Я отбросил всякую осторожность:
— А я следом расскажу ему о твоей тайной встрече с Филиппом.
— Что?!
Он отпрянул, как собака, которую дернули за поводок.
— Что слышал, — отрезал я. — О том, как ты и де Гюнесс тайком, как два лазутчика, пробирались через подземный ход тамплиеров. Какое предательство ты затеял?
— Ты не мог видеть, как я шел через подземный ход!
— Один жандарм видел. Государю не слишком понравится, что ты тайно посещал покои французского короля. Зачем еще это делать, если не с целью совершить измену?
— Свидетельство жандарма против моего слова и гроша не стоит, — процедил Фиц-Алдельм.
Он был прав. Я это знал. И он знал.
Отчаянно пытаясь оберечь свою связь с Джоанной, я видел только один выход. Я посмотрел Фиц-Алдельму в глаза:
— Мы с тобой в одинаковом положении.
— С чего это вдруг? — осклабился он.
— Мы оба не хотим, чтобы король кое-что узнал. Я скрываю свои дела с королевой Джоанной, ты — свои шашни с Филиппом Капетом. Давай поклянемся на святых мощах, что будем молчать. Это распространяется на де Гюнесса и твоих жандармов, как и на моих.
— Идет.
Легкость, с какой он согласился, подтверждала его вину.
Надеясь, вопреки голосу совести, что не предаю Ричарда, я пожал Фиц-Алдельму руку. Мы уговорились встретиться позже в соседней церкви и принести клятву на кости ноги местночтимого святого, после чего каждый пошел по своим делам.
Найдя тихое местечко в тенистом дворике, я принялся обдумывать содеянное. Чувства накатывали волнами: облегчение при мысли, что наша с Джоанной связь останется тайной для короля; темный страх из-за того, что грязные делишки Фиц-Алдельма с Филиппом могут причинить вред Ричарду. Вскоре проснулось сознание вины. Чего стоит мое доброе имя, если сравнивать его, пусть только умозрительно, с жизнью государя? Ничего. Я мучился, жалея, что так поспешно заключил сделку с Фиц-Алдельмом. Но потом решил, что Рису следует и дальше следить за ним. Если удастся добыть неопровержимые доказательства, я пойду к королю. И даже если станет известно о моей связи с Джоанной, быть по сему. Однако я продолжал испытывать вину и впервые за время службы у Ричарда ощущал себя предателем. Мной овладело мрачное настроение.
Вскоре после этого объявился де Бетюн.
— Вот ты где, Руфус! Прячешься, что ли?
Я сослался на головную боль после выпитого накануне вина. Мы не проводили время вместе, так что ложь сошла с рук.
— Есть новости? Закончили обсуждать? — спросил я.
— Решение принято. Потому-то я и отправился тебя искать. Поспешим, иначе пропустим его оглашение.
Чувствуя, как меня, вопреки всему, охватывает возбуждение, я последовал за де Бетюном. У дверей в большой зал мы столкнулись с де Шовиньи и вошли вместе. Народу стало еще больше: люди набились в помещение, как сельди в бочку. Потребовалось пустить в ход локти, а де Шовиньи к тому же напомнил о своем родстве с королем. Так мы проложили дорогу к скамьям, откуда удобнее было наблюдать, как вершится история.
Архиепископ Иосций говорил что-то Ричарду, тот кивал с довольным видом.
— Королем останется Лузиньян, — поделился я с де Бетюном.
Тот посмотрел на государя:
— Похоже, ты прав.
Когда Иосций поднялся, наступила мертвая тишина. Я бросил взгляд на Ги, лицо которого подергивалось от волнения. Конрад, напротив, излучал спокойную уверенность. Мне стало любопытно, как он себя поведет, если моя догадка окажется верной.
— Знайте, что короли, знать и прелаты приняли решение. — Иосций сделал паузу, и над залом снова повисло напряженное ожидание.
— Конрад Монферратский! — выкрикнул кто-то.
Иосций строго посмотрел в ту сторону и снова дождался тишины.
— Мы решили, что Ги де Лузиньян останется королем до конца дней своих, но если он возьмет жену и родит сыновей или дочерей, те не смогут наследовать трон. Если Конрад и его супруга Изабелла переживут Ги, королевство отойдет к ним, а их наследники воспримут скипетр и получат право владения.
— Это несправедливо! — вскричал Ги.
Конрад тоже был недоволен.
— Я старше, — заявил он. — Чудовищно нечестно, что я наследую Ги только после его смерти. К тому времени и королевства-то не останется!
Обе стороны разразились взаимными нападками и оскорблениями. Порядок удалось восстановить, только когда Иосций велел стражникам постучать древками копий о пол. По-прежнему что-то бормотавшие себе под нос с мрачным видом Ги, Конрад и их приспешники утихомирились.
— Таково решение обоих королей, а также знати и прелатов, здесь собравшихся. Напоминаю вам, сеньоры, — Иосций строго посмотрел на Ги и Конрада, — что не далее как через час вы обязаны дать клятву соблюдать решение суда.
Постепенно возмущение и споры улеглись.
Иосций излагал дальнейшие подробности. Доходы с королевства отныне полагалось делить поровну между Ги и Конрадом. В знак признания за оборону Тира Конрада утвердили его правителем, кроме того, ему пожаловали города Сидон и Барут. Все три он держал как феоды, полученные от короля Иерусалимского. Жоффруа, брат Ги, чья отвага при штурмах Акры не оспаривалась никем, получал в награду города Яппа и Цезарея на тех же условиях, что Конрад.
