15 приложении публикуются сведения русских источников о борьбе Пскова и Новгорода за сохранение русского господства в Восточной Прибалтике в период завоевания региона крестоносцами, а также об отражении крестоносного наступления на земли Новгородского государства. Основу публикации составляют фрагменты из Синодального списка Новгородской Первой летописи старшего извода, составленного, судя по исследованию почерков, во второй половине XIII — первой половине XIV в., а также из Первой редакции «Жития Александра Невского».
Синодальный список НІЛ (хранится в Синодальном собрании ГИМ, № 786), написанный на пергаменте, содержит сведения с 1016 до 1352 г. Список дефектный: текст начала летописи с 854 г. не сохранился. Отсутствуют также листы за 1273–1298 гг. Содержание утерянных листов Синодального списка восстанавливается по четырем другим, более поздним (от середины XV в. до 20-х гг. XIX в.) спискам НІЛ, летописание в которых доводено до 1447 г. Наиболее исправным из этих списков считается Комиссионный (хранится в СПб. ИИ РАН, собр. Археографической комиссии, № 240), датируемый первой половиной — серединой XV в. [НІЛ, предисловие: 7].
По заключению современных исследователей, Синодальный список составлялся в два приема — во второй половине XIII в. (до 1234 г. и, возможно, часть статьи за 1240 г. [Бегунов 1995 (а): 56]) и в 40-х гг. — середине ХІV в. Синодальный список публиковался несколько раз (отдельно и вместе с другими списками), начиная с 1781 г. Среди исследователей списка были А. И. Соболевский, А. А. Шахматов, Б. М. Ляпунов, А. Н. Насонов, М. Н. Тихомиров и др. При издании НІЛ в 1950 г. А. Н. Насонов разделил списки летописи на «старший» (представлен Синодальным списком) и «младший» (все остальные списки) изводы. В этом же издании содержится краткое описание списков летописи. Факсимильное переиздание летописи с уточнениями хронологии списков (Б. М. Клосс, А. А. Гиппиус) и указателей (Т. В. Гимон), а также с дополнениями текстов летописного характера (Т. В. Гимон, Л. В. Столярова) и с предисловием Б. М. Клосса вышло в свет в 2000 г. [НІЛ 2000]. Приводимые ниже известия Синодального списка НІЛ с разной степенью полноты включены в более поздние новгородские летописные своды, а также в своды, составленные в Северо-Восточной Руси в XV и последующих столетиях, прямо или опосредованно использовавшие сведения новгородского летописания. В комментариях отмечены некоторые смысловые расхождения с публикуемым текстом, которые содержатся в поздних летописях. Однако эти расхождения в подавляющем большинстве случаев представляют собой либо ошибки при позднейшем копировании текста, либо своеобразное толкование переписчиками событий XIII в.
«Житие Александра Невского» — агиографическое сочинение, написанное в духе житий светских правителей. По наблюдениям исследователей, в тексте «Жития» заметно влияние галицкой литературной школы воинских повестей [Бегунов 1995: 163]. Возникновение «Жития» относят ко второй половине XIII в., хотя о более точном времени и месте написания первоначальной версии нет единого мнения. Ю. Г. Бегунов полагает, что автор «Жития» — один из монахов Владимирского Рождественского монастыря, написавший его в начале 80-х гг. XIII в., в период борьбы за владимирский великокняжеский стол между сыновьями Александра Невского Дмитрием и Андреем [Бегунов 1965: 17–20; Бегунов 1995: 163–164]. В. А. Кучкин считает, что «Житие» было написано ранее — сразу после смерти князя Александра Ярославича [Кучкин 1990: 39]. По предположению же В. Л. Янина, первоначальная версия «Жития» возникла не во Владимире, а в Новгороде и отражает укрепление там борисоглебского культа [Янин 1974: 88–93]. Для более определенных выводов требуются дальнейшие исследования текста памятника. Тем не менее очевидно, что в «Житии» кроме фактов, заимствованных агиографом из новгородского и владимирского летописания, нашли отражение реальные события, фиксируемые с конца 30-х гг. до смерти князя кем-то из новгородского окружения князя.
Текст «Жития» с разной степенью подробности был использован при составлении летописей и летописных сводов в Новгороде, Пскове и Владимиро-Суздальской Руси, по крайней мере, с последней четверти XIV в. [в списке Лаврентьевской летописи 1377 г. — Бегунов 1965: 16]. Всего в настоящее время известно до 500 рукописей «Жития», датируемых временем с конца XIV до конца XVIII в., которые по содержанию делятся на 20 редакций [по: Житие 1965: 12, 15; в более поздней работе Бегунов говорит о 15 редакциях: Бегунов 1995 (а): 165]. Первое издание памятника по рукописи XVI в. осуществлено архимандритом Леонидом в 1882 г.[13] Ю. К. Бегунов выделил на основании текстологического и археографического изучения рукописей первоначальную редакцию, списки (всего их 13) которой входят в состав различных летописей, а также сборника «Слово о погибели Рускыя земли». В нашей работе текст «Жития» воспроизводится по изданию Ю. К. Бегунова 1965 г. [Житие: 159–180], повторенному (с переводом на современный язык) в 1995 г. [ЖАН: 190–201]. При реконструкции первой редакции «Жития» Ю. К. Бегунов взял за основу список из Синодального собрания ГИМ 1486 г., несколько скорректировав текст по другим спискам в издании 1995 г. [Житие: 16, 159; ЖАН: 187–201].
1.Русско-ливонские отношения в первой четверти XIII в.
«Въ лѣто 6720. Ходи Мьстислав на Чюдь, рекомую Търму, съ новгородьци, и много полониша, скота бещисла приведоша. Потом же на зиму иде князь Мьстиславъ съ новгородьци на чюдьскыи городъ, рекомыи Медвѣжю голову, села ихъ потрати; и придоша подъ городъ, и поклонишася Чюдь князю, и дань на нихъ възя, и придоша вси сдрави».
«Въ лѣто 6722. <...> Мѣсяця февраля въ 1 день... иде князь Мьстислав съ новгородьци на Чюдь на Ереву, сквозе землю Чюдскую къ морю; села ихъ потрати и осѣки [1] ихъ възьма; и ста съ новгородци подъ городомъ Воробииномъ и Чюдь поклонишася ему; и Мьстиславъ же князь възя на нихъ дань... бяше же ту и Пльсковскыи князь Всѣволодъ Борисовиць съ пльсковици [2], и Торопьцьскыи князь Давыдъ, Володимирь брат [3]; и придоша сдрави вси съ множьствомь полона» [НIЛ: 52, 53].
Общие замечания. Данные сообщения обычно отождествляются в литературе с рассказами хрониста Генриха под 1210 г. (ГЛ, XIV: 2) и 1212 г. (ГЛ, XV: 8). При этом Н. Г. Бережков полагал, что верны именно даты, указанные в «Хронике Ливонии», а не в летописи [Бережков 1963: 248–249]. Кроме того, Бережков относил эти статьи летописи к группе статей, отличающихся «очень большой неправильностью, непоследовательностью в обозначении годов» [Бережков 1963: 247–248]. Сопоставление сообщений хроники и летописи, позволяет предполагать, что первая часть летописной статьи за 6720 г. относится к рассказу, помещенному под 6722 г. Принято считать, что «Търма» — это большая деревня «Turme» (эст. Tôrma), упомянутая хронистом Генрихом в земле Вирумаа (Вирония) (ГЛ, XXIII: 7), рядом с современным г. Раквере [ИЭ: 115, 144; HLK: 199]. Этаже деревня упоминается и в Датской поземельной книге во второй половине XIII в. [ЕВА: 6]. Однако в более позднее время (с XVIII в. и до настоящего времени) в источниках фиксируется большой населенный пункт — центр церковного прихода Торма в северной части средневековой области Байга. Рядом расположено древнее городище, правда, не исследованное [Веские 1976: 32–38]. В связи с этим можно предполагать, что в XIII в. здесь также было большое поселение, которое как раз и упомянуто в летописи. Согласно же сообщению хрониста Генриха под 1212 г., русское войско сначала отправилось в область Вайгу, а затем свернуло в центр Эстонии — в землю Герва (рус. Ерева) и далее в Гариен, где находилась крепость Варбола (рус. Воробиин). Иначе говоря, сообщение о походе к Медвежьей голове должно датироваться 1210 г., а сообщения о походе на «Чудь Търму» и к Воробийну следует объединить под 1212 г.
1. Осек (осѣкъ) — в русских источниках имеет несколько значений: а) завал на лесных дорогах; б) изгородь, сооруженная в лесу из срубленных и наваленных друг на друга деревьев; в) место, огороженное такой изгородью, использовавшееся как убежище во время нашествия врагов или как военное укрепление в лесу, прикрывавшее подступы к важным стратегическим объектам [Срезневский, II: 753–754; Даль, II: 625–626].
2. Всеволод Борисович — сын киевского князя Мстислава-Бориса Романовича. Княжил в Пскове с конца 1211 до конца 1214 или начала 1215 г. В 1219–1221 гг. княжил в Новгороде [НІЛ: 59–60; Назарова 1998 (а): 353–354, 356].
3. Давыд Торопецкий— князь Давыд Мстиславич, младший брат новгородского князя Мстислава Мстиславича и псковского князя Владимира Мстиславича. Был убит при отражении нападения литовцев на Новгородскую землю в 1225 г. [НІЛ: 64].
«Въ лѣто 6721. Въ Петрово говение изъехаша Литва безбожная Пльсковъ и пожгоша: пльсквици бо бяху въ то время изгнали князя Володимира от себе [1], а пльсковици бяху на озѣрѣ; и много створиша зла и отъидоша» [НIЛ: 52].
Общие замечания. Исследователи проводят аналогии между этим сообщением и рассказом хрониста Генриха (ГЛ, XV: 10) о нападении на Псков эстов в начале 1212 г., хотя и отмечают расхождения в этих известиях [Аннинский 1938, примечания: 529; HCL: 100; IH: 391]. Э. Тарвел предположил, что летописец здесь спутал нападавших на Псков язычников — литовцев и эстов [HLK: 131]. Поскольку, согласно хронике, нападение эстов на Псков было зимой, С. А. Аннинский датирует «Петрово говение» (Петров пост), о котором упоминает летописец, 22 февраля [Аннинский 1938, примечания: 529]. Однако Л. Арбузов и А. Бауэр справедливо указали на ошибку Аннинского, поскольку «Петрово говение» — летний (июньский), а не зимний пост [HCL: 100].
Эта статья летописи относится к той же группе статей с перепутанной датировкой, которую выделяет Н. Г. Бережков (см. комментарий к статьям за 6720 и 6722 гг.). Не исключено, что при первой фиксации событий они были записаны в другой последовательности. Для подтверждения этого предположения сошлемся на тот же рассказ, попавший в НІVЛ [НІVЛ: 184; оттуда — в НVЛ: 183]: «Изгнаша Псковици отъ себѣ князя Володимира Торопьскаго, а сами идоша на озеро; и Литва пришедъ в Петрово говѣніе, и пожьгоша Пльсковъ». Такая же последовательность событий, представляющаяся более логичной, запечатлена и в рассказе ПЗЛ [ПЗЛ: 77], хотя в ней нет упоминания об уходе псковичей на озеро). В 1228 г., перечисляя свои претензии к Новгороду из-за непродуманной политики новгородцев в Ливонии, псковичи указали среди прочего на то, что псковское войско «избиша на озере» (см. далее: прил. 2А). Поскольку в летописи до 1228 г. нет других известий о столкновении псковичей с кем-то «на озере», правомерно отнести это упоминание к сообщению статьи за 6721 г. и сопоставить с известием хроники о нападении эстов на Псков в начале 1212 г. (т. е. в конце мартовского 1211 г.). Таким образом, в статье за 6721 г. помещены три отстоящие друг от друга по времени события: изгнание Владимира из Пскова в 1211 г., столкновение псковского войска с эстонцами на озере (Псковском?) в конце февраля или начале марта 1212 г. и нападение литовцев на Псков (в июне — начале июля 1212 г.).
Свидетельством тому, что в поздних НІVЛ (середина XV в.) и ПЗЛ (XVII в.) воспроизведена более ранняя, чем в Синодальном списке НІЛ, запись рассматриваемых летописных событий, может быть и именование Владимира «Торопьским». Вполне вероятно, что Владимир до первого прихода в Псков княжил в Торопце, где его сменил его младший брат Давыд. Эта деталь должна была быть известна современнику Владимира и Давыда, но вряд ли представляла интерес в более позднее время.
1. О причинах изгнания князя Владимира из Пскова см. в ком. 11 к ГЛ, XV.
«Въ лѣто 6725. <…> Тъгда же поиде Володимиръ въ Новъгородъ своими орудии [1]. И воеваша Литва въ Шелонѣ [2]; новгородци идоша по нихъ и не състигоша ихъ. И поидоша къ Медвѣжи голове съ княземь Володимиромь и съ посадникомъ Твьрдиславомь [3], и сташа подъ городомъ. Чюдь же начата слати съ поклономъ льстью, а по Нѣмьци послаша; и начата новгородци гадати съ пльсковичи о чюдьскои речи, отшедъше далече товаръ [4], а сторожи ночьнии бяху пришли, а днѣвнии бяху не пошли; а наѣхаша на товары без вѣсти, новъгородци же побегоша съ вѣчя [5] въ товары, и поимавше оружие и выбита е ис товаръ; и побѣгоша Нѣмци къ городу, и убита новгородци два воеводѣ, а третий руками яша [6], а коневъ отъята 700, и придоша сдрави вси. Князь же Мьстиславъ приде въ Новъгородъ без нихъ…» [НІЛ: 57].
Общие замечания. Об этих же событиях, датируемых февралем 1217 г., сообщает хронист Генрих (ГЛ, XX: 7, 8). По мнению Н. Г. Бережкова, сообщение летописи об этом походе имеет хронологически переходный характер и относится к концу 6724 — началу 6725 мартовских годов. При этом он исходит из датировок «Хроники Ливонии», отмечающей, что начало похода совпало с великим постом, в 1217 г. начавшемся 7 февраля [Бережков 1963: 259]. Согласно летописи, князя Мстислава Мстиславича тогда в Новгороде не было — незадолго до того он отправился в Киев, оставив вместо себя в Новгороде малолетнего сына Василия [НІЛ: 57].
1. Своими орудии — здесь можно перевести как «со своими силами» и «со своими замыслами» [см. Даль, II: 692].
2. Шелонъ — здесь: волость, расположенная по течению р. Шелони, подвергавшаяся частым нападениям литовцев [Янин 1998: 74–75, 82–83].
3. Твердислав Михалкович был новгородским посадником в 1216–1220 гг. с коротким перерывом в 1218 г. [НІЛ: 57–60]. Происходил из новгородского рода Михалковичей, принадлежавшего к прусской боярской группировке [Янин 1991: 11–16, 20].
4. Товар — здесь: походный военный обоз [см. Даль, IV: 408–409].
5. Вече — здесь: собрание, совещание войска [см. Даль, I: 189].
6. Руками яша — захватили в плен. В отличие от летописца, хронист Генрих сообщает о гибели трех рыцарей-меченосцев (см. ГЛ, XX: 7, 8).
«Въ лѣто 6727. <…> Том же лѣтѣ иде князь Всеволодъ [1] съ новгородьци къ Пертуеву [2], и устретоша стороже [3] Нѣмьци, Литва [4], Либь, и бишася; и пособи богъ новгородьцемъ, идоша подъ городъ и стояша 2 недѣли, не взяша города, и придоша сторови. <…> Пришьдъше же от Пьртуева, вдаша посадничьство Твьрдиславу, а Якуну тысячьское опять [5]» [НІЛ: 59–60].
