улистые сарацины, тоже не казался таким устрашающим, как раньше, но тем утром на него не было времени. Раскрасневшиеся, с чистой кожей, мы направились в трапезную. Как обычно, Рис слопал вдвое больше меня. Я шутил на этот счет, говоря, что он пока еще юнец с бурчащим, вечно ненасытным желудком. Либо так, грубовато добавлял де Дрюн, либо у парня ленточные черви — вроде того, которого они видели на дне отхожей канавы.
За столом к нам присоединились де Бетюн и де Шовиньи, а чуть позднее — Торн. Мы угощались ломтями свежеиспеченного хлеба, намазанными медом, а также изысканными фруктами: инжиром, гранатами, плодами рожкового дерева, райскими яблоками.
— День пришел, — сказал де Шовиньи.
— Думаешь, Саладин выполнит наши требования? — спросил я.
— Истинный Крест, полторы тысячи наших и сто тысяч динаров, — напомнил де Бетюн.
— Буду приятно удивлен, если это случится. — Очистив райское яблоко, де Шовиньи положил в рот кусочек и продолжил, жуя: — Вот только откуда он возьмет деньги, а? Сами подумайте. Наши разведчики не обнаружили ни одного каравана верблюдов, подходящего с севера или с юга, со стороны Багдада, Дамаска или Египта.
— И ни один сарацинский корабль после окончания осады не прибывал сюда, — добавил я.
— Вот именно. Если только в лагере у Саладина не припрятана огромная казна, но это невероятно, у него нет монет.
С его рассуждениями трудно спорить, грустно подумал я.
— Значит, он просто тянет время.
— Как делал это девять дней назад, когда вы встречались с Сафадином, — сказал Торн; мы посвятили его во все подробности.
— Угу, — подтвердил де Шовиньи.
— Он может потребовать выдачи всех захваченных при падении города пленников, зная, что половина их — в Тире, у Конрада, — сказал я.
Епископ Губерт и граф де Дре вернулись пару дней назад с пустыми руками. Конрад сделал нелепое встречное предложение: пусть Ричард поделит между ними Истинный Крест. Король потерял остатки терпения и послал герцога Гуго Бургундского в Тир, строго наказав не возвращаться без пленников.
— Они прибудут через день-два, — заметил де Шовиньи. — Если Саладин не дурачит нас, то вполне может подождать. Но если у него что-то на уме…
— Ричарда долго за нос водить не получится, — заявил я. — Ему известны бродящие по лагерю слухи: французы недовольны, что поход на юг до сих пор не начался, что Ги жалуется своим соратникам.
— Нашим людям дела нет, — сказал Торн. — Они слишком заняты: пьют и распутничают.
Мы посмеялись — рыцарь говорил правду. Акра издавна славилась как притон порока, полный таверн и борделей. Едва закончилась осада, как вино снова полилось рекой, проститутки начали стекаться в город в огромных количествах бог весть откуда. Держатели тех и других процветали, торговля кипела круглые сутки.
Де Шовиньи хлопнул в ладоши:
— Хватит болтать про вино и размалеванных женщин. Есть дела поважнее. Пора отправляться на место сбора.
Все встали из-за стола, горя желанием услышать речь Сафадина.
В Акру мы вернулись, едва не изжарившись, пыльные и потные и, что хуже всего, злые и раздосадованные. Еще недавно приветливый и дружелюбный, Сафадин держался теперь холодно и отстраненно. Более того, при нем не оказалось ни Истинного Креста, ни шестнадцати сотен пленников, ни первоначального платежа в сто тысяч динаров. Он озвучил новое требование Саладина: сначала освободить всех турок. Имелись и дополнительные условия. Одно было особенно возмутительным: выдать султану заложников из числа христиан, чтобы обеспечить безопасность захваченных нами сарацин.
Привезенные нами вести вызвали у Ричарда приступ дикой ярости. Схватив большую расписную вазу, служившую для украшения, он разбил ее о пол, усеяв все вокруг осколками глазурованных черепков. Вскоре он, однако, успокоился, на смену гневу пришел холодный рассудок. Король заявил, что не пойдет на условия Саладина, но заставить врага исполнить свою часть соглашения он не в силах. Придется ждать, пока герцог Бургундский не вернется от Конрада с пленниками — Сафадин знал об этом обстоятельстве и пытался с его помощью давить на нас. Тогда посмотрим, как запоет султан.
Герцог Гуго прибыл в Акру на следующий день; сарацинские пленники были с ним, но злокозненный Конрад предпочел остаться в Тире. Для него так будет лучше, заявил Ричард со злым смешком. К Саладину немедленно отрядили гонца, и на следующее утро переговоры возобновились.
Кончились они ничем: Саладин через своего брата Сафадина продолжал настаивать на том, что мы должны отпустить всех наших пленников, прежде чем он расстанется хотя бы с одним христианином или динаром. Де Шовиньи отказался наотрез и потребовал выполнить соглашение, достигнутое месяц тому назад. Сафадин вежливо ответил, что это невозможно.
В последующую седмицу мы еще дважды встречались с ним. Теплые отношения во многом сохранились — мы привозили Сафадину вино, он отдаривался ведрами снега и блюдами свежих фруктов, — но ни одна из сторон не хотела уступать. Нас разделяла глубокая, неодолимая пропасть. Как я сказал Джоанне, мы пока делали вид, будто этой пропасти не существует.
