Тот дневной переход, самый долгий после выступления из Акры, выдался утомительным и куда более сложным, чем предыдущие. Непрерывный гомон проклятых сарацинских барабанов, цимбал, рогов, трещоток, тамбуринов и флейт — благодаря Абу я уже различал все эти инструменты — приводил в бешенство. Турки нападали часто и яростно, стрелы летали так густо, что закрывали солнце. Мы и до того шли неспешно, а теперь ковыляли, как старики. Зной, не слишком ослабевавший за ночь, с течением времени только усиливался, и к часу шестому стало жарче, чем днем ранее.
Жандармы падали, словно мухи, в колоннах по обе стороны от нас — не от вражеских стрел, а от перегрева. Несколько рыцарей, потеряв сознание, свалились с коней. Их привязали к седлам, и они продолжали ехать, качаясь, словно трупы. Я сам страдал от страшной головной боли, причиной которой было не похмелье, и чувствовал себя так, будто меня заживо поджаривали в панцире. Ричарду тоже приходилось нелегко: загорелое лицо покрылось потом, а говорил он, только когда к нему обращались, но при этом полностью владел положением. Решив, что от теплового удара пострадали слишком многие, государь распорядился устроить привал. Самых тяжелых доставили на берег, а оттуда лодками переправили на корабли.
После этого король приказывал останавливаться через каждые четверть мили. Всего неделей раньше, в Акре, это решение показалось бы смешным, но теперь встретило всеобщее одобрение. Мы, рыцари, радовались не меньше жандармов. Стараясь сберечь силы коней, во время привалов мы спешивались. По просьбе Абу я разрешил ему ехать на муле рядом со мной — он не хотел путешествовать с обозом, опасаясь не только нападений своих соотечественников, но и возниц, видевших в нем представителя проклятого, злого племени. Воспользовавшись передышкой, он поделился своим мнением о простых пехотинцах.
— Господин, мне доводилось видеть солдат с десятком стрел, засевших в гамбезонах. — Последнее слово Абу выговорил с трудом, и я улыбнулся. Обычно он повторял его пару раз, пока не удовлетворялся произношением. — И все-таки они шли, не покидая рядов. Я удивляюсь терпению этих людей. Они переносят страшнейшую усталость, не жалуясь и не требуя поблажек.
— У них нет иного выбора, только идти дальше, — сухо заметил я. — Если солдат остановится надолго, его прикончит сарацинская стрела. А не она, так измождение и жажда.
Парень сверкнул белыми зубами:
— Вы правы, господин. Но все же они такие решительные.
— Они стойкие. А еще их поддерживает вера в короля, — с гордостью ответил я. Не я один поглядывал в сторону Ричарда, когда падал духом от нестерпимой жары.
— Малик-Рик — истинный предводитель. — В голосе Абу звучало неприкрытое восхищение. — Но он слишком склонен к риску. Ваш рейд в Мерла легко мог обернуться бедой.
Я искал в словах или в тоне Абу злорадство, но не нашел. Не такой он человек, подумалось мне.
— Мог, — согласился я. — Но не в обычае короля избегать риска.
— Разве вы не беспокоитесь за него?
Я беспомощно развел руками:
— Беспокоюсь, но я бессилен его остановить. Все, что я могу, — это поехать с ним и быть рядом, когда придет опасность.
Сказав это, я сам слегка смутился.
— Вы готовы отдать жизнь за Малик-Рика, господин?
— Не задумываясь. Как и подавляющее большинство солдат в войске.
Я слегка преувеличил. Исключение составляют коварные французы, подумал я, и, вероятно, большинство пуленов.
Абу ничего не ответил.
— Если бы ты был воином, то принял бы смерть за Саладина? — спросил я.
— Нет.
Он не колебался ни секунды.
— А его люди?
— Некоторые приняли бы, господин. Насчет его телохранителей и лучших из числа тяжелых кавалеристов я не сомневаюсь. Сколько-то мамлюков, наверное. Но не все. Войско султана состоит по большей части из ополчения, а не из тех, кто следует лично за ним. Это одно из немногих преимуществ вашего короля перед Салах ад-Дином.
— Немногих? — возмутился я. — Да у нас тысячи рыцарей и приученных к порядку пехотинцев. Мощный флот и осадные машины, способные сровнять с землей стены любого города. У Саладина ничего этого нет.
— Нет, господин. Но у него есть вот это. — Абу указал на солнце. — Еще есть мамлюки с их стремительными нападениями: налетели, выпустили несколько стрел и быстро отступили. Это досаждает и приносит успех, особенно если ваши рыцари необдуманно бросаются вперед и попадают в устроенную мамлюками ловушку. Далее, султан может лишить вас воды. Стоит ему узнать, что Малик-Рик намерен пойти вглубь страны от города, который по-вашему называется Аскалон, Салах ад-Дин прикажет отравить все колодцы по дороге на Иерусалим. Как вы пойдете дальше, пусть даже останется всего тридцать пять миль?
Мы смотрели друг на друга: я трясся от ярости, он был спокоен как скала.
Бить его не стоит, решил я. В конце концов, Абу сказал правду. Погода — наш смертельный враг, а каждая атака мамлюков смертельно опасна. Король выбрал прибрежный маршрут как меньшее из двух зол, и отрезок после Аскалона вполне мог оказаться непреодолимым.