Общие замечания. В данном отрывке сообщается о том же походе, о котором в «Хронике Ливонии» рассказывается под 1218 г. (ГЛ, XXIII: 2–4). Сообразуясь с хроникой, Н. Г. Бережков полагал, что основное содержание летописной статьи следует датировать 6726 (1218/1219) мартовским годом, а поход в Ливонию относит к ранней осени 1218 г. [Бережков 1963: 260].
1. Князь Всеволод Мстиславич — сын Мстислава Романовича, бывшего тогда великим князем Киевским. О появлении его в Новгороде сообщается в начале этой же летописной статьи. Княжение Всеволода в Новгороде продолжалось два года — новгородцы прогнали его в конце 1220 или начале 1221 г. [НІЛ: 60].
2. Название ливонского замка — «Пертуев», в других источниках не встречается. В издании Новгородской Первой летописи 1950 г. [НІЛ: 612] замок ошибочно отождествляется с Перновом (Пярну), основанным лишь во второй половине XIII в. Сопоставление с хроникой Генриха позволяет предполагать, что Пертуев — это замок меченосцев Венден. Название «Пертуев», по мнению С. А. Аннинского, происходит от имени рыцаря Бертольда — главы венденских меченосцев, при котором примерно в 1208 г. был основан замок [Аннинский 1938, примечания: 545]. С его мнением согласен Э. Мугуревичс [ІН: 377]. Логически такое предположение представляется вполне возможным. Однако в ливонских источниках название «Бертольдов город» применительно к Бендену неизвестно. Кроме того, и в русских источниках Венден-Цесис обычно называется «Кесь».
3. Стороже — здесь: передовой отряд ливонского войска, вышедший навстречу русским.
4. Упоминание о Литве — явная ошибка летописца. Речь может идти о северных латгалах, составлявших вместе с ливами вспомогательные силы при войске меченосцев (ср. ком. 6 к прил. 2Ж).
5. Согласно летописи, Твердислав был лишен посадничества, а Якун — должности тысяцкого в начале 1218 г. из-за недовольства новгородцев их действиями в конфликте с владимирским князем Юрием Всеволодовичем [НІЛ: 59]. Возвращение же им прежних должностей — реакция новгородцев на неудачный поход в Ливонию. О Твердиславе см. выше: ком. 3 к прил. 1В. Якун Намнежич стал тысяцким не позже конца 1214 г. [НІЛ: 53, 54]. До какого времени он оставался в этой должности, точно неизвестно.
«Въ лѣто 6730. <…>Того же лѣта Гюрги князь [1] приела брата своего Святослава [2] новгородьчемъ въ помощь; идоша новгородьци съ Святославомъ къ Кеси [3], и придоша Литва въ помочь же; и много воеваша, нъ города не възяша. На ту же зиму князь Всѣволодъ [1] побеже въ ноць, утаивъея из Новагорода, съ всемь дворомъ своимь; новгородьцы же печяльни быша о томъ [4]…» [НІЛ: 60].
Общие замечания. Подробный рассказ о совместном русско-литовском походе к Вендену содержится также в «Хронике Ливонии» (ГЛ, XXV: 3). Н. Г. Бережков, исходя из этих сведений, полагает, что в летописной статье за 6730 г. объединены события за два мартовских года — 6729 и 6730. В частности, 6729 г. (т. е. 1221 г.) следует датировать сообщение о походе в Ливонию [Бережков 1963: 261].
1. Владимирский князь Юрий Всеволодович, сын которого Всеволод Юрьевич, сменил в 1221 г. на новгородском столе князя Всеволода Мстиславича. См. также ком. 4.
2. Князь Святослав — Гавриил Всеволодович, в 1213–1228 гг. княжил в Юрьеве-Польском; в 1246–1252 гг. — великий князь Владимирский [Войтович 1990: 153].
3. Кесь — рус. название замка Венден (Цесис).
4. В конце 6731 г. (т. е. в конце 1223 или начале 1224 г.) по просьбе новгородцев князь Юрий Всеволодович вернул Всеволода на новгородское княжение. Повторно Всеволод княжил в Новгороде примерно до конца 1224 г. [НІЛ: 61, 64].
«Въ лѣто 6731. <…> Приде князь Ярославъ [1] от брата и иде съ всею областию къ Колываню [2], и повоева всю землю Чюдьскую, и полона привиде бещисла, нъ города не взяша, злата много възяшя, и придоша вси съдрави» [НІЛ: 61].
Общие замечания. Подробно об этом походе рассказывается в «Хронике Ливонии», согласно которой русские отряды отправились в Эстонию на помощь восставшим против крестоносцев эстам по просьбе последних (ГЛ, XXVII: 3). Однако мотив совместной борьбы остался не замеченным летописцем, который счел необходимым акцентировать внимание на экономическом результате похода и отсутствии потерь в русском войске. О том, что главной целью похода был все же захват Колывани, свидетельствует замена в Новгороде князя сразу после возвращения русских войск в город.
1. Князь Ярослав (Федор) Всеволодович — брат владимирского князя Юрия Всеволодовича, княживший до прихода в Новгород в Переславле-Залесском. Ярослав был поставлен братом на новгородское княжение в конце 1222 г. после ухода из Новгорода сына Юрия — Всеволода (см. ком. 4 к прил. 1А), княжил там до конца 1223 или начала 1224 г. и был заменен на Всеволода Юрьевича, призванного по просьбе новгородцев, недовольных результатом похода в Эстонию [НІЛ: 61]. Это второе княжение Ярослава в Новгороде. Первый раз он сидел на новгородском столе в 1214–1216 гг. [НІЛ: 53–55]. После 1223 г. он еще трижды княжил в Новгороде: в 1225–1228 гг. [НІЛ: 64–68], в 1231–1232 гг. [НІЛ: 71–72] и в 1233–1236 гг. [НІЛ: 72–74], в перерывах возвращаясь в Переславль (см. далее в прил. 2А). Позже княжил во Владимире и Киеве [Войтович 1990: 153].
2. Колывань — русское название эст. крепости Линданисе, а затем и построенного там в 1219 г. датчанами замка Ревель (Таллинн) (см. ком. 19 к ГЛ, XXVII).
«Въ лѣто 6732. Приде князь Всеволод Гюрьгевиць [1] въ Новъгород. Того же лѣта убиша князя Вячка [2] Немьци въ Гюргевѣ, а городъ взяша» [НІЛ: 61].
Общие замечания. Подробный рассказ о взятии Юрьева (Дорпата) содержится в ГЛ, XXVIII: 5, 6. под 1224 г.
1. О возвращении Всеволода Юрьевича на новгородское княжение см. в ком. 1 к прил. 1Е.
2. Вячко — латгальский князь Кукенойса (Кокнесе) Ветсеке.
2.Русско-ливонские отношения во второй четверти XIII в.
«Въ лѣто 6736. <…> Том же лѣтѣ князь Ярославъ [1] <…> поиде в Пльсковъ съ посадникомь Иванкомь [2] и тысячьскыи Вячеслав [3]. И слышавше пльсковици, яко идеть к нимъ князь, и затворишася въ городѣ, не пустиша к собѣ; князь же, постоявъ на Дубровнѣ [4], въспятися в Новъгород: промъкла бо ся вѣсть бяше си въ Пльскове, яко везеть оковы, хотя ковати вяцыиее мужи [5]. И пришьдъ, створи вѣче въ владычьни дворѣ и рече, яко «не мыслилъ есмь до пльсковичь груба ничегоже; нъ везлъ есмь былъ въ коробьяхъ дары: паволокы [6] и овощь, а они мя обыцьствовали», и положи на нихъ жалобу велику. Тъгда же приведе пълки ис Переяславля [7], а рекя: «хочю ити на Ригу»; и сташа около Городища шатры <…> То же слышавъше пльсковици, яко приведе Ярослав пълкы, убоявшеся того, възяша миръ съ рижаны, Новгородъ выложивъше [8], а рекуче: «то вы, а то новгородьци; а намъ ненадобе; нъ оже поидуть на насъ, ть вы намъ помозите»; и они рекоша: «тако буди» [9]; и пояша у них 40 муж въ талбу [10]. Новгородци же, увѣдавъше, рекоша: «князь насъ зоветь на Ригу, а хотя ити на Пльсковъ» [11]. Тъгда же князь посла Мишю [12] въ Пльсковъ, река: «пойдите съ мною на путь, а зла до вас есмь не мыслилъ никотораго же; а тѣхъ ми выдайте, кто мя обадилъ къ вамъ». И рекоша пльсковици, приславъше Грьчина [13]: «тобе ся, княже, кланяемъ и братьи новгородьцемъ; на путь не идемъ, а братьи своей не выдаемъ; а с рижаны есме миръ взяли [14]. Къ Колываню есте ходивыпе, серебро поймали, а сами поидосте в Новъгородъ, а правды не створися, города не взясте, а у Кѣси такоже, а у Медвѣже головѣ такоже; а за то нашю братью избиша на озѣрѣ [15], а инии повѣдени, а вы роздравше, та прочь [16]; иди есте на нас удумали, ть мы противу васъ с святою богородицею и съ поклономъ; то вы луче насъ исѣчите, а жены и дѣти поемлете собе, а не луче погании [17]; ть вамъ ся кланяемъ». Новгородьци же князю рекоша: «мы бе своея братья бес пльсковиць не имаемъся на Ригу; а тобе ся, княже, кланяемъ». Много же князь нудивъ [18], а не яшася по путь. Тъгда же князь Ярославъ пълкы своя домовь посла. Пльсковици же тъгда бяху подъвегли Нѣмци и Чюдь, Лотыголу и Либь, и отпустиша я опять [19]; а тѣхъ, кто ималъ придатькъ у Ярослава, выгнаша исъ Пльскова: «поиде по князи своемь, намъ есте не братья» [НІЛ: 65–66].
Общие замечания. Статья содержит известия, относящиеся к 6736 (1228/1229) мартовскому году [Бережков 1963: 269]. Конфликт между Новгородом и псковичами имел место до нападения еми на новгородские земли, которое произошло на «Спасов день», т. е. 1 августа 1228 г.
1. Князь Ярослав (Федор) Всеволодович. См.: ком. 1 к прил. 1Е.
2. Иванко — посадник Иван Дмитриевич, сын Дмитрия Якуновича, бывшего посадником в 1210 г. Относился к «прусской» группировке новгородского боярства. Иванко был посадником с 1220 по 1229 г., с перерывом в 1223 —начале 1224 г. [НІЛ: 60, 64–65, 68, 262, 268–269, 274; Янин 1991: 11–13].
3. О том, когда Вячеслав был поставлен тысяцким, сведений нет. Известно, что смещен с должности он был в декабре 1228 г. [НІЛ: 66–67, 271–273]. В конце 1231–1232 г. он был наместником новгородского князя в Пскове [НІЛ: 71–72, 280–281]. В НІЛ младшего извода в статье за 1232 г. он упомянут с отчеством — «Горислаличь» (или «Гориславич»).
4. Дубровна, Дубровно — село на р. Удухе — притоке р. Шелони, на границе между Новгородской и собственно Псковской землями. На основании летописных сообщений можно предположить, что к Дубровне из Пскова выезжала представительная делегация встречать новгородского князя. Отсутствие встречавших означало, что псковичи не хотят появления князя в своем городе. Пересечение же новгородским войском этой условной границы указывало на намерение новгородцев применить военную силу против Пскова [ср., напр., с описанием событий 1137 г. — НІЛ: 25, 210].
5. Опасения псковичей вполне объяснимы. Незадолго до рассматриваемых событий умер псковский князь Владимир Мстиславич, упоминавшийся последний раз в летописи в 1225 г. [НІЛ: 64, 289]. Владимир стремился проводить максимально независимую от Новгорода политику, и его поддерживала значительная часть псковского боярства [Назарова 1998 (а): 352–359]. Можно предположить, что после его смерти в Пскове обострилась борьба между боярскими группировками — противниками и сторонниками политической независимости Пскова от Новгорода, точнее — от правивших тогда в Новгороде суздальских князей и поддерживавшей их части новгородского боярства. Не исключено также, что сторонники независимости хотели посадить на псковское княжение сына Владимира — князя Ярослава. Это означало бы не только сохранение курса на независимость Пскова, но и усиление антисуздальской оппозиции в самом Новгороде. Естественно, что в такой ситуации псковичи не без основания опасались возмездия со стороны новгородского князя, как уже бывало ранее за многие десятилетия новгородско-псковских раздоров [см., напр., сообщение Ипатьевской летописи о походе князя Мстислава Ростиславича на Псков в 1179 г.: ИЛ: 608; Назарова 1996: 66; Назарова 2000 (а): 38–40].
6. Паволоки — покрывала из шелковых тканей.
7. Переславля-Залесского.
8. «Выложивше» — от «выложити» — «исключить» [Срезневский, т. 1: 445–446], «выключить из числа счета» [Даль, т. 1: 293]. Речь идет о заключении псковско-ливонского договора без участия Новгорода.
9. Практика заключения сепаратных договоров с Ригой впервые была применена псковичами еще в 1210 г. Подобные шаги предпринимались псковичами как с целью обезопасить Псковскую землю от наступления крестоносцев, так и из-за стремления Пскова к самостоятельной политике в Восточной Прибалтике (ср. ГЛ, ХIV: 10) [Назарова 1998 (а): 352–353]. Договор 1228 г. носил четко выраженный взаимно-оборонительный характер: союзники обязывались оказывать военную помощь в случае угрозы нападения (Новгорода, возможно, литовцев и т. д.) на одного из них.
10. Обмен заложниками при заключении подобных договоров, особенно если союзники не слишком доверяли друг другу, был обычным явлением как в средневековой Европе, так и на Руси [см. ГЛ, IV: 4; ИЛ: 757]. В заложники брали обычно представителей знатных семей. В данном случае отправка псковских заложников в Ливонию должна была гарантировать безопасность ливонского отряда, присланного в помощь псковичам.
11. В историографии существует мнение о том, что князь Ярослав готовил решающее наступление на Ливонию, а договор псковичей с Ливонией сорвал эту акцию [Пашуто 1956: 138–139; ИЭ: 175 и др.]. Правда, некоторые исследователи при этом добавляли, что новгородские бояре также выступали против войны с Ливонией, поскольку военное противостояние мешало торговле Новгорода [Казакова, Шаскольский 1945: 47]. Однако успех похода князя Ярослава Всеволодовича, если бы таковой состоялся, был маловероятен. В источниках нет даже намеков на попытки русской стороны предварительно договориться с местными народами Восточной Прибалтики, без поддержки которых нельзя было рассчитывать на быстрый проход русского войска через всю страну к Риге. К тому же в 1227 г. крестоносцами был захвачен о. Сааремаа (Эзель), жители которого наиболее активно шли на союз с русскими в годы борьбы с немецко-католическим завоеванием Прибалтики (ГЛ, XXX: 1–5). Не было готово к сложной военной экспедиции и новгородское войско, уже участвовавшее в 1228 г. в войне киевского князя Владимира с Даниилом Галицким [ИЛ: 753]. Вполне естественно поэтому недоверие новгородцев и псковичей, здраво рассудивших, что истинная цель прибытия войска из Переславля — наказание строптивых псковичей, а также стремление последних обезопасить себя, заключив оборонительный договор с ливонцами.
