Взгляд мой, разумеется, вернулся к Джоанне. На губах невольно заиграла улыбка.
Она заметила меня, но выражение ее лица ничуть не изменилось. Появилась лишь едва заметная ямочка на подбородке, и все. Тревога полоснула меня ножом по сердцу, хотя я твердил себе: она ведет себя так, как следовало бы и мне. Жизнь при дворе, конечно же, научила ее умело скрывать свои чувства.
Я сгорал от желания увидеться с нею наедине. По пути обратно в лагерь я обдумывал, как можно это устроить. Джоанне предстояло поселиться вместе с королем, в замке внутри стен Яппы, недавно получившем новую крышу и частично отстроенном. Пробраться к ней в опочивальню было воистину трудной задачей.
Прошло несколько мучительных дней, не подаривших мне ни единого случая. Мне удалось перемолвиться с Джоанной парой слов однажды утром, когда она выезжала с королем на соколиную охоту. Этого хватило, чтобы увериться, что я ей все еще небезразличен, и признаться в своей вечной любви, но для разговора было слишком людно. О прикосновении, которого я так жаждал, не могло идти и речи.
Ричард, вольный делать что ему вздумается, проводил с Беренгарией меньше времени, чем я предполагал. Он вставал рано поутру и редко навещал ее в течение дня. Я говорил себе, что это не имеет значения, раз они проводят вместе ночи, однако подмечал его холодное обращение с ней. Не думаю даже, что он замечал тоску в ее глазах, когда уходил. Короля, похоже, больше занимали переговоры с Саладином, чем общение с молодой женой.
Семнадцатого октября Саладин прислал к королю своего письмоводителя Ибн ан-Нахлаля, а не Сафадина. Ту встречу я запомнил надолго — настолько неприятной она была.
Ибн ан-Нахлаль был низеньким коренастым чернобородым сарацином. Умный и обходительный, что свойственно писцам и прочему ученому люду, он немного говорил по-французски, но все равно нуждался в переводчике. Ричард принял его в отстроенном и отделанном заново большом зале, меньшем по размерам, чем в Акре, но с такими же высокими окнами и каменным полом. На помосте, в дальнем конце, были установлены несколько кресел с высокими спинками. Толстые стены впитывали большую часть тепла, я не облачался в доспехи, и все-таки в помещении было жарче, чем мне хотелось бы.
Собрание не было многолюдным. Присутствовали король и Онфруа де Торон. По распоряжению Ричарда я захватил с собой Абу. Были также де Шовиньи и де Бетюн. Ибн ан-Нахлаль имел при себе только переводчика, охранявшие его мамлюки вынуждены были остаться снаружи.
После коротких представлений и обмена любезностями король перешел к делу. Он сказал то же, что ранее говорил мне: о потерях с обеих сторон, о громадной цене войны в Утремере. Ибн ан-Нахлаль, поглаживая бородку, охотно с ним согласился и осведомился, есть ли у Ричарда предложения.
— Есть, — заявил король. — Иерусалим является для нас местом священного поклонения, и мы не откажемся от него, пока жив хотя бы один из нас. Земли отсюда и до реки Иордан должны отойти к нам. Истинный Крест, который для вас — простая деревяшка, не имеющая ценности, чрезвычайно важен для христиан. Если вы возвратите его, мы сможем заключить мир и отдохнуть от бесконечных трудов.
Переводчик исполнил свою работу, после чего повисла долгая тишина, во время которой Ибн ан-Нахлаль поглаживал бороду.
Нетерпение Ричарда выдавала только правая нога, вздрагивавшая время от времени.
Его требования велики, думал я. Наверняка они намного превышают размер тех уступок, на которые готов пойти Саладин.
Наконец Ибн ан-Нахлаль заговорил.
— Мне, государь, известны не все мысли Салах ад-Дина, — сообщил он через переводчика. — Но я уверен, что ответ его будет примерно следующим. Иерусалим столько же наш, сколько и ваш. На деле он даже более священен для нас, чем для вас, ибо именно здесь Пророк совершил восхождение на небо и именно в этом городе соберутся все правоверные, чтобы встретить Судный день. Не заблуждайтесь, думая, будто мы способны отречься от него. Земля эта тоже изначально наша. Вы прибыли на нее недавно и сумели завладеть ею только по причине слабости мусульман, проживавших здесь в то время.
Последняя его фраза намекала на войну столетней давности, в ходе которой христиане отобрали у сарацин Иерусалим и образовали свое королевство в Утремере.
Когда Онфруа перевел, а Абу подтвердил его слова, на лице Ричарда ничего не отразилось.
Он наверняка не удивлен, но и не рад, подумал я.
— Что насчет Креста? — спросил король.
— Обладание им — наш сильный козырь, господин, и мы его не отдадим, разве что в обмен на реликвию, имеющую такую же ценность для ислама.
Безмятежность Ибн ан-Нахлаля говорила о том, что ничего подобного у Ричарда нет.
Я напрягся, но не смог припомнить никаких священных реликвий, захваченных в Акре или здесь, в Яппе.
Снова повисло молчание. Теперь уже король погрузился в глубокие раздумья.
Тянет время, подумал я, но ошибся.