— В таком случае Ричард сначала разобьет Саладина. Тогда путь на Иерусалим окажется открыт, — процедил я. — В этом нет сомнений.
— Конечно, господин.
На глаза Абу словно опустились занавесы, лицо его стало непроницаемым.
Я не стал давить на него — не видел смысла.
Однако разговор разбередил мне душу, и по мере того, как тянулся день, ко мне все чаще приходила мысль: чем скорее мы встретимся с Саладином в битве, тем лучше.
Но, как сказал король, сражение должно было произойти на наших условиях.
Несколько позже в тот день Ричард пошел на еще один рискованный, но рассчитанный шаг. Нападение сарацин, предпринятое большими силами, вынудило нас остановиться. Короткие выпады рыцарских отрядов оказались малодейственными. Король решил выдвинуть вперед всех пуленов — примерно четыреста человек. Нам, придворным рыцарям, было предписано оставаться в тылу и восстанавливать силы после скачки до Мерла и обратно.
Я упорно возражал, и не я один. Наши усилия не увенчались успехом. Пулены двинулись. Как только враг оказался достаточно близко, король устремился вперед на той скорости, какую только мог развить Фовель. Мамлюки рассыпались и побежали, как ожидалось. Смеясь, Ричард гнался за ними довольно долго, прежде чем оглянулся и обнаружил, к своему удивлению, что остался совсем один. Вероятно, из лени, а скорее, из опасения перед противником пулены натянули поводья какое-то время назад.
Не поведя и бровью, король продолжил гнать турок в одиночестве, проделав еще с полмили вглубь материка. Когда Ричард рассказывал мне об этом по возвращении, его раздирало желание посмеяться над таким нелепым случаем и гнев на малодушных пуленов.
Я же не на шутку перепугался.
— Сир, вас же могли взять в плен или убить.
— Да почти уже взяли, — отозвался он, скривив потрескавшиеся от солнца губы. — Если бы не проворство Фовеля, меня бы уже схватили и отвели в шатер Саладина.
— Прошу вас, сир, — взмолился я. — Вы не должны поступать так снова.
— Не должен, Руфус?
Глаза его сердито сверкнули.
Я понурил голову, но продолжил:
— Во мне говорят преданность и забота, сир. Если вас убьют, войско рассыплется. То же самое произойдет, если вас возьмут в плен.
Он досадливо фыркнул.
— Это стало бы непоправимым несчастьем, сир, — добавил я, помявшись.
— Иисус милосердный, неужели мне всегда будут портить жизнь добрыми советами?
Я потупил взгляд, опасаясь вспышки гнева, и ждал.
— Твои слова во многом справедливы, — произнес король спустя некоторое время. — Теперь ты доволен, Руфус?
Он шутил лишь отчасти.
— Сир, мне только нужно, чтобы вы были целы и свободны, больше ничего.
— Знаю. — Он отпустил мне крепкую затрещину, как старший брат. — Я благодарен тебе за это.
— Так вы не будете больше бросаться на врага в одиночку, сир? — отважился спросить я, чтобы окончательно успокоиться.
Король рассмеялся:
— Не буду.
Я с облегчением выдохнул. И как выяснилось миг спустя, поторопился.
— Больше пулены со мной не поскачут. Когда я в следующий раз пойду на турок, рядом со мной будут мои придворные рыцари. Что скажешь, Руфус?
— Куда вы, туда и я, сир.
Еще один подзатыльник и довольная улыбка.
Я улыбнулся в ответ, подумав, что иного ожидать не стоило. Попытка не пускать короля в битву, естественную для него среду, была обречена на провал. Проще было заставить расступиться воды Красного моря, как сделал некогда Моисей.
К исходу дня мы добрались до Крокодильей реки, названной так потому, что когда-то пресмыкающиеся якобы сожрали тут двух рыцарей. Я был слегка разочарован, когда не обнаружил там жутких чешуйчатых тварей, а вот простых солдат это не огорчило. Раздевшись до исподнего, они сотнями стали забегать в мутную теплую воду, издавая радостные крики.
Если бы каждый переход заканчивался так, подумал я, поход был бы не таким ужасным.
Другим приятным событием стало — Абу служил проводником — посещение Цезареи, древнего римского города на побережье, неподалеку от Крокодильей реки. Никогда прежде мне не доводилось видеть акведук, цирк, в котором века назад проводились скачки, и бассейн под открытым небом на морском берегу, построенный для какого-то давно умершего царя. Пока Рис прохлаждался в тени старинного, но все еще целого хранилища поблизости от беговой дорожки, я, взяв с собой Абу, любовался живописными развалинами.
Я вернулся в таком восхищении и так расписывал увиденное, что на следующий день, тридцать первого августа, Ричард не стал наблюдать за разгрузкой кораблей и доставкой припасов, а отправился посмотреть на достопримечательности. Его они тоже впечатлили, особенно цирк. Несколько придворных рыцарей предложили устроить скачки, и король охотно дал разрешение. Воспоминание о том, как четверо товарищей, и среди них Торн, несутся галопом по длинной узкой дорожке, совершают резкий поворот в конце цирка, а затем устремляются к нам и продолжают гонку, стало одним из моих любимых, если говорить об Утремере.