12. Миша — новгородский боярин, представитель «славенской» боярской группировки, брат посадника Семена Борисовича [Янин 1991: 16–17].
13. Гречин— псковский боярин, сторонник независимости Пскова от Новгорода. Другие сведения о нем отсутствуют.
14. Рижане — здесь: представители как Рижского епископства, так и Дорпатского, являвшегося составной частью духовной области рижского епископа. На активное участие Дорпата в заключении данного договора указывает упоминание «чюди» (поставленной к тому же летописцем в перечислении вслед за «немцами») в ливонском отряде, присланном в помощь псковичам. Дорпатский епископ, как и рижский, состояли в родстве с псковским князем Ярославом. Кроме того, именно на территории Дорпатского епископства располагались обширные ленные владения других их родственников (ГЛ, XXVIII: 8). Вероятно, в замке Оденпе (Медвежья голова) с осени 1231 г. находился сам Ярослав Владимирович [Назарова 2000 (а): 41]. Сюда же в 1232 г. бежали его сторонники из числа псковских бояр, а также оппозиционные князю Ярославу Всеволодовичу новгородские бояре — «Борисова чадь» [Назарова 2000 (а): 41–42]; см. также далее: ком. 18.
15. Поход на Колывань (Таллинн, Ревель) был в 1223 г. (прил. 1Е; ГЛ, XXVII: 3), к Кеси (Цесис, Венден) — в 1221 г. (прил. 1Д.; ГЛ, XXV: 3), к Медвежьей голове (Отеля, Оденпе) — в начале 1217 г. (прил. 1Г; ГЛ, XX: 7,8). Походы не имели положительных военно-политических результатов. Даже если удавалось захватить названные крепости, новгородцы не настаивали на заключении с местными правителями договоров о признании ими русской власти, а ограничивались получением с них дани и разграблением окрестных деревень. Упоминание о поражении псковичей «на озере» относится, вероятно, к началу 1212 г. (см. прил. 1Б).
16. Иначе говоря, провоцируя своими походами в Ливонию ответные нападения ливонцев на русские земли, новгородские князья оставляли псковичей без поддержки при отражении этих набегов.
17. Святая Богородица — здесь, очевидно, упоминается как символ заступницы. Нет данных, чтобы предполагать существование в Пскове того времени особо почитаемой иконы Божьей Матери. «Поклон» в данном случае можно понимать либо в значении молитвы псковичей Божьей Матери, либо в смысле просьбы к князю не нападать на Псков [ср. Срезневский, т. II: 1107–1108]. Христианское благочестие псковичей как бы противопоставляется летописцем действиям новгородского князя и его окружения, которые сравниваются с «погаными», т. е. с разорявшими Русь язычниками — кочевниками.
18. Нудити — «принуждать», «заставлять», «неволить» [Срезневский, т. II: 472–473; Даль, т. II: 559].
19. Фраза: «бяху подъвегли Нъмцы и Чюдь…» не очень понятна. В. Т. Пашуго полагал, что псковичи самовольно «уступили» немецким захватчикам «права» на земли эстов, латгалов и ливов [Пашуто 1956: 138]. Но такое толкование представляется маловероятным. По данным источников, еще в 1224 г. Новгород и Псков отказались от всех политических претензий на земли прибалтийских народов, оставив за собой только право сбора дани у северных латгалов (ГЛ, XXVIII: 9). Кроме того, «нѣмцы и» нельзя перевести как «они немцам», что должно было бы следовать из трактовки В. Т. Пашуто. К тому же остается неясным, как совместить такой перевод со следующими далее в тексте словами: «отпустиша я опять». Совершенно невероятно, чтобы, получив эти земли, «немцы» (т. е. епископ и меченосцы) вернули бы их просто так русским. Очевидно, речь идет о ливонском войске, состоявшем как из немцев, так и из представителей прибалтийских народов. Это войско, в соответствии с договором, должно было помочь псковичам в случае нападения на Псков дружин князя Ярослава Всеволодовича. И. И. Срезневский переводит «подъвегли» в этом тексте как «возбудили обманом против кого-либо». Но кажется, что для перевода слова «подъвегли» более предпочтителен вариант «собрали», также предлагаемый ученым [Срезневский, т. II: 1051–1052]. Иначе говоря, фразу следует понимать в том смысле, что принятый в Пскове отряд ливонцев после ликвидации угрозы нападения отрядов князя Ярослава Всеволодовича был отправлен назад в Ливонию.
Въ лѣто 6741. Изгониша Изборьскъ [1] Борисова чадь [2] съ князьмь Ярославомь Владимирицемь [3] и съ Нѣмци [4]. Пльсковици же, оступивше Изборьскъ, измаша и кънязя, и Нѣмцинъ убиша Данилу [5], а ини побегоша; и даша я великому Ярославу [6]; князь же, исковавъ, поточи я въ Переяслаль [7]. <…> Въ то же лѣто изгониша Нѣмьци Кюрила Синкиниця [8] въ Тѣсвѣ [9], и вѣдоша и въ Мѣдвѣжю голову; и сѣде окованъ от госпожкина дни до великаго говѣния [10], князю Ярославу не сущю Новѣгородѣ, нъ въ Переяслаль отшьлъ бѣ. И пришьдъ князь, выправи божиею помоцью святые София [11]; а пълкы своя приведе в Новъгородъ множьство, хотя ити на нѣ [12] [НІЛ: 72].
Общие замечания. События, описанные в статье, относятся к 6741 (1233/1234) мартовскому году [Бережков 1963: 262–263]. Нападение на Псковскую землю должно было состояться не позже мая 1233 г., поскольку далее летописец сообщает о смерти 10 июня сына князя Ярослава Всеволодовича Федора [НІЛ: 72].
1. Об Изборске см. ком. 10 к отр. VII СРХ.
2–3. «Борисовой чадъю» летописец называет группу новгородских бояр — родственников и соратников тысяцкого Бориса Негоцевича и посадника Внезда Водовика — оппозиционно настроенных князю Ярославу Всеволодовичу и поддерживавших вокняжение Ярослава Владимировича в Пскове (о нем см. ком. 28 к ГЛ, XXII; отр. 4 СРХ, док. 13, а также далее: прил.2В). Потерпев поражение в борьбе со сторонниками суздальских князей в Новгороде, они были вынуждены бежать в Псков. Затем, в 1232 г., когда над Псковом нависла «соляная» блокада со стороны Новгорода, отправились в Ливонию, в замок Оденпе, где находился князь Ярослав Владимирович [НІЛ: 69–72, 276–281; Назарова 2000 (а): 41–43]. Не исключено, что вместе с ними в Ливонию ушли и псковские бояре, наиболее активно поддерживавшие Ярослава Владимировича.
4. Немцы, участвовавшие в походе на Изборск — вассалы дорпатского епископа.
5. Даниил — очевидно, один из вассалов дорпатского епископа. Точно не идентифицируется.
6. Великий Ярослав — княживший тогда в Новгороде Ярослав Всеволодович (о нем см. ком. 1 к прил. 1Е), который в 1238 г. стал великим князем Владимирским.
7. Речь идет о передаче плененного псковичами князя Ярослава Владимировича Ярославу Всеволодовичу, который отправил его в Переславль-Залесский. Псковский князь находился в плену до 1235 г. Под этим годом в летописи есть запись: «на Немцихъ имаша искупъ князи» [НІЛ: 74, 285], т. е. «немцы» — родственники князя Ярослава, дали за него выкуп [Назарова 2000 (а): 42].
8. Кирилл Синкинич — новгородский боярин, воевода в Тесове. Можно предположить, что, захватив воеводу, ливонцы намеревались обменять его на псковского князя.
9. Тесов, Тесва, Тесово — крепость, охранявшая подступы к Новгороду с северо-запада.
10. Госпожин, или Госпожкин день — либо Покров Пресвятой Богородицы (1 октября), либо Введение во Храм Святой Богородицы (21 ноября). В 1234 г. Пасха приходилась на 20 апреля. Следовательно, Великий пост начинался 2 марта.
11. Утверждение культа св. Софии как основной покровительницы и защитницы Новгорода относится к середине XI в. Этот процесс фиксируется по сведениям о возведении каменной церкви св. Софии в Новгородском кремле, которая была заложена в 1046 г., а завершилось строительство, согласно летописи, в 1050 г. [НІЛ: 181; Янин 1974: 88 и далее].
12. Вероятно, легкость, с которой дорпатцы сумели захватить Тесов, как раз и объясняется тем, что князя Ярослава Всеволодовича не было в Новгороде.
В лѣто 6742. Иде князь Ярослав съ новгородци и съ всѣю областью и с полкы своими [1] на Нѣмци подъ Гюргевъ; и ста князь, не дошедъ града, съ пълкы, и пусти люди своя въ зажитие воевать [2]; Нѣмцы же из града высушася, а инии из Медвѣже головы на сторожи, и бишася с ними и до пълку [3]. И поможе богъ князю Ярославу съ новгородьци и биша я и до рѣкы, и ту паде лучыпихъ Нѣмьць нѣколико [4]; и яко быша на рѣче на Омовыжи Нѣмци, и ту обломишася истопѣ ихъ много [5], а ини язвьни [6] въбегоша въ Гюргевъ, а друзии въ Медвѣжю голову; и много попустишиша земле ихъ и обилие потратиша [7]. И поклонишася Нѣмци князю, Ярослав же взя с ними миръ на вьсеи правдѣ своей [8]; и възвратишася новгородци сдрави вси, а низовьчь [1] нѣколико паде [НІЛ: 72–73].
Общие замечания. Описываемые события относятся к году, указанному в статье летописи — мартовскому 6742 (1234/1235 г.). Учитывая время Пасхи 1234 г. (см. ком. 10 к прил. 2Б), поход в Ливонию должен был начаться не позже конца марта — начала апреля 1234 г. Эти сроки подтверждаются и упоминанием летописца о ломающемся под тяжестью рыцарей льде на р. Омовже (о ней — ком. 5). В СЛ: 76 этот рассказ датирован 6741 г. 1
1. Слова «новгородцы со всей областью» означают участие в походе отрядов из всех частей Новгородского государства: помимо новгородцев — псковичи, ладожане и др. «Полки свои» — дружина князя Ярослава Всеволодовича, а также отряды, состоявшие из набранных в Северо-Восточной Руси воинов — «низовцев» [ср. Назарова 1998 (в): 15–19]. Характерно, что летописец четко разделяет воинов из Новгородской земли и пришедших с Ярославом Всеволодовичем.
2. По мнению Г. Н. Караева, «в зажитые» означает «на постой» по населенным пунктам на территории противника [Караев 1966 (б): 155]. Но такому пониманию противоречит сочетание «в зажитие воевать». И. И. Срезневский, не давая точного толкования понятия «зажитие», слово «зажитникъ» объясняет как «заготовляющий съестные припасы или фураж» [Срезневский, т. I: 913]. Исходя из этого, полагаем, что «в зажитие» следует понимать здесь как «прокорм», а смысл фразы в том, что князь послал вооруженный отряд добывать продукты питания и фураж. Добавление «воевать» соответствовало тому, что такие рейды часто сопровождались столкновениями с рыцарями или местными жителями.
3. Сторожи — здесь, вероятно, ливонский отряд, посланный разведать местонахождение русского войска (ср. ком. 3 к прил. 1Г). До полку — указание на большую численность этого отряда.
4. Лучшие немцы — кто-то из знатных рыцарей, вассалов дорпатского епископа.
5. Омовжа — эст. Эмайыги, река, на которой расположен г. Тарту (Дорпат, Юрьев).
6. Язвьни — раненые.
7. Во время этого похода был сожжен основанный в 1228 г. недалеко от Дорпата цистерцианский монастырь Фалькенау (эст. Кяркна). О попытках русских войск взять Дорпат сведений нет [Hildebrand 1887, № 21: 28; Benninghoven 1965: 288].
8. Условия мирного договора неизвестны, хотя фраза «на вьсеи правде своея» говорит о том, что диктовались они русской стороной. В. Т. Пашуто полагал, что успех русских на несколько лет упрочил русско-немецкую границу и способствовал сохранению прав Новгорода и Пскова на сбор дани в Толове (Талаве), Латгалии и отдельных землях эстов [Пашуто 1956: 142]. Того же мнения придерживался и А. Вассар [ИЭ: 176]. Но надо иметь в виду, что граница была установлена еще по договору 1224 г. с епископом Рижским и меченосцами. Нет основания полагать, что при образовании Дорпатского епископства эта граница была нарушена. При заключении договора 1224 г. было оговорено и сохранение за русскими права сбора дани в Северной Латгалии (ГЛ, XXVIII: 9; см. также ком. 9 к док.4). Здесь же речь идет конкретно о договоре с дорпатским епископом. Об участии в событиях 1234 г. войск Ордена и епископа Рижского не говорится. По мнению С. М. Соловьева [Соловьев, кн. II, т. III: 127], поддержанному И. П. Шаскольским и Н. А. Казаковой, этот договор предусматривал выплату Новгороду ежегодной дани с Юрьева и Юрьевской области. Отказ от выплаты этой дани был одним из поводов для начала Ливонской войны [Казакова, Шаскольский 1945: 48]. Думается, что в 1234 г. перед Новгородом стояла конкретная задача: остановить наступление крестоносцев на новгородские владения и разорвать союз дорпатского епископа с частью псковского боярства, т. е. был заключен договор о ненападении между Новгородом и дорпатским епископом. Был освобожден также Кирилл Синкинич (ср. ком. 8, 10, к прил. 2Б).
В лѣто 6745. <…> Того же лѣта придоша в силѣ велицѣ Нѣмци изъ заморил в Ригу [1], и ту совкупившеся вси, и рижане, и вся Чюдьская земля [2], и пльсковичи от себя послаша помощь мужъ 200 [3], идоша на безбожную Литву [4]; и тако, грехъ ради нашихъ, безбожными погаными побѣженибыша, придоша кождо десятый въдомы своя [5] [Н1Л: 74, 285].
Общие замечания. По мнению Н. Г. Бережкова, статья сообщает о событиях 6744 мартовского года — 1236/1237 г. от Рождества Христова [Бережков 1963: 267]. 1 2 3
1. Исследователи полагают, что в 1236 г. в Ригу могло прибыть до 500 новых крестоносцев [Benninghoven 1965: 328].
2. Рижане — здесь, скорее, не только горожане Риги, но и вассалы рижского епископа. Чудская земля — рыцари из эстонских владений Ордена, а также из Дорпатского епископства. Кроме того, в крестоносном войске были вспомогательные отряды эстов, ливов и латгалов, о чем свидетельствует и рифмованная хроника (СРХ, строфы 1891–1894).
