Виновники торжества тут же вышли вперед, поклонились. Забавные такие — парнишка типичный купчик, круглолицый, коренастый, в шапочке пирожком и атласном жилете поверх расшитой камизы, девушка ему под стать, сдобная толстушка с ямочками на щеках и великолепной косой. Я знал, что встреча с фламеньером на улице считается у простонародья хорошей приметой, поэтому принял кубок.
— Долгих лет счастья! — сказал я ребятам, коснувшись кубка губами. Один золотой, который я вытащил из кошеля и прибавил к добрым пожеланиям, сильно смутил и обрадовал парочку. — Пусть Матерь благословит вас!
— И вам удачи и счастья, милорд! — запинаясь, воскликнул счастливый жених. — И п-пусть ваш меч разит нечестивых к-как молния!
Компания, откланявшись мне, повлеклась дальше, ища новых развлечений, я поехал в сторону цитадели, улыбаясь и думая о нас с Домино. Интересно, когда Варин венчал нас, у меня было такие же идиотское выражение лица, как у этого парнишки? Если так, то бедная Домино.
Нет, не бедная она. Прекрасная и единственная. Лучше нее нет никого.
До улице Кастерль-Рош осталось проехать всего два квартала. Впереди фонарщик зажигал масляный фонарь на столбе, а в роскошном особняке справа от дороги ярко горели окна и играла музыка — верно, хозяева принимали гостей.
И вот тут у меня появилась странная, неожиданная мысль. Если хрономагия позволяет узнать прошлое, почему бы не попробовать увидеть будущее?
Я решил попробовать. Тут же снял с шеи фламенант-медальон, сжал его в кулаке, закрыл глаза, попытался отбросить все лишние мысли и оставить только одну, главную.
Я ХОЧУ УВИДЕТЬ БУДУЩЕЕ! Я ХОЧУ УВИДЕТЬ БУДУЩЕЕ!
И хрономагия сработала.
Ощущение близости смерти. Озноб во всем теле — и страх.
Пустынная, вымершая улица. Жуткие стенающие вопли из темноты.
Кукла. Такая же, как в Баз-Харуме.
Она лежит прямо на дороге, ведущей к воротам цитадели. Самодельная тряпичная кукла в лоскутном платье, видимо, сшитая заботливыми руками какой-то матери для своего ребенка, со смешными культями вместо рук и ног и вышитым на приплюснутой голове лицом — круглые глаза, розовая костяная пуговица вместо носа, лунообразный рот.
Где женщина, которая сделала ее? Где ребенок, который играл с ней?
Никого.
— Эвальд?
— Этот холод… Почему так холодно? И что там за крики?
— Не надо спрашивать, — голос мертв, как ночь, которая меня окружает. — Ответы ничего не изменят.
— Сэр Роберт, это вы?
— Это будущее. Ты же хотел видеть его? Теперь смотри.
— Я уже видел все это. Так было в Баз-Харуме.
— Так будет везде. Осталось совсем недолго.
— О чем ты говоришь? Что тут случилось?
— Уходи отсюда. Они чувствуют тебя. Они совсем рядом.
— Это ведь Рейвенор! Я знаю, я узнаю эту улицу!
— Рейвенор. И весь мир.
— Черт, я не хочу! Прекрати это, немедленно!
— Это нельзя прекратить. Тебе уже ничто не поможет.
— Нет! — Ужас и тоска сдавливают мне горло, воздуха не хватает, я кричу, как в кошмаре. — Домино! Домино, где ты?
— Здесь, — кукла на дороге смотрит на меня, и глаза ее черны как окружившая меня тьма. — Я люблю тебя, Эвальд. Иди ко мне.
— Нет. Нет! НЕЕЕЕЕЕЕЕТ!
— Один, всего лишь один, — шепчет ледяной голос. — И они вокруг. Все, кто жили здесь. И еще кто-то, кого ты знаешь.
Белая женщина. Та самая, из моего сна в Хольдхейме. Она возникает прямо на дороге, поворачивается и поднимает вуаль.
— Ты не послушал меня, — говорит она с жуткой торжествующей улыбкой. — Я сказала тебе, что встречусь с тобой. И открою тебе истину. Не страшно взглянуть в будущее?
— Нет, ты не запугаешь меня! Это всего лишь Иллюзиариум, я знаю!
— Это пророчество, и с ним не поспоришь, — белая поднимает с дороги куклу и прижимает к груди, ее глаза вспыхивают рубиновыми огоньками. — Это Нашествие, и тебе его не остановить.
— Эвальд, я люблю тебя, — пищит кукла, и ей отвечают мерзкие вопли из окружившей меня тьмы. — Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю…
— Доброго вечера, милорд!
Старый фонарщик согнулся в низком поклоне, потом поправил сумку на плече и важно прошествовал дальше, к следующему фонарю. Торжественную чинную музыку в особняке сменил быстрый веселый мотив.
Я вздохнул, как пловец, вынырнувший из пучины, ошалело глянул на фламенант-медальон в руке. Действие хрономагии закончилось, а вот пальцы еще трясутся.
Да, правильно сказал сегодня сэр Хьюберт: "Есть вещи, которые лучше не знать".
— Ты в порядке? — Домино отстранилась от меня, озабоченно посмотрела мне в глаза. — Ты бледен.
— Просто устал.
— Бедненький мой! Давай я покормлю тебя. Назария хотел сам приготовить для нас ужин, но я ему не позволила. Сварила для нас виарийский рыбный суп. И салат из морских ракушек сделала… Ты что, замерз?
— Да, немного, — солгал я. — Очень хочу попробовать твой суп.
