К ночи двадцать четвертого августа Ричард решил, что воинов у него достаточно: почти двадцать тысяч, считая все отряды и все народы. Оставшиеся в городе лежебоки, объявил король, все равно что осадок в бочке. Пока что у нас нет надобности в таких трусах.
Поздно вечером, когда страшная жара спала, Ричард созвал всю знать и главных военачальников. Совет держали на открытом воздухе, под дивным небом с мириадами сияющих звезд. Легкий ветерок с моря, совсем близкого, ласкал наши лица и отгонял насекомых; в короле пробудилась чувствительность. Я редко видел его таким восторженным и страстным. Это его вершина, его час, подумал я, тоже загораясь рвением. Почти три года прошло с того дня, как мы приняли Крест в Тире. Задержки и препятствия нередко казались знаком судьбы, настолько трудно было их преодолеть.
Ссора, а затем открытая война Ричарда с отцом. Непростые, то дружеские, то враждебные, отношения с Филиппом Капетом. Коронация и нелегкие труды по восстановлению порядка в королевстве. Мессина, Танкред и снова Филипп. Остров Кипр, коварство Исаака Комнина. Многочисленные приступы болезни. Наконец, Акра и осада. Затянувшиеся переговоры с Саладином, двурушничество и истребление пленников. Путь оказался длинным и извилистым, размышлял я, и конца ему не видно даже в малой степени. Но здесь, сейчас, с целым войском вокруг нас, среди тех, кто трепетно следил за каждым движением Ричарда, я ощутил, что начинается последний и решающий отрезок войны.
— Поутру мы выступаем на юг, в сторону Иерусалима, — объявил Ричард, глаза которого блестели в свете факелов. — Иерусалим!
— Иерусалим! — подхватили мы.
Улыбаясь, Ричард объяснил, что есть две дороги. Первая, в сто пятьдесят миль длиной, ведет вглубь материка, к Назарету, затем на юг, к горе Табор, к водоемам Иакова и Рамаллы.
— Это не тот путь, который мы выберем, господа. Я посоветовался с теми, кто знает здешние земли. — Он кивком указал на Гарнье Наблусского, великого магистра госпитальеров, Ги де Лузиньяна и Онфруа де Торона. Абу этого не удостоился, хотя его мнение король также выслушал. Ричард продолжил: — Если свернуть вглубь, большую часть времени придется идти по долинам, в то время как сарацины займут господствующие над ними высоты. Мы постоянно будем подвергаться нападениям, наши линии снабжения окажутся чересчур растянутыми и уязвимыми, поход займет несколько месяцев — если мы вообще сумеем его закончить.
Никто не высказался против. Сходство с Хаттином было очевидным. Как завороженные, мы слушали короля.
— Прибрежный маршрут куда выгоднее, мессиры. Отсюда до Яппы приблизительно восемьдесят миль. Имея справа море, мы обеспечим себе желанную защиту от сарацин. Более того, рядом пойдут корабли, груженные провизией и водой, фуражом и тяжелым снаряжением, таким как осадные машины. Саладин встревожится, будучи не в силах определить, намерены мы идти на Иерусалим или на Египет. И только в Яппе, когда мы свернем вглубь, султан поймет, что наша цель — Священный город.
— Каково расстояние от Яппы до Иерусалима, сир? — полюбопытствовал Генрих Блуаский.
— Примерно тридцать пять миль, — ответил Ричард. — Не так далеко. И там не везде пески, как я думал прежде. Но не заблуждайтесь: это самый тяжелый отрезок пути. Колодцы наверняка будут отравлены, враг станет поджидать нас за каждым холмом или рощицей, жара сделается еще невыносимее. Никогда еще не доводилось нам сталкиваться с такими испытаниями.
Вовсе не устрашенный, король прямо-таки рвался в бой. Завладевшая им кипучая страсть, его могучее обаяние были заразительными. Я уже чувствовал, как солнце печет кожу, пока я скачу рядом с ним, видел бегущих от нас сарацин, ощущал ликование при виде того, как высокие стены Иерусалима впервые открываются нашим взорам и я благоговейно преклоняю колени в храме Гроба Господня. Глядя на лица окружающих меня людей, я видел на них отражение такого же пыла.
— Я забежал вперед и забыл поведать о том, с чем нам придется иметь дело до того. Между нами и Яппой — восемьдесят миль. Нашим уделом будут не только жара, пыль и трудности похода. — Ричард махнул рукой в сторону гор на востоке. — Где-то там Саладин со своим войском поджидает нас, как кот у мышиной норки. Его мамлюки два последних дня наблюдают за нами. Султан точно знает, где мы находимся и какой дорогой двинулись поутру. Вопрос не в том, нападут ли проклятые язычники, а в том, когда они это сделают.
Повисла напряженная тишина. Нарушил ее лай шакала: пронзительный звук, от которого волосы на моих руках встали дыбом.
— Каков ваш замысел, сир? — спросил я.
Глаза Ричарда блеснули в свете звезд, и он принялся объяснять.
Часть IV. Август 1191 года — октябрь 1192 года
Глава 23
Вскоре после рассвета двадцать пятого августа мы продолжили двигаться на юг: впереди — заслон из нескольких сотен жандармов, дальше — передовой отряд во главе с Ричардом, рядом с которым ехали рыцари, придворные и сотня простых воинов. Какую гордость испытывали мы, какое чувствовали воодушевление! И как быстро стихли наши разговоры, едва началась жара и на теле, под тяжелым доспехом — хауберком и кольчужными штанами — выступил густой пот. Если бы не сюрко, полушутливо сказал я королю, мы бы сварились заживо в своей стальной скорлупе.