3. О том, что магистр Волквин посылал за помощью на Русь, упоминает автор СРХ (см. отр. VI). По мнению В. А. Кучкина, ссылающегося на «Житие Александра Невского», решение об отправке русского отряда на помощь крестоносному войску было принято в Новгороде во время визита рыцаря Андреаса фон Велвена [Кучкин 1996: 22–23]. В «Житии» непосредственно перед рассказом о Невской битве упомянуто, что «нѣкто силенъ от Западные страны, иже нарицаются слуги божия… именемъ Андрѣяшь», приехал в Новгород, «хотящи слышати премудрость» князя Александра Ярославича [ЖАН: 191, 196, 202]. Нет сомнения, что Андрѣяшь — это Андреас фон Велвен, который был магистром Ливонского ордена в 1240 и вплоть до весны 1241 г., а потом был вице-магистром [Арбузов 1912: 285]. Но неизвестно, когда именно и с какой целью Андреас приезжал в Новгород, а также был ли он вообще в Ливонии в 1236 г. Среди наиболее известных в первой половине 30-х гг. меченосцев его имя не значится. Более вероятно, что он прибыл в Ливонию вместе с первыми тевтонскими рыцарями в 1237 г. [Benninghoven 1965: 374]. Возглавляемое же им ливонское посольство посетило Новгород, скорее всего, между концом 1237 г. и апрелем 1239 г., поскольку позже он исполнял обязанности магистра вместо уехавшего в Германию Дитриха фон Гронингена [Чешихин 1885: 345; Benninghoven 1965: 374] и вряд ли покидал Ливонию. Иначе говоря, посольство посетило Новгород уже после похода в Литву в 1236 г. Что касается отряда псковичей, то он мог отправиться вместе с крестоносцами против литовцев и без согласования с Новгородом. Тем самым псковичи демонстрировали свою независимость от Новгорода.
4. Говоря о «безбожной Литве» и «безбожных поганых» литовцах, летописец, вероятно, хотел подчеркнуть, что русский отряд принял участие в этом походе исключительно по религиозным соображениям.
5. Поход был поначалу удачным для христиан. Литовцы внезапно напали на них уже на обратном пути. Битва произошла 22.09.1236 г. недалеко от местечка Сауле. Большинство исследователей отождествляют Сауле с литовским городом Шауляй [Пашуто 1956: 143; LV: 42; Gudaviôius 1989: 46 и др.]. Но некоторые ученые не исключают того, что местом битвы был район нынешнего населенного пункта Вецсауле в Латвии [АН: 318]. На стороне литовцев в битве участвовали также земгалы. В сражении погиб сам магистр Ордена меченосцев Волквин и значительная часть братьев-рыцарей (СРХ, строфы 1900–1969). О потерях в других подразделениях христианского войска автор СРХ не сообщает. Неясно также, относится ли упоминание в НІЛ о гибели каждого десятого только к псковичам или же вообще ко всему крестоносному войску, потерпевшему поражение при Сауле. После этого разгрома был окончательно решен вопрос о слиянии остатков Ордена меченосцев с Тевтонским орденом. Филиал Тевтонского ордена в Ливонии после пополнения свежими силами получил название «Тевтонский орден в Ливонии», или «Ливонский орден». Подчиненность его метрополии была практически номинальной [Benninghoven 1965: 354ff; Ammann 1936: 195–199]; см. также ком. 1 к отр. VII СРХ.
«В лѣто 6748. Придоша Свѣй в силѣ велипѣ [1], и Мурмане, и Сумь, и Ѣмь [2] в кораблихъ множьство много зѣло; Свѣй с княземь [3] и съ пискупы своими [4]; и сташа в Невѣ устье Ижеры, хотяче всприяти Ладогу, просто же реку и Новъгородъ и всю область Новгородьскую [5]. Но еще преблагыи, премилостивыи человѣколюбецъ богъ ублюде ны и защити от иноплеменьникъ, яко всуе трудишася без божия повелѣния: приде бо вѣсть в Новъгородъ, яко Свѣй идут къ Ладозѣ. Князь же Олександръ не умедли ни мало с новгородци и с ладожаны приде на ня [6], и победи я силою святыя Софья [7] и молитвами владычица наш ея богородица и приснодѣвица Мария, мѣсяца июля въ 15, на память святого Кюрика и Улиты, в недѣлю на Сборъ святыхъ отецъ 630, иже в Халкидонѣ [8]; и ту бысть велика сѣча Свѣем. И ту убиенъ бысть воевода ихъ, именемь Спиридонъ [9]; а инии творяху, яко и пискупъ убьенъ бысть ту же [4]; и множество много ихъ паде; и накладше корабля два вятшихъ мужь, преже себя пустиша и к морю; а прокъ ихъ, ископавше яму, вметаша в ню бещисла [10]; а инии мнозя язвьни быша; и в ту нощь, не дождавше свѣта понедѣльника, посрамлени отьидоша. Новгородець же ту паде: Костянтинъ Луготиниць, Гюрята Пинещиничь, Намѣстъ, Дрочило Нездыловъ сынъ кожевника, а всѣхъ 20 мужь с ладожаны, или мне, богъ вѣсть. Князь же Олександръ съ новгородци и с ладожаны придоша вси здрави [11] въ своя си, схранени богомъ и святою Софьею [7] и молитвами всѣхъ святыхъ» [НІЛ: 77].
«…король части Римьскыя от полунощныя страны [12]…помысли в собе: "Пойду и плѣню землю Олександрову". И събра силу велию, и наполни корабля многы полков своих, подвижеся в силѣ тяжцѣ [1], пыхая духомъ ратным. И прииде в Неву, шатаяся безумиемъ, и посла слы своя, загордѣвся, в Новъгородъ, къ князю Олександру, глаголя: "Аще можеши противитися мнѣ, то сем есмь уже зде, плѣняя землю твою" [13].
Олександр же, слышав словеса сии, разгорѣся сердцемъ, и вниде в церковъ святыя Софьи [7], и пад на колѣну предъ олътаремъ, нача молитися съ слезами: "Боже, хвальный, праведный, Боже великый, крѣпкый, Боже превѣчный, сотворивый небо и землю и поставивый предѣлы языком, повелѣ жити, не преступая в чюжую часть" [12]… И, скончавъ молитву, въставъ, поклонися архиепископу. Архиепископъ же Спиридонъ [9] благослови его и отпусти. Он же, изшед ис церкви, утеръ слезы, нача крѣпити дружину свою, глаголя: "Не в силе Богъ, но въ правдѣ…" И си рѣк, пойде на ны в малѣ дружинѣ [14], не съждався съ многою силою своею, но уповая на святую Троицу.
Жалостно же бѣ слышати, яко отецъ его, честный Ярославъ великий, не бѣ вѣдал таковаго въстания на сына своего милаго Олександра, ни оному бысть когда послати вѣсть къ отцю своему: уже бо ратнии приближишася. Тѣм же и мнози новгородци не совокупилися бяху, понеже ускори князь поити [14].
И поиде на ня въ день въскресениа, нуля въ 15, на память святыхъ отецъ 600 и 30 бывшаго собора въ Халкидоне и святою мученику Кирика и Улиты [8], имѣяше же вѣру велику къ святыма мученикома Бориса и Глеба [15].
И бѣ нѣкто мужъ старѣйшина в земли Ижерстей, именемъ Пелгусий [16]. Поручена же бысть ему стража морьская [17]. Въсприят же святое крещение и живяше посреди рода своего, погана суща. Наречено же бысть имя его въ святѣмъ крѣщении Филипъ [16]… Тѣм же сподоби его Бог видѣти видение страшно в тъй день. Скажемъ вкратцѣ.
Увѣдав силу ратных, иде противу князя Олександра, да скажетъ ему станы и обрытья ихъ [18]. Стоящю же ему при край моря, стрегущю обою пути [17], и пребысть всю нощь в бдѣнии. И яко же нача въсходити солнце, слыша шюмъ страшенъ по морю и видѣ насадъ [19] единъ гребущь, посреди же насада стояста святая мученика Бориса и Глеба, въ одеждах чръвленых, и бѣста руце держаста на раму. Гребци же сѣдяху, акы мглою одени. Рече Борисъ: "Брате Глѣбе, вели грести, да поможемъ сроднику своему Олександру". Видѣв же таковое видѣние и слышавъ таковый глас отъ мученику, стояше трепетенъ, дондеже насадъ отьиде от очию его [20].
Потомъ скоро поеха князь Олександръ. Он же, видевъ, князя Олександра радостныма очима, исповѣда ему единому видѣние. Князь же рече ему: "Сего не рцы никому же" [21].
Оттолѣ потщався наеха на нь въ 6 час дне [22]. И бысть сѣча велика над Римляны [12], и изби их множество бесчислено от них, и самому королю възложи печать на лице острымь своим копиемь [23].
Здѣ же явишася въ полку Олександрове 6 мужь храбрыхъ, иже мужьствоваша с нимъ крѣпко.
Единъ — именемъТаврило Олексичь [24]. Съй наѣха на шнекъ [25] и, видев королевича [26] мча подъ руку, възѣха по доскѣ, по ней же въсхожаху, и до самого корабля. И втекоша пред ним в корабль, и пакы обратившеся, свергоша его з доски съ конемъ в Неву. Божиею милостию изыде оттолѣ неврежденъ, и пакы наѣха, и бися с самѣмъ воеводою [27] посредѣ полку их.
Другий — новгородецъ, именем Збыславъ Якунович [28], наѣха многажды на полкъ ихъ и бьяшется единем топоромъ, не имѣя страха в сердцы своем. И паде нѣколико от рукы его; и подивишася силѣ его и храбръству.
Третий — Ияковъ, полочанинъ, ловчий бѣ у князя [29]. Съй наѣхавъ на полкъ с мечемъ и мужьствова, и похвали его князь.
Четвертый — новгородецъ, именем Миша [30]. Съй пешь съ дружиною своею натече на корабли и погуби три корабли Римлянъ [12].
Пятый — от молодыхъ людей, именем Сава [31]. Съй наѣхавъ на шатеръ великий, златоверхий и посѣче столпъ шатерный. Полцы же Олександрови, видѣвше падение шатерное, возрадовашася.
Шестый — от слугъ его, именем Ратмиръ [29]. Съй бися пѣшъ, и обступиша его мнози. Он же, от многых ранъ пад, скончася.
Си вся слышахомъ от господина своего Олександра и от инехъ, иже в то время обрѣтошася в той сѣчи [32].
Бысть же в то время чюдо дивно, яко же въ древняа дни при Езекеи цари, егда прииде Сенахирим, царь асурийскъ, на Иерусалиму хотя пленити святы град, и внезапу изыде аггелъ Господень и изби от полка асурийска сто восемьдесят пять тысящь [33]. И въставше утро, обрѣтоша вся трупия ихъ мертва. Тако же бысть и при побѣде Олександрови, егда побѣди короля обонъ полъ рѣкы Ижеры, идѣ же бѣ непроходно полку Олександрову. Здѣ же обрѣтоша многое множество избьеныхъ отъ аггела Божия [34]. Останокъ же их побѣже, и трупиа мертвых своих наметаша корабля и потопиша в мори [10]. Князь же Олександръ возвратися с побѣдою, хваля и славя имя своего Творца» [Житие 1965: 162–168; ЖАН: 191–192].
Общие замечания. Наиболее ранние сведения о Невской битве сохранились в НІЛ старшего извода и в «Житии Александра Невского». Хотя в «Житии» в связи со спецификой источника нет указания на год, когда произошла битва, рассказ о ней в первой редакции этого памятника может содержать хронологически более ранний пласт, чем в Синодальном списке НІЛ. Рассказ о Невской битве — основополагающая часть «Жития», в которой в религиозном преломлении воплощены реальные факты (конкретные детали см. далее в комментариях). Сообщение о Невской битве в Синодальном списке относится к 1240/1241 мартовскому году [Бережков 1963: 262–263].
1. В историографии до последнего времени не оспаривалось положение о большом по численности шведском войске, пришедшем на Неву [Пашуто 1974: 63; Шаскольский 1978: 160, 166; Бегунов 1995: 57 и др.]. Вместе с тем скандинавские источники об этом походе ничего не сообщают. Данный факт пытались объяснить как тем, что поход не был организован официальными шведскими властями [Rein 1870: 43; Шаскольский 1978: 167–168], так и тем, что шведское войско было малочисленным, а само мероприятие оказалось малозначимым [Линд 1995: 46]. Отсутствие конкретных указаний не позволяет сделать определенный вывод о численности шведского войска.
Возможные его размеры можно представить, сравнив с данными о других походах через Финский залив на Неву и Ладогу. Так, в 1164 г. на Ладоге появился шведский флот численностью в «полушестьдесят», т. е. 55 шнек [НІЛ: 31], которые могли вместить несколько более 2 тыс. воинов [Арциховский 1969: 310–311; Шершов 1994: 200]. Примерно такое же по численности войско еми приходило на Ладогу в 1228 г. [НІЛ: 65]. Однако позже в экспедиции шведов в устье Невы в 1300 г., когда была построена крепость Ландскруна («Венец земли»), участвовало только 1100 человек. Причем данное войско также нельзя считать малочисленным, ибо, согласно «Хронике Эрика», в «ледунг вошли лучшие лодки и корабли» [ «Хроника Эрика»: 51].
2. Свей — шведы; мурмане — норвежцы; сумъ — суоми (suomi) — собственно финны; емь (hâeme) — народ в Юго-Восточной Финляндии (в западных источниках — «тавасты»). В исторической литературе высказывались сомнения по поводу состава шведского войска. Так, И. П. Шаскольский и Д. Линд полагали, что в походе не могли участвовать «мурмане», которые были тогда во враждебных отношениях со шведами. Линд считает, что упоминание о норвежцах было добавлено в первоначальный текст летописи только в 20–30-х гг. ХIV в., когда Швецией и Норвегией управлял один король. И. П. Шаскольский сомневался также в том, что в походе 1240 г. участвовали представители народа емь. Они вряд ли стали бы помогать шведам после подавления в середине 30-х гг. восстания против Швеции [Шаскольский 1995: 18; Линд 1995: 47–48]. Однако этот довод представляется малоубедительным. Во-первых, после признания емью власти Швеции они должны были выполнять т. н. «кровавую десятину». Во-вторых, отношения их (по крайней мере, части этого народа) с Новгородским государством были весьма напряженными, что выражалось в обмене военными походами, последний из которых — неудачное нападение флота еми на Ладогу, имел место в 1228 г. [НІЛ: 65].
3. Личность «князя» или «короля» (по «Житию»), возглавившего шведское войско, остается неясной. В 1222–1250 гг. королем Швеции был Эрик Эриксон Лепсе («Картавый»). Но, как полагают исследователи, войско возглавил не сам король, а его ярл, что больше соответствует «князю» Синодального списка. Вместе с тем в историографии нет единогласия по поводу того, кто командовал шведским войском. По сложившемуся еще с XIX в. мнению, ярлом был Биргер Магнуссон — зять короля. Эту точку зрения, опираясь на т. н. «Рукописание Магнуса, короля Свейского», помещенное в ряде поздних русских летописей под 1347 или 1348 г. [НІЛ: 359–360; НIVЛ: 276–277; НVЛ: 260–261], разделяли многие представители русской историографии XIX–XX вв., начиная с Н. М. Карамзина, а также некоторые финские историки, например, Я. Галлен [см. об этом: Шаскольский 1978: 171–178]. К ней же в настоящее время склоняется и Д. Линд [Линд 1995: 49–51]. Но в отечественной историографии последних десятилетий принято считать, что командиром шведов был Ульф Фаси — двоюродный брат Биргера [Шаскольский 1978: 171–178; Шаскольский 1995: 20; Кирпичников 1995: 28; Шишов 1995: 32].
