— Ты уверен, что Салах ад-Дин… — Ричард старательно выговорил имя, — отклонит мое предложение?
Онфруа выслушал ответ Сафадина.
— Он в жизни не был ни в чем убежден тверже, сир, — сказал он.
— В таком случае нам почти не о чем говорить, — заявил Ричард.
Когда толмач перевел эти слова короля, в глазах Сафадина блеснуло ехидство.
— Я бы сказал, совсем не о чем, — последовал его ответ. — Лучше вам вернуться к своему войску, пока вы не отстали от него.
Ричард хмыкнул:
— Так ты знал, что мои солдаты снялись с лагеря уже несколько часов назад?
— Конечно. И это указывает на отсутствие у тебя искреннего стремления к миру.
— Могу сказать то же самое о твоем брате. Ручаюсь, в его планы входило лишь задержать нас до тех пор, пока к нему не подойдут долгожданные подкрепления.
Выслушав перевод, Сафадин отвесил короткий насмешливый поклон.
Губы Ричарда растянулись, обнажив зубы. Но это не была улыбка. В воздухе, и без того душном, сгустилось напряжение, которое не рассеялось до тех пор, пока мы не скрылись с глаз Сафадина.
— Нам предстоит битва, и скоро, — объявил Ричард с горящим от возбуждения взглядом.
Глава 25
К вечеру мы добрались до южных окраин Арсурского леса. Чтобы пройти сквозь него, нам потребовался целый день — адский переход, потребовавший отдачи всех сил от каждого. Тем утром пронесся слух — никто не знал, откуда он взялся, — что, когда мы углубимся в лес, сарацины подожгут сухие деревья. Неудивительно, что молва разлетелась по лагерю со скоростью того самого пожара, который должен был поглотить всех нас. Угроза казалась такой значительной, что даже Ричард смутился: когда он услышал о ней, на его лице проступило сомнение — такое мне доводилось наблюдать редко. Последовало короткое совещание с начальниками отрядов.
В итоге решили идти дальше. Как выразился Ричард, мы очутились между молотом и наковальней, и особого выбора у нас нет, надо продолжать. Слух может оказаться пустым. Положимся на Бога и двинемся к реке Роштай, или, как называл это место Абу, к Нахр Аль-Фалику — Расщепленной Скале.
Признаков врага почти не наблюдалось, поэтому все с облегчением выдохнули. После чуть ли не постоянных жалящих атак накануне это избавление, конечно, приписывалось божественному вмешательству. Я даже устал от клича «Sanctum Sepulchrum adjuva!», оглашавшего наши ряды с однообразным постоянством, но, когда мы выбрались из леса навстречу яркому солнцу, вознес благодарственную молитву. Иметь дело с колючками и густыми зарослями было проще, чем с тучами турецких стрел, и к тому же не так опасно для жизни.
Мы встали на берегу реки, довольные тем, что левый край лагеря защищает большое и непроходимое болото. Следующий день, шестое сентября, был посвящен отдыху. После полудня разведчики сообщили, что приближаются крупные силы врага. Сквозь густые тучи, застилавшие равнину за болотом, мы видели подходившие отряды конницы и колонны пехоты. Дальше они не двинулись и принялись разбивать стан. Новость о появлении врага быстро распространилась среди наших солдат, и к томящему зною добавилось гнетущее напряжение.
Вечером пришла весть, что противник взял в плен двух наших разведчиков из числа пуленов. Вняв просьбам Ги о вмешательстве — один из захваченных был его близким другом, — Ричард отправил в турецкий лагерь глашатая с предложением устроить размен пленными. Обратно он привез страшную новость. Когда тех двоих доставили к султану, он не стал даже допрашивать их. Обоих обезглавили на месте. Герольду показали тела, брошенные на съедение стервятникам.
Король созвал совет и начал с рассказа о судьбе двух несчастных. Как и ожидалось, все пришли в ярость. Ричард расчетливо выждал, когда шум уляжется, а потом заявил, что всем сердцем разделяет чувства собравшихся.
— Но не безрассудный гнев поможет нам разбить завтра проклятое племя, если дойдет до боя, мессиры, — продолжил он. — Нам следует быть предельно трезвыми и сосредоточенными. Уклонитесь от этого хоть чуть-чуть — и несчастья не миновать.
Ричард расхаживал среди нас, всем своим видом излучая могучую, грозную силу.
— В битву нужно вступать только при благоприятных обстоятельствах, — сказал он. — В противном случае мы просто идем в Арсур.
Объявшая лагерь тишина нарушалась гулом москитов, вечно жаждущих нашей крови. Был слышен призыв к молитве во вражеском лагере — настолько близко размещался он от нашего. «Хаййа ‘аля с-салях! Аллаху акбар! Ля иляха илля Ллах!» — «Спешите на молитву! Аллах велик! Нет бога, кроме Аллаха!» Несмотря на жару, от этого гипнотического призыва у меня мурашки пробегали по коже. Ища утешение в кубке с разбавленным вином, я наблюдал за собравшимися. Присутствовали все важные особы. Великие магистры военных орденов и их маршалы. Ги де Лузиньян, его братья и их вассалы-пулены. Герцог Гуго Бургундский, молодой Генрих Блуаский, доблестный Вильгельм де Барр, епископ Бове, неизменно цветущий, и его набыченный приятель Дрого де Мерло. Прочие знатные французы, около дюжины. Бароны и прелаты из всех владений Ричарда: Англии, Нормандии, Мэна, Анжу, Бретани и Аквитании. Мы, рыцари двора.