Почти сразу за нами, под охраной нормандских рыцарей, ехала повозка с королевским штандартом. Здоровенную четырехколесную штуковину тянули двенадцать лошадей. То была обитая железом платформа, на которой установили флагшток высотой с корабельную мачту, тоже покрытый железными листами. Наверху развевалось королевское знамя — золотой анжуйский лев на алом поле, — поднятое достаточно высоко, чтобы его было заметно издалека. Когда не мешала пыль, воины, видя его, убеждались, что Ричард жив и по-прежнему отдает приказы.
Основные силы разделялись на три колонны. На левом фланге плотным строем маршировали жандармы. Их пики и арбалеты служили нам защитой от сарацин. Ближе к берегу, прикрываемая флотом, шла вторая колонна пехоты. В течение дня солдаты первой и второй колонн менялись местами, чтобы никто не подвергался опасности дольше необходимого. Над замыкающим отрядом, охранявшим обоз, в тот день начальствовал герцог Бургундский. Ричард удостоил надменного герцога Гуго такой чести в надежде наладить с ним отношения.
Рис, по собственному желанию, ехал вместе с де Дрюном в левой колонне, ближайшей к врагу. Я знал, что он в одном из передовых подразделений, то есть немного впереди нас, но из-за пыли и плотных рядов жандармов разглядеть его не удавалось.
Прошло около часа после выхода из лагеря, а сарацины все не нападали. За строем нашей пехоты можно было видеть уже многие сотни турок, как мамлюков, так и тяжеловооруженных всадников. Они пробирались через заросли кустарника и невысоких деревьев, вдоль нашего пути. Издалека доносился зловещий гул барабанов, цимбал и прочих инструментов — адский рокот, наводивший на мысли о демонах и кострах преисподней.
— Уже недолго, — сказал Ричард, словно прочитав мои мысли.
Оба мы оказались правы и ошиблись одновременно. Турки напали, но не с той решимостью, какой мы ожидали. Отряды мамлюков устремлялись галопом к нашей левой колонне, осыпали жандармов стрелами и отходили, не вступая в бой. Тем не менее я не мог оторвать глаз от происходящего. Сидя на боевых скакунах, за пределами досягаемости вражеских луков, мы, рыцари, могли спокойно наблюдать — когда клубы пыли не скрывали все из вида.
Сначала слышался топот копыт, сопровождаемый грохотом барабанов и цимбал, затем появлялись мамлюки: один нестройный ряд за другим. Едва они оказывались на расстоянии выстрела от наших жандармов, как в небо взмывали стрелы. Всадники продолжали пускать их все время, пока мчались вдоль колонны, а затем россыпью бросались под защиту деревьев. Мамлюки оказались в точности такими опасными и проворными, как их описывали; они умели скакать и стрелять одновременно — прекрасно выученные кони слушались седоков даже без поводьев. Зрелище было внушительным, но длилось не так долго, как мы боялись. Мамлюки надолго исчезали, позволяя нашей пехоте без помех продолжать поход.
Вероятно, противник испытывает твердость наших жандармов, сказал Ричард, или желает ослабить их перед главным натиском. Он разослал гонцов, и все вернулись с одним известием: серьезные удары не наносились нигде. Воины выполняли приказ короля — не давать втягивать себя в драку без его разрешения.
Еще один час на жаре остался позади. Мы к этому времени проделали две с половиной мили, а враг по-прежнему скорее беспокоил нас, нежели нападал.
Пехота несла потери, но небольшие: толстые гамбезоны жандармов, тяготившие их в жару, хорошо защищали от стрел.
Ричард ехал, погруженный в глубокие сомнения. Наконец он изрек, что молот едва ли упадет на нас здесь, в передовом отряде. Мне тоже пришла в голову эта мысль, однако неприятель не спешил терзать и другие части колонны. Даже в замыкающем отряде герцога Гуго и его рыцарей, прикрывавшем обоз, наскоки сарацин были не слишком сильными.
— Что за игру ведет Саладин, сир? — спросил я, раздраженный невыносимой жарой.
— Надеется измотать нас. Ждет, когда мы устанем, потеряем силы. Мощный натиск непременно произойдет — непонятно даже, почему он не предпринял его в первый день нашего похода.
— Хитрый дьявол, сир, — промолвил я, грезя о сером дождевом небе Ирландии, которое так ненавидел в бытность мальчишкой.
— Так и есть, Руфус. — Ричард утер пот с лица. — Вот почему нам следует быть терпеливыми, как паук, поджидающий муху в своей паутине.
Пауку не в пример легче, ему не приходится переносить таких страданий, как нашим воинам, уныло подумал я. Тучи вражеских стрел. Нестерпимая жара. Неутолимая жажда.
Из-за трудных условий сложно было судить о ходе времени. В отсутствие церковных колоколов приходилось следить за положением солнца. Протянулся еще час, тягучий, как застывающая штукатурка. Мы ехали, наши кони твердо ступали по иссушенной земле. Пыль облаками окутывала нас, покрывала с головы до пят, вызывала першение в горле. Мамлюки налетали и рассыпались, в точности как слепни. Сарацинские музыканты, не показываясь на глаза, беспрестанно донимали нас разноголосием звуков. Жандармы ближайшей к берегу колонны менялись местами — отряд за отрядом — с теми, кто особенно страдал от внимания сарацин.