4. Имена епископов в источниках не упоминаются. Финский историк XIX в. века Г. Рейн предполагал, что в походе участвовал епископ Финляндский Томас. Так же считали Г. А. Доннер, В. Т. Пашуто и некоторые другие исследователи [Rein 1870: 85; Donner 1929: 222; Пашуто 1956: 177]. С этим мнением не согласен И. П. Шаскольский, отметивший, что личное участие Томаса в походе не подтверждается источниками [Шаскольский 1978: 170]. Д. Линд называет, помимо Томаса, 6 других епископов шведской церкви: Николауса из Стренгнеса, Магнуса из Вестероса, Ярлера из Упсалы, Лаурентиуса из Линчёпинга, Лаурентиуса из Скара, Грегориуса из Вехье, отмечая при этом, что все они пережили Невскую битву [Линд 1995: 47]. Но в точности сообщения о гибели шведского епископа, судя по приведенному в тексте замечанию: «а иные творяху», сомневается и сам летописец. Показательно в этой связи, что в «Житии Александра Невского» об иерархах католической церкви в составе шведского войска вообще не говорится, хотя, учитывая результат битвы, упоминание агиографом о духовном лице в стане потерпевшего поражение противника лишний раз могло бы подчеркнуть преимущество православной церкви. Вполне вероятно поэтому, что сообщение о епископах в Синодальном списке — позднее добавление, отсутствовавшее в первоисточнике рассказа о Невской битве.
5. В большинстве исторических исследований задержка в устье Ижоры объясняется необходимостью для шведов отдохнуть после тяжелого перехода через Финский залив и перед дальнейшим продвижением вглубь Новгородской земли. То, что конечной целью похода было завоевание Ладоги и Новгорода, как это изложено в Синодальном списке, обычно сомнения не вызывает. Думается, однако, что причину задержки следует искать в том, что шведы планировали построить в устье р. Ижоры опорный пункт для дальнейшего распространения своего влияния в среде местного финноязычного населения [Кучкин 1996: 24; Назарова 1999 (а): 198–199]. Аналогичные попытки, судя по источникам, до начала XIV в. шведы предпринимали еще дважды: в 1256 г. (см. далее: прил. 3) и в 1300 г., построив крепость Ландскруну в дельте Невы [НІЛ: 93; Хроника Эрика: 50–60].
6. Маршрут продвижения русского войска неизвестен. Но следует согласиться с мнением А. П. Кирпичникова, что новгородские отряды двигались к устью Ижоры не по Волхову через Ладогу, а сухопутной дорогой. Ладожский же отряд шел отдельно, а соединение русского войска произошло недалеко от места битвы [Кирпичников 1995: 26].
7. См. ком. 11 к прил. 2Б.
8. IV Вселенский собор в Халкидоне состоялся 16 июля 451 г. На Соборе обсуждался один из догматов христианской церкви: о двух природах Христа. Собор осудил теологическое учение, толкующее соединение двух природ как поглощение человеческой природы божественной [Задворный 1995,1997, т.1: 327; т.2: 23,107 и далее]. Кроме того, на Соборе было принято решение об официальном подчинении Скифской и Херсонской епархий Константинопольскому патриарху, что усиливало влияние восточной христианской церкви на землях будущего Древнерусского государства [Макарий, кн. 1: 107, 112–113]. Святые Кирик и Улита — сын и мать, христианские мученики (III — начало IV в.). Их память в православной церкви отмечают 15 июля.
9. Имя Спиридон у шведов и вообще у католиков неизвестно. Однако Спиридоном звали новгородского архиепископа, о котором говорится в «Житии Александра Невского» и который, согласно Синодальному списку НІЛ [НІЛ: 68–80], был владыкой в Новгороде в 1229–1249 гг. По мнению Д. Линда, это обстоятельство является отражением позднего происхождения (около середины ХIV в.) рассказа о Невской битве, сохранившегося в Синодальном списке [Линд 1995: 45–48]. Он полагает, что первоначальный рассказ о Невской битве в Новгородской летописи был короче того, который сохранился в Синодальном списке. Он был подобен тому, который попал в ПЗЛ [ПЗЛ: 80] и содержал лишь несколько строк, констатирующих сам факт битвы, день, когда она произошла, и потери с обеих сторон. Без специального исследования трудно полностью разделить это мнение. Но предположение о том, что первоначальный летописный текст был дополнен сведениями из «Жития», в результате чего имя Спиридон попало в Синодальный список, вполне вероятно. Совмещение имен новгородского архиепископа и шведского воеводы (в «Житии» он упомянут без имени — см. далее, ком. 27) могло быть ошибкой самого составителя Синодального списка, или же переписчик использовал какой-то дефектный список «Жития», в котором либо отсутствовала либо была повреждена часть текста рассказа.
10. Ср. с сообщением «Жития» о затоплении кораблей с погибшими шведами, при этом отсутствует упоминание о сооружении общей могилы для погибших шведских воинов на месте битвы. Видимо, Синодальный список дает здесь более точную информацию, о чем косвенно свидетельствует и текст ПЗЛ (80): «Немѣць накладоша двѣ [ямы], а добрых повезоша [два] корабля». В скандинавских источниках нет упоминаний о существовании обряда похорон на корабле в море. Вполне вероятно, что агиограф, зная об отправке шведами убитых на кораблях, домыслил затопление кораблей с погибшими. Не исключено, что на такое осмысление повлияли сохранявшиеся на Руси отголоски известий о древнем обряде погребения в ладье. Вместе с тем неизвестно и об обычае у шведов привозить погибших домой. Возможно, их пришлось забрать с собой, поскольку в спешке отступления шведы не успели похоронить «вятших», т. е. знатных людей сообразно их социальному статусу. Упоминание же о захоронении рядовых шведских воинов на месте битвы составитель списка «Жития» просто пропустил, как не представлявшее для него специального интереса.
11. Новгородцы, о гибели которых сообщает Синодальный список НІЛ, в других источниках не упоминаются. Судя по написанию имен с отчествами, Костянтинъ и Гюрята происходили из новгородских бояр. Дрочило, как следует из летописи, был ремесленником. Социальное же положение Неместа неясно. Путанные данные приведены и об общих потерях русских. Указанное число погибших: «20 мужь или мне» (20 человек или менее) представляется заниженным, даже если принять в расчет, что русское войско могло насчитывать всего несколько сот человек [Кирпичников 1995: 26], а шведы были застигнуты врасплох. Но и это сообщение летописца противоречит следующему далее замечанию, что все новгородцы и ладожане «придоша здрави». По мнению В. А. Кучкина, наибольшие потери в русском войске понесла дружина князя Александра Ярославича [Кучкин 1996: 25].
12. Римская часть — здесь: католический мир. Словом «часть» агиограф как бы подчеркивает существование границы между католическим и православным миром. Приводя далее в качестве молитвы Александра Ярославича фразу из Библии [Второзаконие, XXXII: 8]: «…повеле жити не преступая в чюжую часть», автор произведения противопоставляет действия придерживавшегося божьей заповеди православного князя и нарушившего завет католического монарха, который отправился «пленять землю Олександрову».
Полунощная, т. е. северная страна — Швеция. Однако агиограф стремится подчеркнуть не национальную, а конфессиональную принадлежность вражеского войска, неоднократно называя в рассказе о Невской битве шведов «римлянами».
О том, кто именно мог возглавить шведское войско, см. в прим. 3.
13. Эта часть рассказа «Жития» напоминает встречающиеся в былинах вызовы на поединок одного богатыря другим. Не исключено также, что агиограф имел в виду судебный поединок — вид ордалий, когда результат единоборства доказывал правоту победившего. В данном случае автор произведения намекает, что шведский король и русский князь должны были подтвердить истинность своей веры с помощью «Божьего суда», и одновременно объясняет задержку шведского войска в устье Ижоры. О возможных причинах задержки см. в прим. 5.
14. Упоминание о малой, т. е. численно небольшой, дружине не означает, что против шведов выступила только дружина самого князя. Князь «укрепил» («нача крепити») свою дружину, вероятно, за счет новгородских гридней — военных отрядов Новгорода, постоянно находившихся на казарменном (или полуказарменном) положении [Назаров 1986: 46–47]. Кроме них, как следует из дальнейшего рассказа, в войске Александра были и знатные новгородские бояре. По общей же численности русское войско, по мнению историков, не было многочисленным и уступало шведам [Кирпичников 1995: 26]. Это подтверждается и сетованием автора «Жития» на то, что князь Александр не имел времени, чтобы сообщить о нападении шведов отцу во Владимир и дождаться от него подкрепления. А. В. Шишов, правда, приводит конкретные цифры: всего до 1300 человек из Новгорода и 150 конных воинов из Ладоги [Шишов 1995: 32]. Но убедительные основания для этих данных отсутствуют (см. также ком. 30).
15. Князья Борис и Глеб — сыновья князя Владимира Святославича, родные братья. Борис — в крещении Роман, родился ок.986 г. Убит 24 июля 1015 г. Глеб — в крещении Давид, родился ок. 987 г., убит 5 сентября 1015 г. Оба брата были убиты по приказу Святополка Окаянного; в 1072 г. они были канонизированы [ПСРЛ,т. 1: 80, 130–141, 181]. Святые Борис и Глеб пользовались особым почитанием в Новгороде. Укрепление здесь их культа отчетливо проявилось уже во второй половине XIII в., соседствуя с культом св. Софии (см. ком. 7). С XIV в. культ Бориса и Глеба приобрел ярко выраженный военный характер — защитников новгородцев в битвах и войнах [Янин 1974: 92]. См. также ком. 20.
16. Пелгусий — представитель ижорской феодальной землевладельческой знати. Он и его потомки владели селами вблизи устья Невы, где еще в конце XIV в. существовало несколько деревень, носивших название Пелгуевых или Пелкуевых [Гадзяцкий 1940: 130–131]. Остававшийся языческим род Пелгусия — это, очевидно, не его кровные родственники и приближенные (слуги, дружинниками), а его соплеменники-ижеряне. Вместе с тем трудно согласиться с С. С. Гадзяцким, подразумевавшим под «языческим окружением Пелгусия» земледельцев зависящей от него сельской округи. Землевладельцы должны были быть (по крайне мере, частично) также христианами, равно как и его «чада и домочадцы». Однако агиограф не говорит о том, что Пелгусий был единственным «старейшиной» среди ижерян. Выражение «некий муж» сопоставимо с примененным агиографом определением Андреаса фон Велвена — «некто силен» (см. ком. 3 в прил. 2Г) — не единственный, а один из руководителей Ордена. То есть «некий», «некто» у этого автора равнозначно словам «один из». Соответственно и Пелгусий — один из представителей ижорской землевладельческой аристократии. Другие же старейшины — правители соседних с Пелгусием сельских округов Ижорской земли, могли и не состоять на службе у Новгорода, но соперничать с Пелгусием за власть над всеми соплеменниками.
17. Иначе говоря, в служебные обязанности Пелгусия в пользу Новгорода входила охрана торговых судов от нападения разбойников в многочисленных рукавах дельты Невы, а кроме того — предупреждение властей Новгорода в случае появления вблизи берега кораблей с вражескими отрядами. Как кажется, «оба пути», которые стерег Пелгусий, это морской путь — участок побережья до устья Невы, и речной — от устья Невы вверх по течению реки. Таким образом, Пелгусий узнал о подходе шведских кораблей еще до того, как те вошли в Неву, и сразу же послал гонца в Новгород. Поэтому русское войско смогло появиться у места стоянки раньше, чем рассчитывали шведы.
18. Станы и обрытъя — лагеря, защищенные рвами. Поскольку в тексте слово «станы» стоит во множественном числе, можно сказать, что шведы, помимо основного лагеря в устье Ижоры, устроили, по крайней мере, еще один лагерь, выдвинув его по пути предполагаемого подхода русского войска и укрепив его рвом. Этот передовой отряд (или отряды) должен был не только задержать русское войско, но и вести наблюдение за подходом русских — по суше и по реке. Разведав расположение этих лагерей, Пелгусий мог тайно провести новгородцев в обход передового стана к основной части шведского войска. Если же русские появились раньше, чем их ждали, то шведы, очевидно, не успели закончить необходимые работы по укреплению лагерей.
19. Насад — военное судно с палубой, больше, чем военная ладья [Арциховский 1969: 308]. Насады на Руси использовались для транспортировки князей с их дружинами [НІЛ: 65, 73, 87 и др.]. Но в данном случае упоминание насада объясняется, скорее, тем, что, согласно легенде, именно на таком корабле на Днепре у Смедыни был убит князь Глеб в 1015 г. [ЛЛ: 135].
20. По мнению В. Л. Янина, легенда о видении Пелгусия имеет новгородское происхождение. С нее начинается укрепление культа Бориса и Глеба в Новгороде, получившее отражение в новгородском летописании уже с начала 40-х гг. XIII в. [Янин 1974: 91–92]. Вместе с тем, несмотря на религиозный характер рассказа о видении Пелгусия, в нем просматривается реальная основа. Неслучайно Борис и Глеб явились Пелгусию на корабле, входящем с моря в устье Невы во время «морского дозора». Помощью святых в Новгороде могли объяснять то, что Пелгусий вовремя увидел корабли шведов в Финском заливе. Ставшее возможным благодаря этому внезапное нападение русских дружин на численно превосходящих их шведов в значительной мере способствовало победе новгородцев.
21. А. Н. Кирпичников справедливо обратил внимание на то, что приказ князя Александра Пелгусию «никому не говорить» о благоприятном для новгородцев видении, не имел смысла [Кирпичников 1995: 25]. Кажется логичным предположение, что в «Житии» нашел отражение реальный приказ сохранять в тайне известие о приближении шведских кораблей. Вероятно, князь Александр не хотел, чтобы весть о шведском войске быстро распространилась среди местных жителей — ижерян, так как не был уверен в лояльности к новгородским властям части ижорских нобилей.
22. По древнерусскому календарю день начинался с восхода солнца, который в середине июля происходит примерно в полшестого утра. Следовательно, битва завязалась примерно в 11 часов утра.
23. Эта фраза исследователями трактуется по-разному. По мнению A. В. Шишова, во время битвы состоялся поединок князя с Ульфом Фаси, во время которого шведский предводитель был ранен в лицо [Шишов 1995: 35]. Ю. К. Бегунов согласен с тем, что имел место поединок князя со шведским предводителем. Кроме того, автор «Жития» намекает здесь на обычай древних римлян ставить знак собственности — клеймо на лицо своего раба, и тем самым дает читателю понять, что предводитель «римлян» попал в положение раба [ЖАН: 203]. Это замечание представляется, однако, сомнительным. Во-первых, маловероятно, чтобы агиограф знал подобные тонкости в обычаях рабовладельческого Рима. Кроме того, «римлянами» он называет католиков, духовных подданных Римской курии, ничего общего не имевших с древними римлянами. А. Н. Кирпичников считает, что слова «възложи печать на лице» надо понимать в иносказательном смысле. «Лицо» — здесь: передовая линия шведского войска, а «печать на лице» — урон, нанесенный русскими конными копейщиками шведскому войску [Кирпичников 1995: 27–28]. Думается все же, что агиограф подразумевает поединок шведского командующего с русским князем. Причем это сообщение могло иметь легендарный характер. Сюжет о поединке предводителей или двух знатных воинов, предваряющем столкновение в битве вражеских войск, нередок в средневековой литературе. В данном случае автор «Жития» как бы продолжает развивать идею о рыцарском поединке как проявлении «Божьего суда» (см. выше, ком. 13).
24. Гаврила Олексич— новгородский боярин, по предположению B. Л. Янина, — сын Олексы, упомянутого в 1215 г. среди видных бояр с Прусской улицы, сторонников князя Ярослава Всеволодовича [Янин 1974: 93].
25. Шнек — тип морского судна, на которых плавали шведы и другие народы Балтийского региона. При высокой воде шнеки могли проходить до Ладоги и Пскова [НІЛ: 26, 31, 39]. См. о шнеках также ком. 1.