Утерев платком взмокший лоб, Иосций покинул место для выступлений. Как только объявили об окончании собрания, послышался гул разговоров. Ги и Конрад ушли сразу же: первый — вместе с братьями, второй — с Балианом д’Ибелином. Унылый Онфруа де Торон остался сидеть, всеми покинутый; его законные жалобы не приняли в расчет.
Решение суда не стало неожиданным, но я ощущал какой-то осадок в душе и поделился своими сомнениями с де Бетюном.
— Ги — король, — лаконично ответил рыцарь. — После такого прилюдного оглашения пути назад нет.
Я подумал о красноречии Конрада и об упорстве, выказанном им при обороне Тира; подумал о Ги, теперь уже ненужном, после окончания осады Акры.
— Меня не удивит, если Конрад попытается изменить решение, — сказал я.
— Он не из тех, кто смиряется с поражением, — произнес Ричард, вдруг оказавшийся у меня за плечом.
— Если Конрад снова станет посягать на трон, сир, продолжите ли вы поддерживать Лузиньяна? — спросил я.
— Пулены примут Ги как короля, но Конрад может заставить их передумать. Если такое случится… — Король пожевал губами. — Будем исходить из того, что судьба Святой земли важнее связи между сеньором и вассалом.
В высшей степени разумный подход, подумал я.
После неприятной, но короткой встречи с Фиц-Алдельмом в церкви, где мы обменялись клятвами, я отправился в гостиницу и ждал Джоанну до тех пор, пока солнце в багряном небе не опустилось совсем низко. Она не пришла, а за ужином в цитадели послала мне виноватый взгляд; я сделал вывод, что некое обстоятельство помешало ей покинуть цитадель. К счастью, вскоре это подтвердила одна из ее придворных дам, подкараулившая меня по дороге в уборную. По ее словам, Беренгария настояла на том, чтобы Джоанна побыла с ней. Этого можно ожидать и завтра. Мне не стоит переживать.
Я был так счастлив, что готов был расцеловать ее, хотя передо мной стояла некрасивая старая дева. Я попросил ее передать Джоанне, что буду ждать, пока она не пришлет весточку, и остаток вечера провел в приподнятом настроении.
На следующий день Ричард потребовал встречи с французским королем, будто бы намереваясь обсудить раздел сарацинских пленников, взятых в Акре. Истинная же цель, как он мне признался, была другой — вновь потребовать от Филиппа заверения в том, что он не станет чинить вреда владениям Ричарда, пока король пребывает в Утремере.
— Разве он даст их, сир? — спросил я. — Ведь его желание уехать наполовину объясняется тем, что он хочет быть репьем под вашей попоной и угрожать вашей державе?
— Думаешь, я не понимаю? — отозвался Ричард. — Божьи ноги, хочет он этого или нет, я вырву у него клятву.
Взбешенный, король приказал всем приближенным рыцарям идти упражняться на «рыцарский двор». Отмахнувшись от возражений людей вроде Фиц-Алдельма и де Гюнесса — стоит страшная жара, и между высокими стенами они окажутся как в печи, — Ричард заявил, что на пути в Иерусалим им каждый день предстоит сражаться под палящим солнцем. Он был прав, но даже я совсем не обрадовался. Я привык ходить в тунике и шоссах из ситца, употребляемой сарацинами и пуленами ткани, дарившей чудесную прохладу. Облачаться в толстую одежду из шерсти не было никакого желания.
Помогая мне одеваться, Рис подшучивал над моим ворчанием.
— Что-то вы размякли, — заявил он.
Я отвесил ему оплеуху, совсем не слабую, и приказал самому возложить на себя доспехи.
— Вытащи де Дрюна из тенька, где он прохлаждается, — добавил я. — Будет справедливо, если вы двое тоже малость пропотеете.
Выругавшись себе под нос, он отплатил мне тем, что заставил надевать хауберк без всякой помощи — чертовски трудное занятие.
Ричард, все еще раздраженный нытьем Фиц-Алдельма, выбрал его своим противником. Любопытствуя, я не спешил начинать поединок с Торном, примкнувшим к нам. Фиц-Алдельм, умелый боец, всегда поддавался в поединках с королем. Такое поведение неизменно бесило Ричарда, требовавшего от нас драться на полную. Дважды король обезоруживал Фиц-Алдельма и оба раза перед началом нового поединка выговаривал ему: тот сражается, мол, не против зеленого юнца.
— Представь, что перед тобой Саладин или один из его эмиров! — посоветовал государь.
На этот раз мой враг вложил больше старания, оттеснив Ричарда на несколько шагов и начав осыпать ударами его остроугольный щит. Однако он не касался оружием доспехов короля и не пытался выбить меч, поэтому вскоре Ричард сам перешел в нападение. Сильный натиск завершился мощнейшим рубящим ударом сверху, заставившим Фиц-Алдельма опустить щит. Король обозначил замах снизу: если бы он довел его до конца, то рассек бы рыцарю хауберк.
— Сдаюсь! — крикнул Фиц-Алдельм из-под шлема.
— Вот так легко? — взревел Ричард. — Господи Иисусе! Где твой боевой дух, Роберт?