Мы держались на одной линии с третьим полком, возглавляемым Ги де Лузиньяном, и многие оборачивались, глядя на кипящую битву. Мне хотелось поскакать туда и вступить в бой, но тут возникла новая угроза. Слева от нас, на равнине, появились сомкнутые ряды турок — тысячи и тысячи. Флаги и вымпелы реяли на копьях, земля дрожала под копытами коней.
Я хлебнул воды и нахлобучил шлем. Ричард и прочие сделали то же самое. Начинается, подумал я. Это будет решительная битва против Саладина, и победитель получит все.
Турки приближались. Вся эта толпа тоже выла и орала, а также имела собственных певцов и музыкантов.
Начальники жандармов отдали приказы, сотни арбалетов были изготовлены к стрельбе. Мы замедлили ход, но, по распоряжению короля, останавливаться не стали.
Первые стрелы прочертили дугу в небе — черные линии, от которых у меня мурашки побежали по коже. Я погладил Поммерса по шее, сказал, что он хороший мальчик и ни одна из вражеских стрел его не коснется. Конечно, я бессовестно врал. Мы находились между пехотинцами и рыцарями Ги де Лузиньяна, как раз в пределах досягаемости.
На жандармов посыпались стрелы. Мгновение спустя они уже утыкали гамбезоны, торчали из щитов, росли из земли, подобно неким пернатым растениям, созданиям дьявола. Послышались возгласы, довольно многочисленные, но, к моему облегчению, то были по преимуществу угрозы, обращенные к туркам, а не стоны боли.
Наши противники, мамлюки, подходили все ближе, улюлюкая и завывая, как демоны. Господи Иисусе, какие умелые наездники, думал я. И кони превосходно выучены. Чтобы пускать стрелы, сидя в седле, требуются обе руки, а для этого надо бросить поводья, скача при этом к врагу в плотном строю.
Стрелы теперь сыпались залп за залпом, пока не наполнили воздух гудением, похожим на рой разозленных шершней, и не заслонили солнце. Жандармы вскрикивали, лошади падали, молотя копытами.
— Первая шеренга, бей! — донесся до меня приказ. Мгновением спустя послышался негромкий хор щелчков, издаваемых спусковыми рычагами арбалетов.
В добрый путь, напутствовал я стрелы и с радостью отметил, как дюжины коней повалились, опрокинув вместе с собой седоков. Множество мамлюков были выбиты из седел — с такой силой ударили арбалетные заряды, забравшие их безбожные жизни. Передовая шеренга турок исчезла, словно ее смахнул незримый могучий кулак.
Горячий воздух врывался сквозь щель моего шлема. Я повернулся, чтобы посмотреть направо. Стрела вонзилась в потрескавшуюся землю и еще дрожала. Она разминулась со мной и с Поммерсом буквально на пару пальцев.
— Вторая шеренга, бей!
Щелк-щелк-щелк. Еще сотни стрел взметнулись в воздух. Снова смертоносный серп проредил турок. В их строю зияли большие дыры. Пустые седла, сбитые с ног лошади. Противнику этого показалось довольно. По-прежнему завывая и лая, как дикие псы, с остервенело наяривавшими в тылу музыкантами, мамлюки развернулись и во весь опор понеслись прочь.
Жандармы приветствовали их отход нестройным криком, а один солдат заорал: «Sanctum Sepulchrum adjuva!» На этот раз даже я подхватил клич.
Десятка два жандармов получили ранения, четверо были убиты, а придворные рыцари лишились восьми коней. Потери были не пугающими, но подрывали дух. К тому же едва мы успели подобрать раненых и тела убитых, как сарацины нагрянули снова. Ричард предупредил, что теперь, если представится возможность, мы нанесем ответный удар.
Возможности не представилось, так как мамлюков поддержали пехотинцы. Проворные быстроногие воины, черные как сажа, они были вооружены луками и самострелами. Совместный натиск пехоты и конницы оказался таким решительным, что дошло до рукопашной. Не успевая заряжать и стрелять достаточно быстро, притом что противник подходил все ближе, наши жандармы во множестве оставляли строй и бегом устремлялись за своими щитами и пиками. Завязался яростный бой, и каждые несколько минут перевес склонялся то на одну, то на другую сторону.
В случае наступления мы, рыцари, могли потоптать свою же пехоту. Ричард, видя неопределенность исхода боя, отвел нас чуть вправо. Он высмотрел разрыв в сарацинских рядах. Прозвучал приказ, и жандармы раздались, давая нам проехать. Едва мы оказались с внешней стороны строя, как король развернул нас в узкую линию и немедленно повел в атаку. Опустив копья, мы галопом устремились в замеченную государем брешь. Немногие турки, преграждавшие нам путь, в испуге побежали. Мы втоптали их в землю. Справа и слева от нас находились теперь сотни вражеских пехотинцев, все до единого чернокожие, которые теснили жандармов. В нашу сторону поворачивались головы, открывались в тревожном крике рты, но ничего не происходило. До поры.
Вклинившись на сотню шагов, Ричард придержал наш разбег, повернул рыцарей влево, перестроил и с расстояния шагов в тридцать повел в атаку на край вражеского строя. Мы продавили его, как нога, ломающая тонкий лед на луже. На каждом нашем копье извивалось по чернокожему. Обученные дестрие остервенело молотили врага копытами. Взлетали мечи, чтобы мигом опуститься, подобно серпу, срезающему руки и головы. Как-то раз, занятый одним противником и не в силах дотянуться клинком до другого, я просто пнул его в лицо. Удар сапога, утяжеленный весом кольчужных штанов, выбил сарацину все зубы и заставил его отлететь в сторону.