26. Королевич — здесь, возможно, молодой знатный воин, который реально мог и не принадлежать к королевской семье.
27. Ср. с упомянутым в Синодальном списке воеводой по имени Спиридон (см. выше, ком. 9).
28. Збыслав (или Сбыслав) Якунович — новгородский боярин, принадлежавший к «прусской» группировке, получивший поддержку князя Ярослава Всеволодовича во время внутриновгородской распри 1215 г. В 1243 г. стал посадником в Новгороде [Янин 1974: 93; Янин 1991: 15].
29. Ловчий Яков, родом из Полоцка, и слуга Ратмир, вероятно, члены «младшей дружины» князя.
30. Миша, он же Михайло — боярин с Прусской улицы, из рода Морозовых. О подвиге шести мужей в Невской битве, один из которых «Михайло, а прозвище Миша», говорится в родословце Морозовых [Родословец, гл. 37: 180]. Учитывая то, что трое из шести героев Невской битвы — бояре с Прусской улицы, В. Л. Янин считает этот рассказ веским подтверждением предположения о создании «Жития» в Новгороде по инициативе «прусского» боярства [Янин 1974: 93]. Дружину, которой командовал Миша, можно рассматривать как постоянно действующий кончанский (Людина конца) отряд гридней (см. ком. 14).
31. Идентифицировать Саву по другим источникам не представляется возможным. «Молодые люди» — можно трактовать как «младшая дружина» князя, так и «молодшие» новгородцы [Янин 1974: 93].
32. Данное замечание агиографа указывает на то, что рассказ о битве составлен человеком из окружения князя Александра Ярославича, но не очевидцем сражения.
33. Cp.: IV Кн. Царств, XIX, 35. Езекия — царь Иудейский; Сеннахирим — царь Ассирийский.
34. В источниках нет четкого указания на то, на каком берегу р. Ижоры был лагерь шведов. В историографии встречаются предположения как относительно правого [Караев, Потресов 1970: 115–117; 125–127; Пашуто 1974: 96–97 — схема боя], так и левого берега [Шаскольский 1995: 23]. Если верна мысль о том, что шведы собирались строить укрепление, то предпочтительнее первое мнение. Поскольку именно на правом берегу позже возник существующий до сих пор населенный пункт Усть-Ижора, можно предположить, что это место больше подходит для строительства укрепления. Убитые же на левом берегу Ижоры шведы — это, вероятно, команды, отправившиеся для сбора фуража и продовольствия, а, может быть, и заготовки бревен для строительства крепости. Внезапно напасть на них могли ижорские отряды, которыми командовал Пелгусий. Очевидно, информаторы автора «Жития» не знали об отсутствующих в лагере шведах, поэтому обнаружение большого числа убитых врагов в стороне от места сражения было объяснено помощью ангелов.
<…> Того же лѣта взяша Нѣмцы, медвѣжане, юрьевци, вельядци [1] с княземь Ярославомь Володимиричемь Изборьско [2]. И приде вѣсть въ Пльсковъ, яко взяша Нѣмци Изборьскъ; и выидоша пльсковичи вси, и бишася с ними, и побѣдиша я Нѣмци [3]. Тут же убиша Гаврила Горислалича воеводу [4]; а пльсковичь гоняче, много побиша, а инѣхъ руками изъимаша. И пригонивше подъ городъ, и зажгоша посадъ всь; и много зла бысть: и погорѣша церквы и честныя иконы и книгы и еуангелия; и много селъ попустиша около Пльскова. И стояша подъ городомъ недѣлю, но города не взяша; но дѣти поимаша у добрыхъ мужь в тали [5], и отьидоша проче; и тако быша безъ мира: бяху бо перевѣтъ держаче с Нѣмци пльсковичи, и подъвели ихъ Твердило Иванковичь с инѣми, и самъ поча владѣти Пльсковомь с Нѣмци [6] воюя села новгородьская [7]; а инии пльсковичи вбѣжаша в Новьгородъ с женами и с дѣтьми. В то же лѣто, той же зимы выиде князь Олександръ из Новагорода къ отцю в Переяславль съ матерью и с женою и со всѣмь дворомъ своимъ, роспрѣвъся с новгородци [8] <…> [НІЛ: 77–78].
Общие замечания. Рассказ приводится летописцем после сообщения о битве на Неве со шведами, т. е. после середины июля 1240 г. В НІЛ более точных указаний на время нет. Но в П1Л (13) и в ПЗЛ (81) датой битвы названо 16 сентября, а в П2Л (21) — 16 октября.
Подробный рассказ о захвате Пскова содержится в отр. VII СРХ. 1 2
1. Медвежане, юрьевцы, вельядцы — здесь: рыцари из замков и округов Оденпе (рус. Медвежья голова), Дорпат (рус. Юрьев), Феллин (рус. Вельяд).
2. Сомнительно, чтобы князь Ярослав Владимирович действительно стоял во главе всего ливонского войска. Однако в сложившейся ситуации для летописца было важнее рассказать о действиях одиозного князя, чем вспоминать о дорпатском епископе или магистре Ливонского ордена. К тому же русский князь со своей дружиной должны были в большей мере, чем остальные нападавшие, запомниться и жителям Изборска, пережившим это событие (об Изборске см. также в ком. 10 к отр. VII СРХ).
3. По сообщению всех трех псковских летописей, потери русской стороны в битве под Изборском составили 600 человек [П1Л: 13; П2Л: 21; ПЗЛ: 81]. В новгородских летописях эти данные отсутствуют.
4. По другим источникам Гаврила Горислалич (Гориславич) неизвестен (см. также ком. 22 к отр. VII СРХ).
5. «Поимаши в тали» — взяли в качестве заложников сыновей знатных псковичей. Учитывая, что среди псковских бояр были как сторонники, так и противники князя Ярослава и союза с ливонцами, захват заложников должен был существенно повлиять на окончательное решение псковичей сдать город ливонцам. Содержание в плену молодых псковских бояр гарантировало также остававшихся в Пскове ливонцев — немногочисленный отряд (по замечанию автора СРХ) от истребления псковичами. Возвращение заложников произошло только после Чудской битвы и заключения мирного договора (см. далее, ком. 24 к прил. 2Ж).
6. Твердило (Твердила), Твердислав — по другим источникам неизвестен. Из псковских летописей он назван лишь в ПЗЛ [ПЗЛ: 80], но здесь эта информация заимствована из новгородского летописания, как и замечание о том, что Твердило правил городом вместе с ливонцами. Это сообщение летописи противоречит рассказу СРХ (ср. с ком. 23. к отр. VII СРХ; см. также: ком. 27. к прил. 2Ж).
7. То есть, вторгались в пределы собственно Новгородской земли.
8. По предположению А. В. Кучкина, разлад новгородцев с Александром произошел из-за того, что князь допустил захват Пскова, не отправившись на помощь псковичам со своей дружиной, понесшей большие потери в Невской битве [Кучкин 1996: 25]. О возвращении Александра см. ком. 5–7 к прил. 2Ж.
В лѣто 6751. <…> Того же мѣсяца в 18, на память святого мученика Александра, явися знаменье въ Пльсковѣ у святого Иоана в манастыри, от иконы святого Спаса надъ гробомь княгыниномь Ярославлеѣ Володимирича, юже уби свои пасынокъ в Медвѣжи головѣ: иде мюро от иконы по 12 днии, наиде 4 вощаници яко въ стькляницю; и привезоша в Новъгородъ двѣ на благословение, а въ Пльсковѣ оставиша двѣ собѣ [HUI: 79].
Общие замечания. Описываемые события относятся к маю 1243/ 44 (мартовского) года [Бережков 1963: 262–263; НІЛ: 79].
Этот отрывок летописи непосредственно связан с рассказом о взятии Пскова и позволяет объяснить, почему летопись не упоминает имени князя Ярослава Владимировича при взятии Пскова (ср. с отр. VII СРХ).
Исходя из текста данной статьи летописи, можно заключить, что речь идет о могиле второй жены князя Ярослава Владимировича, которая происходила, скорее всего, из знатного псковского боярского рода. В новгородских летописях имя княгини не упоминается, но в некоторых поздних источниках ее называют Евпраксией или Ефросиньей [Baumgarten 1927: 39; Forssman, Tafel 1970: 8]. Существовавший с первой половины XII в. Ивановский женский монастырь в псковском Завеличье (назван по собору Иоанна Предтечи), был местом погребения псковских княгинь [НІЛ: 608; Псков 1994: 232–233]. Соответственно возникает предположение, что первая жена князя Ярослава Владимировича была немка из Ливонии. Сын Ярослава от этого брака воспитывался в Оденпе (Медвежьей голове) или каком-либо другом замке Восточной Эстонии. Что послужило причиной убийства им мачехи, неизвестно. Не исключено, что она ожидала ребенка. Поэтому княжич (не без влияния ливонских родственников) решил таким образом избавиться от возможного наследника на псковский стол. Убийство, скорее всего, произошло после взятия Изборска в 1240 г. и во время осады Пскова, когда обретение Ярославом Владимировичем псковского княжения (а, следовательно, и передача его по наследству) казалось делом решенным. Известие об этой трагедии могло явиться столь сильным потрясением для князя Ярослава Владимировича, что повлияло на его намерение княжить в Пскове, опираясь на союз с Ливонией. Этим объясняется отсутствие его в Пскове во время передачи власти в городе немцам и возвращение на службу к новгородскому князю [Назарова 2000 (а): 44; Selart 2001: 117]. Последний раз он упоминается в летописи под 1245 г. во главе новоторжского отряда, отражавшего нападение литовцев на южные районы Новгородского государства [НІЛ: 79].
В лѣто 6748. <…> Той же зимы [1] придоша Нѣмцы на Водь с Чюдью, и повоеваша и дань на нихъ възложиша, а городъ учиниша в Копорьи погостѣ [2]. И не то бысгь зло, но и Тесовь взята, и за 30 версгь до Новагорода ганяшася, гость биюче [3]; а сѣмо Лугу и до Сабля [4]. Новгородци же послаша къ Ярославу по князя и дастъ имъ сына своего Андрѣя [5]. Тогда же сдумавше новгородци, послаша владыку с мужи опять по Олександра; а на волость Новгородьскую наидоша Литва, Нѣмцы, Чюдь, и поимаша по Лугѣ вси кони и скотъ, и нелзѣ бяше орати по селомъ и нѣчимъ [6], олна вда Ярославъ сына своего Александра опять.
В лѣто 6749. Приде Олександръ князь в Новъгородь [7], и ради быша новгородци. Того же лѣта поиде князь Олександръ на Нѣмци на городъ Копорью, с новгородци и с ладожаны и с Корѣлою и съ Ижеряны, и взя городъ, а Нѣмцы приведе в Новъгородь, а инѣхъ пусти по своей воли; а Вожанъ и Чюдцю перевѣтникы извѣша [8] [НІЛ: 78].
…Въ второе же лѣто [1] по возвращении с побѣды князя Олександра, приидоша пакы от Западныя страны и возградиша град въ отечьствѣ Олександровѣ [2]. Князь же Олександро воскорѣ иде и изверже град их из основания [2], а самых извѣша [8], а овѣх с собою поведе, а инѣх, помиловавъ, отпусти: бѣ бо милостивъ паче мѣры [Житие: 169; ЖАН: 192].
В лѣто 6750 [9]. Поиде князь Олександръ с новгородци и с братомь Андрѣемь и с низовци [10] на Чюдьскую землю на Нѣмци и зая вси пути и до Пльскова; и изгони князь Пльсковъ [11], изъима Нѣмци и Чюдь [12] и сковавъ поточи в Новъгородь, а самъ поиде на Чюдь [12]. И яко быша на земли, пусти полкъ всь в зажитая [13]; а Домаш Твердиславичь [14] и Кербеть [15] быша в розгонѣ [16], и устрѣтоша я Нѣмци и Чюдь у моста и бишася ту; и убиша ту Домаша, брата посаднича [14], мужа честна и инѣхъ с нимь избиша, а инѣхъ руками изъмаша, а инии къ князю прибѣгоша в полкъ; князь же въспятися на озеро, Нѣмци же и Чюдь поидоша по нихъ. Узрѣвъ же князь Олександръ и новгородци, поставиша полкъ на Чюдьском озерѣ, на Узмени, у Воронѣя камени [17]; и наѣхаша на полкъ Нѣмци и Чюдь и прошибошася свиньею сквозѣ полкъ [18], и бысть сѣча ту велика Нѣмцемь и Чюди. Богъ же и святая Софья и святою мученику Бориса и Глѣба, еюже ради новгородци кровь свою прольяша, тѣхъ святыхъ великыми молитвами пособи богъ князю Александру [19]; а Нѣмци ту падоша, а Чюдь даша плеща [20]; и, гоняче, биша ихъ на 7-ми верстъ по леду до Суболичьскаго берега [21]; и паде Чюди бещисла, а Немець 400, а 50 руками яша [22] и приведоша в Новъгородь. А бишася мѣсяца априля въ 5, на память святого мученика Клавдия, на похвалу святыя Богородица, в суботу. Того же лѣта Нѣмци приелаша с поклономь: «безъ князя что есмы зашли Водь, Лугу, Пльсковъ, Лотыголу [23] мечемъ, того ся всего отступаемъ; а что есмы изъимали мужии вашихъ, а тѣми ся розмѣнимъ: мы ваши пустимъ, а вы наши пустите»; и таль пльсковьскую пустиша [24] и умиришася. <…> [НІЛ: 78–79].
<…> По побѣдѣ же Олександрове, яко же побѣди короля, в третий год, в зимнее время [25], поиде на землю Немецкую в велицѣ силѣ, да не похвалятся, ркуще: «Укоримъ Словеньскый языкъ ниже себе» [26].
Уже бо бяше град Плесковъ взят, и тиуны их посажени [27], Тех же князь Олександро изыма, град Плесковъ свободи от плена [28]. А землю их повоева и пожже, и полона взя бес числа, а онех иссече. Инии же гради совокупишася немечьстии [29] и реша: «Пойдемъ и победим Олександра и имемъ его рукама».
Егда же приближишася ратнии, и почюша я стражие Олександрови [30]. Князь же Олександръ опльчися [31] и поидоша противу себе, и покриша озеро Чюдьское обои от множества вой. Отець еже его Ярославъ прислалъ бѣ ему брата меньшаго Ондрея на помощь въ множествѣ дружинѣ. Тако же и у князя Олександра бяше множество храбрых, яко же древле у Давыда царя силнии, крѣпции [32]. Тако и мужи Олександрови исполнишася духом ратнымъ: бяху бо сердца их, акы сердца лвомъ. И решя: «О, княже нашь честный! Ныне приспе время нам положите главы своя за тя». Князь же Олександро, воздѣвъ руцѣ на небо, и рече: «Суди ми, Боже, и разсуди прю мою от языка велеречна [32] и помози ми, Боже, яко же древле Моисеови на Амалика [33] и прадѣду моему Ярославу на окааннаго Святополка» [34].
Бѣ же тогда субота, въсходящю солнцю, и съступишася обои. И бысть сѣча зла и трускъ от копий ломления и звукъ от сѣчения мечнаго, яко же и езеру померзъшю двигнутися; и не бѣ видѣти леду; покры бо ся кровию.
Си же слышах от самовидца, иже рече ми, яко видѣх полкъ Божий на въздусѣ, пришедши на помощь Олександрови. И тако побѣди я помощию Божиею, и даша ратнии плеща своя и сечахуть я, гоняще, яки по аеру, и не бѣ камо утещи [35]. Зде же прослави Богъ Олександра пред всѣми полкы, яко же Исуса Навина у Ерихона [36]. А иже рече: «Имемъ Олександра руками», сего дасть ему Богъ в руцѣ его. И не обрѣтеся противникъ ему въ брани никогда же.