— Спроси у Саладина, считает ли он достаточно ценной руку моей сестры. Что, если она выйдет за его брата Сафадина? Они могли бы совместно править этой страной, а Иерусалим стал бы их столицей.
Пока толмач вполголоса переводил, Ибн ан-Нахлаль прищурился.
— Искренне ли вы говорите, господин?
— Да.
Голос Ричарда был низким, но уверенным.
Ибн ан-Нахлаль был прирожденным дипломатом: по выражению его лица никто не мог понять, верит он королю или нет.
— В таком случае, государь, я передам это предложение Салах ад-Дину. Он выслушает его с величайшим вниманием.
Договорившись, что следующая встреча произойдет через день или два, Ибн ан-Нахлаль отбыл.
Едва успел он шагнуть за порог, как я повернулся к королю. Я старался держать себя в руках, насколько у меня получалось, а получалось, честно говоря, не очень.
— Неужели вы в самом деле хотите выдать королеву Джоанну за Сафадина, сир?
Король деловито вычищал грязь из-под ногтей кончиком кинжала — у него имелась такая некрасивая привычка — и не видел моего лица.
— Если это позволит заключить мир с Саладином, почему нет?
Я видел, как Рис посылает мне предупреждающие взгляды, но заставить меня молчать в эту минуту было все равно что пытаться обратить вспять реку. Обуздав рвавшееся наружу возмущение, я произнес ровным голосом:
— Неправильно так обращаться с женщиной, сир, тем более с королевой.
Ричард положил кинжал на колени и воззрился на меня. Лицо его было холодным и суровым.
— Я ослышался или как?
Ошеломленный или, скорее, насмерть перепуганный мыслью о том, что Джоанну может постигнуть такая судьба, я не мог извернуться и придумать удачный ответ.
— Ваша сестра — убежденная христианка, сир, а Сафадин, несмотря на все его достоинства, — поганый сарацин. Сделанное вами предложение обречет ее на жизнь среди безбожников, проклятого племени. Лишенная возможности поклоняться Богу, вдали от друзей и семьи, она познает судьбу, худшую, чем смерть. Бросить ее в темницу — и то будет милосерднее, сир!
Ричард распрямился во весь свой рост, на несколько дюймов превышавший мой собственный. Лицо его, поначалу выражавшее недоумение и легкое раздражение, теперь исказилось от гнева. Кинжал в правой руке нацелился на меня.
— Как ты смеешь говорить так со своим королем?
Не желая отступать, но отчетливо понимая, что еще одно слово и голова моя может покатиться с плахи, я прикусил язык. Мы скрестили взгляды, каждый не желал отступать. Как ненавидел я его в тот миг: эту его надменность, уверенность в том, что его воля сильнее моей.
— Король здесь? — раздался с порога голос Беренгарии.
Часовой негромко ответил, двери со скрипом распахнулись внутрь, впустив в комнату поток солнечного света и жары.
— Королева Беренгария и королева Джоанна, сир, — доложил начальник стражи.
— Божьи ноги, ну почему мне вечно не дают покоя? — выругался вполголоса Ричард. Послав мне злобный взгляд — «С тобой мы сочтемся позже», — он стер гнев с лица и воскликнул: — Какая приятная неожиданность!
При приближении женщин все, кроме короля, поклонились. Джоанна вся светилась, облаченная в небесно-голубое платье, цвет которого очень шел к ее волосам. Беренгария, да хранит ее Господь, меркла в сравнении с ней.
Первой заговорила супруга Ричарда:
— Кого я видела выходящим отсюда, посланца Саладина?
— Воистину так, — подтвердил он. Потом как бы невзначай сменил тему: — Чем обязан удовольствию видеть вас?
— Пришли вы к согласию в чем-либо, брат? — спросила Джоанна.
— На словах — да, — ответил король.
— Это означает мир? — Глаза его сестры блестели. — Скажи, что это так!
— Нужно еще многое обсудить. — Ричард неопределенно взмахнул рукой. — Беренгария, давай прогуляемся по тенистым дорожкам в саду. Малышка, ты с нами?
— Стыд и позор тебе, Ричард, — сказала Джоанна. — Неужели ты настолько низко ставишь своих женщин? Отвечай!
— Это не так, малышка, — произнес Ричард несколько скованно.
— В чем тогда дело?
Он не ответил, взяв Беренгарию под руку.
— Пойдемте, — сказал король.
Недоумевающий взгляд Джоанны встретился с моим, и я окончательно утратил самообладание. Молчать было выше моих сил.
— Если Саладин согласится, госпожа, король выдаст вас замуж за его брата, — сказал я. — За Сафадина.
Она побледнела и прикрыла ладонью рот.
Ричард стремительно повернулся и посмотрел на меня. Если бы взглядом можно было убить, то, клянусь, в тот миг я бы пал замертво.
— Ричард? — спросила она.
По лицу его заходили желваки, но он не произнес ни слова.
— Супруг? — воскликнула Беренгария. — Неужели твой замысел в самом деле таков?
— Отвечай!
Ужас покинул Джоанну. Теперь в ее голосе прорезалась сталь.
— Это было всего лишь предложение, — сказал Ричард. Он посмотрел на нее, и я увидел нечто удивительное, то, чего не наблюдал раньше: взгляд его стал виноватым. — Я не стал бы ничего предпринимать, не заручившись твоим согласием, малышка.