— Миледи, милорд! — Назария уже был тут как тут. — Какое вино прикажете подать?
— Красное, — распорядилась Домино. — И принесите воды для умывания.
— Слушаюсь.
— Ты даже не поцеловал меня, когда вошел, — сказала Домино, когда мы остались одни. — Ты не такой сегодня.
— Я… не хотел тебе говорить, но… Вобщем, я использовал хрономагию. Хотел посмотреть, что нас ждет.
— И что же?
— Война. Большая война.
— Об этом все знают. Но ведь ты не это хотел мне сказать?
— Конечно. — Я обнял ее, поцеловал. — Я люблю тебя. И мы будем вместе. И плевать на эту войну. Она не помешает нам быть счастливыми.
— Садись за стол.
Наверное, мои чувства предельно обострились после пережитого видения, но наш с Домино ужин запомнился во всех мелочах. Милое лицо моей принцессы, освещенное золотистым светом двух свечей, ее немного встревоженный взгляд, блики в начищенной до зеркального состояния серебряной посуде, душистое и немного терпкое вино, вкус морепродуктов — все это сложилось в незабываемую картину. После второго бокала вина и тарелки супа я почувствовал, что мучивший меня озноб прошел, я настроился на вполне оптимистический лад, и данное мне при помощи хрономагии откровение воспринималось как нелепый и бессвязный кошмар. Мне даже не хотелось думать, что за этим чудесным ужином, возможно, последуют какие-нибудь неприятные события; больше всего в те минуты мне хотелось навсегда остановить время, сделать так, чтобы наша идиллия никогда не кончалась. Домино угадала моя мысли.
— Я готова жить так каждый день, каждую минуту, — сказала она. — Как мало нужно для счастья!
— Мне нужна только ты, — произнес я.
Она улыбнулась.
— Это судьба, что мы с тобой встретились, — продолжал я, попивая вино. — Представь, я бы оказался в этом мире один, без тебя. Я бы погиб от тоски и горя.
— Ты не попал бы в Пакс, если бы не я, — возразила Домино. — Чудесно провел бы с друзьями время в Долине Хоббитов, отдохнул и вернулся домой.
— И жил бы остаток жизни без тебя. Нет, спасибо.
— Иногда мне кажется, что ты меня идеализируешь, Эвальд.
— Я люблю тебя. И буду любить всегда. Это же так просто.
— Моя жизнь тоже могла бы сложиться по-другому, — сказала Домино, хмуря брови. — Я могла бы стать рабыней магистров. Все к тому и шло. Нельзя бегать вечно от судьбы.
— Это не судьба. Это зло, которое вообразило, что имеет власть над тобой.
— Зло никуда не делось. Просто сейчас я от него немного дальше, и я у меня есть защитник, — она вновь улыбнулась. — Мой рыцарь.
— Я не рыцарь. В моем мире я был обычным парнем. Это сэр Роберт…
— Мы сами не знаем, на что можем быть способны, — перебила меня Домино. — Я мечтаю только о том, чтобы ты не разочаровался во мне.
— Знаешь, ты иногда такую чушь говоришь! — разозлился я. — Вот прямо глупости!
— Ты так мило сердишься! Прости. Сколько у нас еще времени?
— Вся ночь наша.
— Ты не понял. Нам надо ехать в императорский лагерь.
— Император подождет денька два-три. Тебе надо отдохнуть. И я хочу побыть с тобой. Чтобы никаких дел, поручений, никакой обязаловки и неожиданных заданий — только ты и я.
— Наверное, нам надо спешить, милый.
— Спешить? Это еще почему?
— Потому что мы можем опоздать, — Домино встала из-за стола, прошлась по комнате. Я понял, что она волнуется.
— Никуда мы не опоздаем, — беззаботно заявил я, налив в кубки еще вина. — Начало похода объявлено на месяц эйле, так что император пробудет в Роздоле еще две недели. Помнишь, сколько мы с сэром Робертом ехали из Роздоля в Ростиан? Дней десять, кажется. Так что пара дней у нас по-любому есть. — Я встал, подошел к ней и обнял, зарывшись лицом в ее волосы. — Неужели ты думаешь, что я не воспользуюсь такой счастливой возможностью?
— Я счастлива, что у меня есть ты, Эвальд.
— Я люблю тебя, душа моя.
— И я тоже. Как здесь тихо, спокойно! Совсем непохоже на то, что вот-вот разразится война.
— Домино, ты ругаешь меня, если я начинаю говорить о чем-нибудь плохом. И сама же переходишь на такую нехорошую тему.
— Да, конечно. Просто я немного волнуюсь.
— Позволь, я помогу тебе расслабиться, — я начал целовать ее, но Домино неожиданно отстранилась от меня.
— Я все-таки думаю, что нам не следует откладывать поездку, — сказала она.
— Черт, далась тебе эта поездка! И почему мы все время говорим о ней в такой замечательный вечер?
— Не знаю, — Домино улыбалась, но глаза ее наполнились светлой грустью. Моя память сразу определила, когда я видел такое же выражение в глазах. В детстве. В моей полузабытом раннем детстве. Мне было лет пять или шесть. Я сидел за столом, а моя бабушка укладывала на фарфоровое блюдо чудесные, только что испеченные пирожки с картошкой, грибами и мясом. Я уплетал их один за другим и был счастлив. И еще, я тогда не знал, что у бабушки больное сердце, и очень скоро она уйдет от нас.
— "Бабушка, а ты всегда будешь печь мне пирожки?"
— "Всегда".
— "А почему ты так тяжело дышишь?"