И возвратися князь Олександръ с побѣдою славною. И бяше множество много полоненых в полку его, и ведяху я босы подле коний, иже именуютъ себя Божии ритори [37] [Житие: 169–172; ЖАН: 193].
1. События имели место зимой 1240–1241 г., что соответствует датировке док. 10. В летописи этот рассказ помещен после сообщения о взятии ливонцами Пскова. Автор «Жития», определяя время событий как «во второе лѣто» после победы в Невской битве, считает, судя по всему, «первым годом» остававшиеся до марта 1241 г. месяцы.
2. Ср. с док. 10. Чудь — здесь: вожане, обитавшие между р. Нарвой и западной границей Водской земли (см. ком. 4 к док. 10). О Копорье см. ком. 5 к док. 10. В отличие от летописи, автор «Жития» не упоминает конкретного названия замка и к тому же сообщает не просто о взятии, а о полном разрушении укрепления.
3. Гостъ биючи — т. е. перехватывая и убивая направлявшихся к Новгороду купцов.
4. Сабля — погост и село в районе Верхнего Полужья. О Тесове см. ком. 9 к прил. 2Б. Нападения на этот район крестоносцы могли совершать как из Копорья, так и из Пскова. На первый взгляд, здесь возможны два объяснения: рыцари приходили либо из Копорья, либо из захваченного ими Пскова. Вместе с тем посланцы из Новгорода к князю Ярославу Всеволодовичу, прося о возвращении на новгородское княжение Александра, упоминали о нападениях на Лугу «Литвы, Немцев и Чуди».
5. Князь Александр ушел из Новгорода с дружиной и двором (см. ком. 8 к прил. 2Е.) незадолго до нападения крестоносцев на водь. Князь Андрей Ярославич — младший брат Александра, князь Суздальский, великий князь Владимирский (1249–1252) [ЛЛ: 472–473].
6. Упоминание о нападениях на Лугу вместе «Литвы, Немцев и Чуди» выглядит маловероятным, если только не допустить, что летописец путает литву с латгалами. Подобная путаница встречается и в более ранних сообщениях (см. ком. 4 к прил. 1Г). А если это так, то логично предположить, что на Лугу, спеша использовать ослабление Новгородского государства, напали также и отряды из Рижского епископства, во владениях которого жили и латгалы и эсты — чудь. Появление еще одного противника в пределах Новгородского государства ставило под сомнение то, что не слишком опытный князь Андрей сумеет справиться с ситуацией. Это и заставило новгородцев просить о возвращении в Новгород именно Александра Ярославича.
7. Возвращение Александра в Новгород произошло, вероятно, не ранее осени 1241 г.
8. Сообщение о казни князем Александром старейшин води из Копорья соответствует вытекающему из текста грамоты епископа Генриха (см. док. № 10) заключению о том, что крестоносцы опирались на поддержку тамошних нобилей.
9. 1243/1243 мартовский год [Бережков 1963: 262–263].
10. Низовцы — отряды из Владимиро-Суздальской Руси (см. ком. 1 к прил. 2В).
11. Псков был освобожден, вероятно, в марте 1242 г. В П1Л [П1Л: 13] указано, что «сьдоша Немци въ Псковъ два льта». В П2Л [П2Л: 21] говорится: «три лета».
12. Дважды упоминаемый в данном отрывке этноним «Чюдь» в первый раз подразумевает эстов (ср. с рассказом о взятии Пскова в прил. 2Е и с сообщением отр. VII СРХ, где среди участников нападения на Изборск и Псков эсты не названы). А. Н. Кирпичников полагает, что «чюдь» здесь — вассалы Дорпатского епископства [Кирпичников 1994: 162]. Но нет оснований сомневаться, что эсты участвовали в этом походе, ибо привлечение местного населения к военным действиям (добровольно или в порядке «кровавой десятины») — было обычным явлением [Назарова 1990: 108 и далее].
Второй раз «Чюдь» упоминается не в этническом, а в географическом смысле и означает то же самое, что «на Чюдьскую землю на Нѣмцы». В «Житии Александра Невского» вместо «на Чюдьскую землю на Нѣмцы» говорится просто «на землю Немецкую». Оттуда, вероятно, это уточнение было заимствовано в СЛ (первая четверть XV в.): «на Немецьскую землю» [СЛ: 312]. В связи с этим в исторической литературе делались выводы о намерениях Александра Ярославича продолжить войну на территории Дорпатского епископства и захватить Дорпат [Строков 1955: 261; Разин 1940: 107; Ангарский 1960: 117 и др.]. Отличное мнение высказал Г. Н. Караев, полагавший, что в сложной обстановке для Руси новгородский князь вряд ли планировал активное наступление на Ливонию. Более вероятно, что он хотел закрепиться на ливонских рубежах и предотвратить новое нападение на Псков. При этом он рассчитывал вызвать ливонское войско на сражение в наиболее благоприятных для себя условиях [Караев 1966 (б): 156–157].
13. В СЛ [СЛ: 312] перед этой фразой вставлено: «Бе бо зима в то время». О «зажитие» см. ком. 2 к прил. 2В.
14. Домаш Твердиславт — новгородский воевода, принадлежавший к «прусской» боярской группировке Новгорода [Янин 1991: 12 и далее]. Сын посадника Твердислава Михайловича и брат посадника Степана Твердиславича, умершего в 1243 г. [НІЛ: 79]. Активно участвовал в политической жизни Новгорода еще на рубеже 20–30-х гг. XIII в. [НІЛ: 68].
15. Кербет, Ербет — новгородский воевода. В. Т. Пашуто считал его тверским воеводой [Пашуто 1956: 184], хотя конкретно это мнение не обосновывал. В. А. Кучкин называет его дмитровским наместником великого князя Ярослава Всеволодовича [Кучкин 1996: 26].
16. Как справедливо полагают исследователи, Домаш и Кербет были посланы с небольшим конным отрядом в разведку [Пашуто 1956: 184; Караев 1966 (б): 157]. Цель разведки — выяснить размеры выступившего навстречу русским ливонского войска. Не исключено, что разгром отряда Домаша дал надежду рыцарям на легкую победу надо всем войском, тем самым ослабив их боевой настрой. По мнению В. А. Кучкина, это сражение произошло близ р. Лутсу у совр. местечка Моосте [Кучкин 1996: 26]
17. Узмень — Теплое озеро, соединяющее Чудское и Псковское озера, узкий и достаточно мелкий пролив.
Начиная с прошлого века, исследователи выдвигали различные предположения относительно точного местонахождения Вороньего Камня [Караев 1966 (а): 6–17]. В результате комплексного исследования ученые пришли к заключению, что Вороний Камень — мыс на о. Вороний в северо-восточной части Узменя, недалеко от впадения в озеро р. Желчи [Кузнецова 1966: 126–129; Караев 1966(a): 23; 1966(6): 155, 157, 160–161]. В СЛ [СЛ: 314] в тексте после описания потерь ливонцев добавлено: «а иных вода потопи». Такое же добавление сделано и в ПЗЛ [ПЗЛ: 82]. Ссылаясь на эти слова, Г. Н. Караев заключал, что здесь получил отражение тактический прием русских, специально погнавших рыцарей в сторону от эстонского берега на т. н. «сиговицу» — в юго-восточную часть озера, где в теплые зимы остаются незамерзающие полыньи [Караев 1966 (б): 146, 165]. В определенной степени предположение Караева подтверждается и в СРХ (ср. ком. 34 к отр. VII). Правда, данное заключение было бы более обоснованно, если бы такая фраза содержалась в наиболее раннем летописном списке. Летописец же XV в. мог исходить из чисто логического предположения: в начале апреля лед был уже достаточно слабым, чтобы в некоторых местах ломаться под весом коня и тяжеловооруженного, закованного в латы рыцаря.
18. «Свинья» — русское название широко применяемого в средневековой Европе порядка построения рыцарского войска в форме клина (см. ком. 33 к отр. VII СРХ). Аналогичное построение было применено рыцарями и в битве при Раквере в 1268 г. (см. отр. IX СРХ, строфы 7599–7600).
19. О новгородских культах св. Софии и св. Бориса и Глеба см. в ком. 7, 15, 20 к прил. 2Д.
20. «Даша плеща» — «отступили», «побежали» с поля боя.
21. Суболинеский, Соболичъский, Соболицкий, берег — северная часть западного (эстонского) побережья Теплого озера [Паклар 1951: 304–316; Караев 1966 (б): 161].
22. Ср. с потерями ливонцев, о которых пишет автор СРХ (ком. 37 к отр. VII). Думается, что хронист подразумевал лишь потери рыцарей Ордена, тогда как летописец называет примерную цифру всех потерь ливонцев. Среди захваченных в плен были, вероятно, не только орденские братья, но и вассалы епископа Дорпатского.
В поздних летописях [НІVЛ: 228, НVЛ: 219, СЛ: 314, ПЗЛ: 81] говорится уже о 500 павших ливонских воинах. Причем, в НІVЛ сказано: «паде Немець ратьмановъ и пановъ 500», а в ПЗЛ — «Немець и ратмановъ». И. И. Срезневский переводил слово «ратман» как «ратник», хотя и отмечал, что этим словом в русских документах уже с XIII в. называли членов магистратов ливонских городов [Срезневский, т. III: 105]. Тем самым он как бы подтверждал, что летописец назвал общие потери ливонцев. Однако слово «ратман» в рассказе о Ледовом побоище впервые появилось в списках НГVЛ конца XV в. и отражало, скорее, современные летописцу политические реалии в условиях подготовки войны с Ливонией, а не заимствование из какого-нибудь более древнего летописного текста.
23. Водь — «Водская земля» Новгородского государства, а также район с этнически родственным северо-восточным эстам населением, граничивший пор. Нарве с Эстонией. Поход туда был предпринят в 1241 г. силами Ливонского ордена (см. док. 10 и ком. 2 к прил. 2Ж). Луга— земли по р. Луге, куда ливонцы совершали набеги в 1241 г. (см. выше: ком. 5). Лотыгола — юго-восточная часть современной Латвии, к югу от древней области Адзеле, захваченная Ливонским орденом незадолго до Ледового побоища, а затем отвоеванная им вновь в 60-х гг. XIII в. [Mugureviôs 1973 (а): 28–29].
Судя по тем территориям, от которых обещали «отказаться» ливонцы, в мирных переговорах, помимо послов Ливонского ордена, дорпатского епископа и вассалов Дании, должны были участвовать представители рижского епископа и, возможно, епископа Вик-Эзельского (ср. едок. 10).
24. Речь идет о возвращении из плена детей псковских бояр (см. выше, ком. 5 к прил. 2Е) Вполне вероятно, что заложников брали и в других захваченных районах Новгородского государства. Не исключено, что в плен были взяты и некоторые воины из отряда Кербета. Тех и других должны были обменять на пленных рыцарей.
25. «Третий год после победы над королем (здесь считается после Невской битвы. — Е. Н.)… в зимнее время» в представлении автора «Жития» должен был начаться с марта 1242 г. (ср. выше с ком. 1). К «зимнему времени» он мог отнести март и начало апреля, если еще сохранялся снежный покров.
26. То есть, чтобы ливонцы не заявляли: «Подчиним себе словенский народ» [см. перевод Ю. К. Бегунова в ЖАН: 198].
27. Ср. с ком. 23. к отр. VII СРХ. Хотя в издании 1995 г. Ю. К. Бегунов использовал слово «тиуны», в списке «Жития» из Синодального собрания ГИМ и в некоторых других вместо «тиунов» говорится о «наместниках»: «намѣстникы от Немець посажени» [см. Житие: 169]. В тексте СЛ [СЛ: 312] стоит: «тиуни их посажени», но далее, после слов, заимствованных из Синодального списка НІЛ: «и зая все пути… изъимавъ нѣмцы и чюдь», добавлено: «и намѣстникы немѣцькыя».
28. В списке Синодального собрания ГИМ и ряде списков «Жития» [Житие: 169] стоит: «Он же въскорѣ градъ Псковъ изгна и Нѣмець изсѣче, а инѣх повяза, и град свободи от бежбожных Нѣмець». В П1Л [П1Л: 13] отражен существовавший в Пскове культ св. Троицы: «град Псков избави от безбожных Немець помощью святыя Троица».
29. Грады — здесь, возможно, замки Дорпатского епископства и соседние замки Ливонского ордена, точнее — рыцари из этих замков.
30. В СЛ [СЛ: 312]: «Егда же приближишася, и почюдишася стражие великаго князя Александра Ярославича силѣ немецькои. Самъ же велиикы князь Александръ поклонися Святѣй Троицѣ и поиде на землю Немецьскую, хотя мьстити кровь крестияньскую». Здесь «поклонися Святѣй Троицѣ» можно рассматривать как псковское влияние и как указание на то, что Александр отправился в «Чюдскую землю» сразу из Пскова.
31. «Оплечися» — здесь: «построил полки» [см. ЖАН: 199].
32. Давид — царь Израиля, сражавшийся с врагами, нападавшими на земли его народа. При этом он не всегда встречал понимание у соотечественников [см., напр., 1 кн. Царств, 30, 1–31]. Автор «Жития» здесь мог иметь в виду периодические размолвки князя Александра с новгородцами; к подобным случаям относятся и слова «разсуди прю мою от языка велеречна», т. е. «рассуди распрю мою с народом велеречивым» [ЖАН: 199]. В списке Синодального собрания ГИМ и некоторых других вместо «велеречна» стоит «непреподобна» [Житие: 170–171].
33. О том, как Моисей помогал Иисусу Навину победить амаликитян, см. Исх., 17, 8–16.
34. Святополк — князь Святополк Ярополчич, прозванный за убийство князей Бориса и Глеба «окаянным». Ярослав — князь Киевский Ярослав Владимирович, разбивший в 1016 г. войско Святополка [ЛЛ: 130–142].
35. Не исключено, что фантастичность данного рассказа, характерная для агиографического сочинения, основывалась все же на реальном сообщении очевидца. У наблюдателя, смотревшего за боем на льду с берега, особенно если он находился на некотором расстоянии от берега, действительно могло создаться впечатление парения конницы над озером.
36. См. Иисус Навин, 6 и далее.
37. Божии ритори (божии рыцари) или слуги Божии — название рыцарей Ордена меченосцев (milites Dei), посвященного Иисусу Христу. В некоторых ливонских, а также в русских источниках это название было перенесено и на рыцарей Ливонского ордена, хотя последний был посвящен Деве Марии.
3.Русско-ливонские отношения в 50–60-х гг. XIII в.
Нѣкогда же [1] приидоша къ нему послы от папы, из великаго Рима, ркуще: «Папа нашъ тако глаголет: "Слышахом тя князя честна и славна, и земля твоя велика. Сего ради прислахом к тобѣ от двоюнадесять кординалу два хитрейшия — Галда и Гѣмонта, да послушавши учения ихъ о законѣ Божии"» [2].
