист чеканного серебра. И тут король вдруг вскричал:
— Корабль!
С полдюжины человек, включая меня, выскочили на палубу — мы прятались от палящего зноя под парусиновым навесом. Я добрался до короля первым.
— Где, сир?
Он указал налево, в сторону поросшего лесом берега.
Я увидел его. Шедший примерно в миле от нас корабль был большим, с тремя мачтами.
— На нем христиане или язычники, сир? — пылко спросил я.
— Скоро увидим.
Ричард позвал капитана и приказал изменить курс. Корабль шел в ту же сторону, что и мы, и в обычных условиях, пользуясь преимуществом в парусности, без труда оторвался бы от нас. Но ветер был слабым и переменчивым, что позволило нам быстро сблизиться с чужаком. Судно, выкрашенное в красный цвет, выглядело величественно. Чтобы не дать поджечь доски зажигательными стрелами, обращенный к нам борт завесили зеленым войлоком. На палубе плотно толпились вооруженные люди, не было видно ни единого купца.
Мы послали к ним галеру, более быстроходную, чем наш корабль, — узнать, кто они и куда направляются. Когда она вернулась, выяснилось, что судно генуэзское, следует к Акре.
Ричард приуныл.
— Я-то надеялся сегодня подраться, — сказал он.
Я заметил матроса с кривым носом, который потихоньку взбирался по трапу, и мотнул головой, давая ему знак проваливать, но тот не обратил внимания. Ну, пеняй на себя, подумал я.
— Сир, — прошептал моряк.
Ричард не услышал.
— Сир, — повторил матрос, уже громче.
Король обернулся. Нахмурился.
Странное дело, но моряк не стушевался.
— Господин, пусть меня убьют или повесят, если это судно не турецкое.
Ричард перевел взгляд с матроса на трехмачтовый корабль, лавировавший в сторону открытого моря.
— Ты уверен?
Он снова посмотрел на кривоносого.
— Да, сир. Я видел, как оно грузилось в Бейруте. Корабль быстро удаляется. Может, послать за ним другую галеру, гребцы которой не станут приветствовать его добрым словом? Тогда мы увидим, что за намерения у тех людей и какова на самом деле их вера.
Искренний тон моряка убедил Ричарда, и он отдал приказ.
Испытывая все большее нетерпение, мы наблюдали, как одна из быстроходных галер рванулась вперед; весла ее поднимались и опускались в строгом порядке. Не успела она приблизиться к чужому кораблю на расстояние выстрела, как на нее тучей посыпались стрелы. Над волнами раздались крики боли. Полетели новые стрелы. На вражеской палубе я различил людей, устанавливавших на корме длинную трубу. Я понятия не имел, что это такое, но король выругался.
— Это для греческого огня, — воскликнул он. — Точно сарацины!
Ранее он уже приказал всем воинам вооружиться, а теперь велел трубить атаку. Гребцы надрывали спины так, как не делали после выхода из Мессины. Галеры по обе стороны от нас не отставали. Всем хотелось первыми вступить в бой. Капитан метался взад-вперед, громко подзадоривая команду. Наш нос взрезал воду, брызги высоко взлетали в воздух. Сверкающие капли осыпали нас бодрящим дождем.
Задача оказалась непростой. Сарацин было так много, а луки их оказались такими мощными, что мы потеряли немало людей. Голубовато-серые языки греческого огня, вырываясь со зловещим ревом, угрожали поджечь любое судно, очутившееся в пределах досягаемости. Это не помешало королю предпринять несколько попыток, но все наши усилия заканчивались неудачей. Мы лишились десяти человек убитыми и вдвое больше ранеными, и, если бы не наши с Филипом щиты, прикрывавшие Ричарда, все могло бы закончиться еще печальнее. Я не раз очищал щит от засевших в нем стрел, Филип проделывал то же самое со своим.
Когда мы показывали утыканные стрелами щиты, Ричард смеялся. Недавний его гнев прошел, он пребывал в приподнятом, боевом настроении. Моряку со свернутым носом пообещали золотую монету, и он пошел прочь, улыбаясь до ушей.
— Божьи ноги, мне хотелось бы сойтись с язычниками в драке, — сказал король. — Но даром терять людей не стоит. Нужно таранить этих дьяволов.
Приказ передавался с галеры на галеру. По сигналу трубы с нашего корабля четыре судна устремились на врага с разных сторон. Приближаясь, мы видели, что палубы судна завалены бочками и мешками с припасами, явно предназначенными для голодавших защитников Акры. Упорствуя до конца, сарацинские лучники стреляли и стреляли, одну из галер язычникам удалось поджечь при помощи греческого огня, но предотвратить неизбежное они не могли.