Мы продолжали давить, а противники выли, разбегались, истекали кровью и умирали. Я рубил направо и налево, пока правая рука не покрылась до локтя кровью и сукровицей, а мышцы не взмолились об отдыхе. И тут я с удивлением обнаружил, что впереди никого нет. Поммерс невольно сбавил шаг. Кровавая пелена спала с моих глаз, разум постепенно вернулся, и я осознал, что мы насквозь прошли строй чернокожих. Где-то в стороне кипел бой, но уже с другим отрядом турок, напавшим на наших жандармов в другой части колонны.
— Ко мне! — взывал Ричард. — Ко мне!
Мы собрались вокруг него. Я различил герб де Бетюна, потом де Шовиньи и обрадовался. Торн тоже был здесь. Нас стало меньше после броска, но потери оказались легкими, учитывая, что мы изрубили в кашу из костей и мяса целый отряд вражеской пехоты. Пройденный нами путь был щедро усыпан телами, по большей части неподвижными, хотя некоторые еще шевелились. Стоны боли и нечленораздельные возгласы на варварском негритянском наречии оглашали воздух, горячий как в печи и неподвижный.
— Скачем обратно к войску, — громко приказал Ричард.
Некоторые рыцари глядели на ближайших противников — видимо, думали, что нам достаточно ударить по ним и тогда мы повторим разгром, — но спорить с королем не осмелился никто.
Мы отошли в правильном порядке. Обожженные солнцем, обливавшиеся потом жандармы бурно приветствовали нас. Согласно повелению Ричарда, мы отсалютовали им мечами, отдавая должное их храбрости и стойкости во время отражения яростного и мощного натиска.
Мы все еще снимали шлемы и жадно пили из фляг, когда галопом примчался госпитальер с посланием от Гарнье Наблусского к королю. Замыкающий отряд подвергся сильной и продолжительной атаке проклятого племени. Великий магистр просил разрешения ввести в бой своих рыцарей и ослабить давление на подвергшиеся удару войска.
Я со страхом думал о Рисе и де Дрюне, оказавшихся в самом сердце бури, и надеялся, что им удастся благополучно ее пережить. Но помочь я ничем не мог и прекрасно знал, каким будет ответ короля.
— Передай великому магистру: пусть хранит терпение. Его людям следует дальше идти плотным строем вперед. — Король к тому времени тоже снял шлем. Раскрасневшийся, с прилипшими к голове потными волосами, он все равно излучал силу и властность. — Атаки не будет, пока я не отдам приказа.
Госпитальер приуныл, но возражать королю не дерзнул. Он склонил голову, бросил короткое «Да, сир», развернул коня и поскакал в хвост колонны.
Жандармы подверглись очередному натиску мамлюков, свирепых чернокожих видно не было. Это несколько успокаивало. Град обрушившихся на нас стрел был мощным, но терпимым. Снова согласованные залпы из арбалетов нанесли противнику серьезный ущерб, заставив отойти. На этот раз мы не гнались за мамлюками — нельзя было часто подвергать испытаниям наших скакунов в таких невыносимых условиях. Турки растворились в знойной пелене, окутавшей равнину.
От Гарнье Наблусского прибыл еще один госпитальер с просьбой разрешить ему ударить по сарацинам, и снова король запретил. Еще не время, сказал он мне.
Пришла весть о схватке со стороны моря, где-то в середине колонны. Мамлюки, видимо занявшие позиции еще до рассвета, выскочили из-под прикрытия деревьев и яростно обрушились на жандармов. Герцог Гуго и его отряд уже выдвигались, чтобы оказать им помощь. Мы разъезжали вдоль строя, готовые дать отпор врагу в любом месте.
Не наступил еще час шестой, то есть полдень, а я уже осушил один мех с водой. Ничуть не утолив жажды, я едва сдерживался, чтобы не откупорить второй. Но, сделав над собой усилие, не стал. До темноты оставалось немало часов, и, скорее всего, битве суждено было продолжаться. Вместо этого я развернул кожаную поилку и налил воды Поммерсу и Фовелю. Они тоже страдали от жары и выпили бы гораздо больше, чем я мог предложить. Кони ржали и трясли головами над пустой поилкой, прося еще. Сокрушаясь в душе, я пообещал щедро напоить обоих позже, и, надеюсь, они меня поняли.
Солнце поднималось все выше. Лучи его обрушивались на нас с неудержимой силой. Люди валились с ног от теплового удара, от переутомления, от ран. Тем, у кого лошади были послабее, приходилось слезать с седла, пока кони не упали под ними. Нас донимали полчища мух. Вот в таких жутких условиях продолжался наш переход, медленный и мучительный. Нам, рыцарям двора, приходилось скакать за королем то туда, то сюда и совершать короткие контратаки, чтобы отогнать турок и дать бедным пехотинцам передохнуть после непрерывного ливня стрел.
Пришла весть о том, что передовой отряд приближается к Арсуру, но требовался не один час, чтобы все войско смогло оказаться под относительной защитой тамошней крепости. Атаки врага продолжались и становились все настойчивее. Мы не знали, сможем ли достичь места назначения.