— Выступаем на рассвете, — сказал Ричард. — Шесть миль до Арсура, а затем еще одиннадцать до Яппы. В отсутствие помех первого из городов мы достигнем к полудню. Вот только будет чудом, если это случится. Та равнина, — он показал за реку, — лежит слева по дороге на Арсур и прекрасно подходит для всадников. К югу от нас — гряда прибрежных утесов, из-за которых мы отклонимся от берега и можем подвергнуться нападению с двух сторон. Саладин такой возможности не упустит. С самого утра приготовьтесь к сильным атакам. Сдается мне, по сравнению с ними все предыдущие покажутся бледной тенью.
Хмурые лица. Сдвинутые брови. На многих лицах я читал скрытый страх, но решимость большинства, похоже, не поколебалась.
— Каковы ваши замыслы, сир? — спросил Генрих Блуаский, принадлежавший к числу тех, кто сильнее всего рвался в бой.
— Обоз пойдет справа от войска и будет прикрыт морем с другого бока. Остальные силы разделяются на пять полков, каждый с конными и пешими, причем пехота будет располагаться ближе к противнику. Впереди идут тамплиеры. Следом за ними — бретонцы и анжуйцы. Третий полк образуют король Ги со своими пуленами, а также пуатусцы. Вокруг штандарта четвертого сплотятся англичане и нормандцы, а пятый, замыкающий, составят госпитальеры. Их будет прикрывать сильный отряд арбалетчиков, поскольку именно по хвосту колонны враг может нанести самый сильный удар.
Король повернулся к Генриху Блуаскому:
— Племянник, ты примешь начало над левым крылом, пехотинцами, что ближе всех к сарацинам. — Польщенный Генрих улыбнулся, и Ричард продолжил: — Герцог Гуго Бургундский и я возьмем по отряду рыцарей и будем перемещаться вдоль рядов, оказывая помощь там, где необходимо.
Государь заговорил по-начальственному, не допуская возражений:
— Как я уже говорил, плотный строй — важнейшее требование. Я хочу, чтобы ваши кони шли нос к хвосту, а всадники держались стремя в стремя.
— Легкая добыча для сарацинских стрел, — произнес кто-то по-французски, но недостаточно громко, чтобы Ричард расслышал.
— Как бы вас ни подстрекали, какими бы жестокими ни были потери, нужны порядок и подчинение, — с нажимом сказал король. — Вероятно, будут одна-две возможности провести успешную контратаку. Я один решаю, когда ее начинать, и никто больше. Сигнал подадут двойные рога в передней, средней и замыкающей частях колонны. Пока не услышите его, оставайтесь на местах, ясно?
— Как быть с дестрие, сир? — спросил Гарнье Наблусский. — Потеряем слишком многих от стрел сарацин и останемся безлошадными.
— Я принял решение, великий магистр, — отрезал Ричард. — Держите строй, пока не услышите трубы.
— Хорошо, сир.
Тот покорно согласился, но счастливым не выглядел.
И его люди тоже, подумалось мне. Я знал по именам двоих: Уильяма Борреля и Балдуина Кэрью. Но тут де Бетюн зашептал что-то мне на ухо и отвлек мое внимание от них.
Благословившись у епископов, Ричард пожелал нам доброй ночи и, под взволнованный гомон, посоветовал всем по возможности отдохнуть.
Я много часов пролежал в душной палатке без сна, с открытыми глазами, глядя в темноту. Уверен, таких, как я, было много.
Я очнулся весь в поту и пожалел, что не лег рядом с палаткой, под открытым небом. Но потом вспомнил ту ночь, когда я попробовал это и едва не был сожран москитами, а потом испытывал жуткий зуд, будучи в доспехах, — и передумал. В палатке еще стояла темнота, отсвета огней сквозь ткань не было видно. Рис, обычно просыпавшийся первым, похрапывал. Я снова улегся и попытался уснуть.
Напрасная надежда. В уме уже возникали картины грядущего дня, и сердце забилось чаще. Перебравшись через Риса, я расшнуровал полог и вылез наружу. Воздух был свежим и, о Господь распятый, таким прохладным! Я наслаждался его прикосновением к обнаженной коже и мечтал, чтобы это продолжалось весь день. При такой температуре я готов был драться с сарацинами хоть вечность.
Звезды над головой меркли. На востоке пробивалась полоска света — до зари оставалось, наверное, около часа. Хорошее время для подъема, решил я и направился между палатками к ближайшей отхожей канаве. Вонь ударила в ноздри шагов за пятьдесят. Уже виднелись сидевшие на корточках люди, и, судя по жутким звукам, с животом у них не все обстояло благополучно. Радуясь, что мне требуется лишь опустошить мочевой пузырь, я нашел тихое местечко и приступил к делу.
Когда я вернулся, Рис ворочался.
— Выспался? — спросил я.
— Ага. — Он недоуменно воззрился на меня. — А почему нет?
— Немногие в ночь перед боем спят сном младенца, — ответил я несколько раздраженно.
— Вы, как понимаю, не из их числа? — заметил валлиец.
Вместо отповеди я предложил:
— Давай-ка сходим к реке, прежде чем к ней устремится все войско.
Мы не только наполнили мехи и напились вволю, но также наскоро окунулись — истинное наслаждение перед жарким днем. Освежившись, мы направились к палатке, обсыхая на воздухе. Рис, хороший едок, умял за завтраком немало хлеба с сыром и вяленой кониной. Я поел немного, и то лишь потому,