Удар наш получился мощным, пугающим. Доски скрипели, трещали и разламывались. Воздух наполнился криками. Стонами. Безобидные вроде, но смертоносные щелчки арбалетов. Сыпались стрелы, втыкаясь в наши палубы, щиты, человеческую плоть. Мерзкий смрад греческого огня комом застрял в горле. Когда наши гребцы отвели галеры назад, стали видны зияющие пробоины в борту вражеского корабля, куда жадно вливалось море. Не успели мы отойти на сотню шагов, как тот сильно накренился. Одни сарацины суетились в дикой панике, другие прыгали за борт. Метательная труба была заброшена, рядом с ней полыхали на палубе лужицы греческого огня. Некоторые лучники, опьяненные боем или не страшившиеся скорой смерти, продолжали стрелять по нам. Но прицел, прежде такой точный, сбился. Стрелы падали в волны или вонзались в остов галеры.
Из моря, по приказу Ричарда, удалось выловить всего тридцать пять человек, среди которых многие были высокопоставленными начальниками. Он допросил пленников и, к моему удивлению, распорядился хорошо обращаться с ними.
Воодушевленные первой победой над сарацинами, мы взяли курс на Акру.
День клонился к вечеру, прохладный северный ветер наполнил паруса и понес нас вдоль побережья. Король, не сходивший с удобной для наблюдения носовой площадки, первым заметил место нашего назначения.
Я тоже не мог оторвать от него глаз. Акра — город небольшой, но стены его производили внушительное впечатление. Ощущавшаяся в них мощь впервые заставила нас осознать, что за великое дело мы затеяли. Виден был и лагерь христиан, живописный и какой-то немыслимо дерзкий, зажатый между мусульманской крепостью и силами Саладина. Вся местность за ним, которая поднималась и переходила в горы, была усеяна вражескими шатрами.
— Теперь мне ясно, как выглядит область, где ведется осада, — сказал король. — Акра стоит на мысу, вдающемся в море, и имеет вид треугольника. Вдоль обращенной к берегу стороны, начало которой видно отсюда, идет двойная стена, рядом с ней есть глубокий ров. Они-то в основном и подвергаются приступам. По мере нашего продвижения на юг откроются две другие стены, которыми город обнесен с моря. Вода и высокие укрепления защищают его от нападения с воды.
Мы поплыли дальше. Открылся вид на вход в гавань. Внутри ее возвышались десятки мачт. Усиленный стеной мол охранял вход. На его скалистом окончании стояла квадратная твердыня, известная под зловещим названием Башня Мух. От ее подножья до противоположной стороны входа в гавань под водой тянулась массивная цепь, преграждавшая проход кораблям.
Меня радовало, что нам не предстоит штурмовать эту башню. Ричард поведал о том, как ее безуспешно пытались взять приступом в прошлом сентябре.
Наше появление заметили. На парапете появилась россыпь голов. Отдельные самоуверенные лучники принялись обстреливать нас, но стрелы падали с большим недолетом. Более тревожными оказались действия городских камнеметчиков, запустивших в нашу сторону несколько глыб. К счастью, все пролетели мимо.
Едва наши корабли подошли к отмели и бросили якоря, как песчаный пляж к югу от Акры забурлил людьми. Развевались штандарты, гудели рога. Звонили колокола, пели трубы. Всадники гнали коней вскачь, размахивая руками. Некоторые возбужденно приплясывали и распевали.
Ричард выглядел довольным, но помрачнел, когда я указал на королевские лилии Филиппа Капета.
— Мне придется улыбаться и быть вежливым, — промолвил король.
— Как и ему, сир, — парировал я.
Это заставило его хохотнуть.
— Верно! Он обрадуется не больше моего. И все-таки ради единения сил придется пойти на это. C пуленов достаточно ссоры между Конрадом и Ги. Не хочу вносить новый раздор.
Верный слову, Ричард приветствовал Филиппа как родного брата. Французский король тоже держал себя хорошо. Обменявшись поцелуем мира, два монарха проскакали бок о бок по пляжу вдоль толпы из пехотинцев, жандармов, рыцарей и гражданских всех мастей, направляясь к главному лагерю, расположенному на невысоком холме Ле-Торон к востоку от города.
Я остался присматривать за разгрузкой судов, чтобы наше снаряжение, оружие и припасы не разворовали. Худые оборванцы, слонявшиеся близ места высадки, громко приветствовали нас, но готовы были стащить все, что не привязано и осталось без присмотра.