Летняя жара становилась все нестерпимее, а общее положение, помимо переговоров о перемирии, — все сложнее. По Акре и лагерю разнесся слух, что Саладин отравил христианских пленников. Разозленные толпы пьяных французов стали рыскать по городу, избивая сарацин. Несколько домов были сожжены дотла. Наши жандармы принялись мародерствовать поблизости от вражеского лагеря, некоторые попадали в засаду к мамлюкам. Последовали неизбежные схватки. В одном случае нашим удалось пробиться, потеряв около дюжины убитыми. В другом — пришлось отправить отряд из сотни рыцарей, чтобы спасти их от верной гибели.
Следовало что-то предпринять, и Ричард сознавал это.
— Будет не слишком приятно, Руфус, — сказал он мне, когда мы сидели за кубком вина поздно вечером. — Но придется выступать на юг. Если медлить дальше, осенние дожди превратят все дороги в трясину.
Он изложил свой замысел, и я внутренне содрогнулся. Но ничем не выразил несогласия.
Восемнадцатого августа я проснулся, истерзанный тревогой и жарой. Спал я плохо и постоянно видел сны о кровопролитии. Я молча оделся.
Рис ощутил мое дурное настроение и ничего не сказал. До того он заявил, что согласен с обращением Ричарда к войску. Так же считали де Дрюн, де Шовиньи, де Бетюн и Торн. Одни, вроде Риса, поддержали брошенный королем клич, другие, как я, отнеслись к нему сдержаннее. Примечательно, что никто не выступил против сурового, но разумного предложения короля.
Рис ждал меня.
— Ты все еще намерен вызваться добровольцем? — нарушил я тишину.
— Да.
— Почему?
Риса не было здесь во время тяжелой, многомесячной осады Акры.
Он пожал плечами:
— Эту работу нужно сделать. Я сделаю ее хорошо.
С этим доводом я не мог поспорить.
— Как насчет вас? — спросил валлиец.
— Я тоже пойду.
Настал черед Риса удивляться.
— Почему?
— Нехорошо, если вы с де Дрюном будете там, а я нет.
Истинную причину я выдавать не стал. Даже Рису я не обмолвился об исповеди перед Вальтером и наложенной им епитимьи. И о его наказе: «Ты не пожалеешь никаких сил, не отступишь ни перед чем, даже ценой собственной жизни».
После бани я велел Рису одному идти в трапезную. Есть не хотелось. Я вернулся в комнату и точил меч до тех пор, пока тот не стал срезать волоски с тыльной стороны ладони. Потом я попытался уснуть. Прошло какое-то время, а я все так же лежал на тюфяке, уныло глядя в потолок. Предстоящая нам работа была отвратительной и, вопреки благословению церковников, плохо согласовывалась с моей совестью. Наконец я отбросил всякую надежду отдохнуть и сосредоточился на звуках, доносившихся из открытого окна.
С обрамленного деревьями двора, где Беренгария любила завтракать в обществе Джоанны, Беатрисы и придворных дам, доносились голоса женщин. Желая оказаться среди них и быть таким же беззаботным, я стал прислушиваться. Тележные колеса скрипят на улочке за стенами цитадели, осел громко жалуется на побои чертыхающегося хозяина. Веселые крики играющих ребятишек. Приближающийся стук копыт — один из моих товарищей выгуливает коня на Рыцарском дворе. Церковные колокола отбивают третий час. Подручный хозяина таверны бегает по округе, извещая, что его господин только что откупорил бочонок рейнского вина. Всем, кто желает отведать, просьба пройти… Далее указания, как найти таверну.
Успокоенный каждодневной суетой, я погрузился в глубокий сон без сновидений.
Рука трясла меня за плечо.
— Пора.
Голос принадлежал Рису.
Я медленно стал приходить в сознание, точно поднимался со дна глубокого черного пруда. Глаза открылись, зрение сфокусировалось. Надо мной стоял Рис, уже облаченный в гамбезон и кольчугу. Я слышал знакомый, но все-таки чужой крик муэдзина и заметил, как жарко и душно в комнате. Действительность обрушилась на меня. Уже миновал час шестой, полуденный.
— Посланец от Саладина? — спросил я, сохраняя надежду, вопреки всему.
— Не приехал. Король приказал вывести пленников из мест содержания и собрать людей. Мы выступаем, как только все будут готовы.
Скрепя сердце я встал и вооружился.
Стоял нестерпимый послеполуденный зной, как в это время года всегда бывает в Утремере. Солнце властвовало на небе — недобрый раскаленный шар, от ярких лучей которого становилось больно глазам. Было неприятно вдыхать густой, горячий воздух. Не прошло и пары минут после нашего выхода из цитадели, как я уже весь покрылся потом. Я взобрался на Поммерса и поймал себя на мысли: скакать по такой жаре и одновременно вести бой с сарацинами будет невероятно трудно, куда сложнее, чем я себе представлял.
Две трети войска выступили из лагеря и выехали на раскаленную сухую равнину к востоку от Акры; оставшаяся треть стояла в готовности неподалеку от стен. Разведчики Саладина постоянно наблюдали за нами, и наши передвижения не могли пройти незамеченными для него. Решив, что король намерен дать бой, он мог поднять свои полчища. Король сказал, что, если появится возможность сразиться, он ухватится за нее обеими руками, — поэтому мы выставляли напоказ свою силу.