Князь же Олександро, задумавъ съ мудреци своими, въсписа к нему ирече: «От Адама до потопа, отпатопадо разделения языкъ, отразьмѣшениа языкъ до начала Авраамля, от Авраама до проитиа Иисраиля сквозе Чермное море, от исхода сыновъ Иисраилевъ до умертвия Давыда царя, от начала царствия Соломоня до Августа царя, от начала Августа и до Христова Рождества, от Рождества Христова до Страсти и Воскресения Господня, от Въскресения же его и до Возшествия на небеса, от Възшествиа на небеса до царства Константинова, от начала царства Костянтинова до перваго собора, от перваго собора до седмаго — сии вся добрѣ съвѣдаемъ, а от вас учения не приемлем» [3]. Они же възвратишася въсвояси [Житие: 175–176; ЖАН: 194].
1. Данный рассказ помещен в «Житии» после событий, датируемых по летописи 1252 г. — о нападении монгольского войска под командованием Неврюя на Владимиро-Суздальскую Русь [ЛЛ: 473]. Однако наречие «некогда» указывает на то, что посольство могло прибыть раньше этого времени. По мнению А. А. Горского, посольство следует датировать 1250 г. Оно отправилось в Новгород после того, как папа не получил ответа на свое послание от 15 сентября 1248 г. [Горский 1995: 7]. Думается, однако, что именно это посольство должно было доставить папскую грамоту Александру. Встретиться же с князем послы могли не ранее его возвращения из Орды на Русь — во Владимир — зимой 6757 (1249/50) мартовского года или, что вероятнее, — в Новгород в 6758 (1250/51) мартовском году [ЛЛ: 472, НІЛ: 80, Бережков 1963: 113, 271].
2. Галд и Гемонт — вероятно, Halt (Holt) иHelmoldus. Среди двенадцати кардиналов того времени они неизвестны. Учитывая содержание послания от 15 сентября 1248 г. (см. док. 12), надо полагать, что Гальт и Гельмольд были посланы не непосредственно от папы, а от архиепископа Прусского и Ливонского Альберта фон Зуербеера. Идентифицировать их по другим источникам не представляется возможным.
3. На первом Вселенском Соборе в Никее (325 г.) был утвержден свод догматов христианской церкви — «Символ веры». На седьмом Вселенском Соборе — также в Никее (787 г.), догматы «Символа веры» были подтверждены в первоначальном виде. Но в IX в. начались теологические споры по поводу единства души Бога Отца и бога Сына, достигшие своего пика при папе Николае и патриархе Фотии. Западная христианская церковь внесла в «Символ веры» изменение, согласно которому Святой Дух исходит от Бога Отца и от Бога Сына. Однако иерархи Восточной церкви не признали данного изменения. В наставлении к православному «Символу веры» было сказано: «Веруй и седьми Соборам» [Макарий, кн. 1: 201–203; кн. 2: 67]. Таким образом, была подтверждена приверженность князя Александра православной церкви. Одновременно это означало и отказ от политического союза против Монгольской империи, поскольку с точки зрения папства такой союз предполагался только при условии духовного главенства Римской церкви.
В лѣто 6761 [1] <…> Того же лѣта придоша Нѣмцы подъ Пльсковъ и пожгоша посадъ, но самѣхъ много ихъ пльсковичи биша. И поидоша новгородци полкомъ к нимъ из Новагорода, и они побѣгоша проче. И пришедше новгородци в Новъгородъ, и покрутившеся идоша за Нарову, и створиша волость их пусту; и Корѣла такоже много зла створиша волости ихъ. Того же лѣта идоша съ пльсковичи воевать ихъ, и они противу ихъ поставиша полкъ, и побѣдита я пльсковичи силою креста честнаго: сами бо на себе почали оканьнии преступници правды; и прислаша въ Пльсковъ и в Новъгородъ, хотяша мира на всей воли новгородьскои и на пльсковьскои; и тако умиришася [2] [НІЛ: 80].
1. События относятся к 1253/54 мартовскому году [Бережков 1963: 262–263]. Причем, судя по расположению данного рассказа в контексте статьи, ко второй половине года.
2. В ливонских источниках об этом походе сведений нет. Нельзя с уверенностью сказать, из какой именно части Эстонии приходили рыцари: коротким путем из Дорпатского епископства, подойдя к Пскову с юга (мимо Изборска), или из Северо-Восточной Эстонии вдоль восточного берега Чудского озера. Об этом пути можно говорить на том основании, что ответный поход новгородцев последовал не в Дорпатское епископство, а за Нарву. Причем туда же, судя по всему, пошли затем и псковичи вместе с карелами. Маловероятно, чтобы карелы решили отправиться в поход против Дорпатского епископства, весьма далекого от их территорий, тогда как удар по району за Нарвой был весьма важен для части карельской знати, стремившейся предотвратить проникновение в их землю католических проповедников из Северо-Восточной Эстонии (ср. едок. 10, 14, 15).
В лѣто 6764 [1]. Придоша Свѣй, и Ѣмь, и Сумъ [2], и Дидманъ [3] съ своею волостью и множьство [4] и начата чинити городъ на Наровѣ [5]. Тогда же не бяше князя в Новѣгородѣ, и послаша новгородци в Низъ къ князю по полкы, а сами по своей волости рослаша. Они же оканьнии, услышавше, побѣгоша за море [6]. В то же лѣто, на зиму, приѣха князь Олександръ, и митрополитъ с нимь [7]; и поиде князь на путь, и митрополитъ с нимь; — и новгородци не вѣдяху, іодѣ князь идеть; друзии творяху яко, на Чюдь идеть [4]. Идоша до Копорьи, и поиде Александръ на Ѣмь, а митрополитъ поиде в Новъгородь, а инии мнози новгородци въспятишася от Копорьи. И поиде съ своими полкы князь и с новгородци [8]; и бысть золъ путь, акыже не видали ни дни, ни ночи; и многымъ шестикомъ бысть пагуба, а новгородцевъ богъ сблюде. И приде на землю Ѣмьскую, овыхъ избита, а другыхъ изъимаша; и придоша новгородци с княземь Олександромь вси здорови [НІЛ: 81].
1. События относятся к 1256/1257 мартовскому году [Бережков 1963: 262–263]. Появление шведов в пределах Новгородского государства следует датировать весной 1256 г.
2. Иначе говоря, шведы вместе с отрядами зависимого от них населения Южной Финляндии (см. о них в ком. 2 к прил. 2Д).
3. «Дидмана» обычно отождествляют с Теодорихом (Дитрихом, Тидериком) фон Кивелем и считают, что его отряды вместе со шведами вторглись в пределы Новгородского государства [Гадзяцкий 1940: 107; Шаскольский 1978: 214; Кучкин 1996: 29]. Это сообщение вроде бы подтверждается упоминанием НІЛ мл. извода под 1294 г. о строительстве неким «Титмановичем» «отия городка» на восточном берегу р. Нарвы [НІЛ: 328]. «Отий городок» указанные авторы интерпретировали как «отчий». Они же полагали, что Титманович восстановил городок, который построил в 1256 г. его отец. Такое отождествление, однако, вряд ли правомерно. Хотя Дидман (Титман, Тидеман) и Тидерик (Дидрих, Дитрих) — разные формы имени Теодор их, на Руси они известны как самостоятельные имена [НІЛ: 49: 245; ГВНП, № 29: 49, 57, 87]. Предполагать, что летописец их просто спутал, нет основания. Вместе с тем Тидеман фон Кивель известен на исторической арене в более позднее время и, судя по возрасту, мог быть сыном Теодориха. В конце 80-х гг. XIII в. он участвовал в грабеже торговых судов у берегов Северо-Восточной Эстонии и у устья Нарвы [LUВ, Bd. I, № DXXIII: 636–637] и, безусловно, должен был быть известен в Новгороде. В ливонских документах самого начала ХIV в. упоминается также Отто фон Кивель, очевидно, сын Тидемана, т. е. Титманович, который, вероятнее всего, и построил в 1294 г. городок, названный его именем (Оттенбург, а не «отчий городок»), и имел в Новгороде такую же дурную репутацию, как и его отец [Арбузов 1912: 42; Nazarova 2001: 191–193]. Учитывая приведенные обстоятельства, можно предположить, что первоначально в статье было имя «Тидерик» или «Дидрих», скорректированное летописцем начала ХIV в., в соответствии со статьей 1294 г., на более знакомое ему «Дидман».
4. В НІЛ мл. извода добавлено: «и множество рати» [НІЛ: 308]. В СЛ после «Дидман» написано: «и чюдь съ всею властию и множествомъ рати» [СЛ: 333]; в близкой к ней Нкр — «и чюдь со всею областию и множеством рати» [Нкр: 48]. Слово «рати» было, очевидно, пропущено составителем Синодального списка. Добавление же «и чюдь со всею властью» («областию») позднее вставлено летописцем, чтобы связать начало рассказа со следующей далее фразой о том, что Александр со своими силами пошел «на Свѣйскую землю и на Чюдь». Эта фраза в указанных летописях заменяет рассуждения в НІЛ по поводу маршрута русского войска.
5. Вызывает сомнение то обстоятельство, что Кивель со своими отрядами появился вместе со шведами на восточном берегу Нарвы. Датчане и ливонские рыцари к концу 1255 г. не были готовы к походу в Новгородское государство (см. об этом ком. 3, 7 к док. 14). В ливонских документах вообще нет упоминаний о таком походе в конце 50-х гг. Вместе с тем известно, что как раз во второй половине 50-х гг. обустраивается крепость Нарва на западном берегу реки, примерно напротив того месте, где шведы собирались построить свой городок [Nazarova 2001: 192]. Иначе говоря, североэстонские рыцари вообще могли не переходить тогда через Нарву, а укреплялись на своей территории, готовясь к серьезному наступлению. Косвенно о том, что в Новгороде первоначально имели неверную информацию о составе вторгшихся крестоносцев, свидетельствует и внезапное решение князя Александра отправиться не «на Чюдь», т. е. в Эстонию, а в Южную Финляндию — «на Емь». Таким образом, точно мы можем говорить лишь о том, что в пределах Новгородского государства в 1256 г. были шведы и финны.
6. И. П. Шаскольский объяснял внезапный уход шведов тем, что их испугал широкий размах приготовлений новгородцев для защиты своей земли, а также ожидаемый приход войск Александра из Владимиро-Суздальской Руси. Кроме того, шведы не были, якобы, уверены в надежности финских отрядов [Шаскольский 1978: 214]. Кажется, однако, странным, что шведы, намереваясь закрепиться в новгородских владениях, не рассчитывали на активный отпор с русской стороны и на возвращение в Новгород князя Александра, а вместо того, чтобы использовать время до прихода русских сил для закрепления на берегу Нарвы, они спешно ретировались. Думается, что причину неожиданного ухода шведов следует искать в высказываемом недовольстве их активностью на восточном берегу Нарвы со стороны ливонцев, уже считавших эти земли своими. Вероятно, реакция была более резкой, чем могли ожидать шведы. Опасаясь, что в случае наступления русских войск ливонцы не окажут им поддержки, шведы предпочли уйти. Кроме того, Швеции нежелательно было обострение отношений с датским королем — сеньором североэстонских феодалов, и Тевтонским орденом, филиалом которого был Ливонский орден.
7. Митрополит Киевский Кирилл III, который с 1250 г. находился при князе Александре в Суздальской земле и приезжал с ним в Новгород еще в 1251 г., когда Александр перенес тяжелую болезнь [ЛЛ: 472–475].
8. Характерно, что летописец сообщает об участии в походе вместе с дружинами князя и низовцами только «новгородцев». Иначе говоря, новгородское боярство не сумело собрать войско со всего Новгородского государства: ладожан, псковичей и др.
В лѣто 6770 [1] Срубиша новгородци городъ новъ, а с Литвою миръ взяша [2] <…> Того же лѣта в осенинѣ [3], идоша новгородци с князем Дмитриемь Александровичемь [4] великымь полкомь подъ Юрьевъ [5]; бяша тогда и Костянтинъ князь, зять Александровъ [6], и Ярославъ, брат Александровъ [7], съ своими мужи, и Полотьскыи князь Товтивилъ [8], с ним полочанъ и Литвы 500, а новгородьского полку бещисла, только богъ вѣсть. И бяша град твердъ Юрьевъ, въ 3 стѣны [9], и множьство людии в немь всяхыхъ, и бяху пристроили собѣ брань на градѣ крѣпку; но честнаго креста сила и святой Софьи всегда низлагаеть неправду имѣющихъ: тако и сии град, ни во чтоже твердость та бысть, но помощью божиею одинымь приступлениемь взять бысть и люди многы града того овы побита, а другы изъимаша живы, а инии огнемь пожжени, и жены ихъ и дѣти; и взята товара бещисла и полона; а мужа добра застрелиша с города, и Петра убита Мясниковича [10]. И приде князь Дмитрии в Новъгородъ со всѣми новгородци съ многымь товаромь [НІЛ: 83].
«<…> Бѣ же тогда нужда велика от иноплеменникъ: и гоняхутъ христианъ, веляше с собою воинъствовати. Князь же великый Олександро поиде к цареви, дабы отмолити людии от бѣды тоя [11].
А сына своего Димитрия посла на Западныя страны [12], и вся полъкы своя посла с нима, и ближних своих домочадець, рекши к ним: "Служите сынови моему, акы самому мнѣ, всѣмъ животомъ своим" [13].
Поиде князь Дмитрий в силѣ велицѣ, и плѣни землю Нѣмецкую, и взя град Юрьевъ, и възвратися к Новугороду съ многымь полоном и с великою корыстию» [14] [Житие: 177; Ж АН: 195].
Общие замечания. Далее приводятся рассказы НІЛ и «Жития» о походе русского войска на Дорпат (Юрьев). Сообщение о тех же событиях содержится в отр. 5 СРХ.
1. 1262/1263 мартовский год [Бережков 1963: 262–263].
2. По всей вероятности, «мир», т. е. мирный договор, включал условие о приостановке нападений литовцев на южные районы Новгородской Руси, а кроме того пункт о совместных военных действиях против Ордена (об этом договоре см. ком. 2, 3 к отр. VIII СРХ). Сообщение о «мире» с литовцами помещено в начале летописной статьи до упоминания о том, что от удара молнии (это могло быть уже в начале мая. — Е. Н.) сгорела («съгорѣ от грома») церковь Бориса и Глеба. Учитывая же выводы, сделанные на основании изучения СРХ, можно предположить, что летописец отметил самым началом года не время заключение договора, а тот момент, когда в Новгороде стали собираться войска, чтобы отправиться в совместный с литовцами поход в Ливонию.
3. В осенинѣ — осенью 1262 г. Таким образом, войска могли находиться в Новгороде более полугода — с апреля — марта или даже с февраля 1262 г. (см. ком. 2). О причинах задержки см. ком. 9 к отр. VIII СРХ.
4. Дмитрий — князь Дмитрий Александрович, сын князя Александра Ярославича. Впервые Александр оставил его княжить в Новгороде в начале 1260 г., когда ушел во Владимир [НІЛ: 83]. Дмитрий участвовал также в походе на Раквере в 1268 г. (см. в отр. IX СРХ и в прил. ЗД); в 70-х гг. он княжил в Новгороде. Дмитрий намеревался обустроить свою резиденцию в Копорье, но встретил сопротивление со стороны новгородцев. Умер в 1294 г. [НІЛ: 89–90, 321–325, 328; Янин 1998: 91]. Во время похода на Юрьев-Дорпат Дмитрию было 9 лет [Бегунов 1965: 20]. Юным возрастом князя летописец объяснял и причину его изгнания из Новгорода в 1264 г.: «зане князь зело малъ бяше» [НІЛ: 84]. Очевидно, что решение князя Александра поставить сына во главе войска было вынужденным.
5. В историографии высказывалось предположение о том, что поход на Дорпат задумывался как акт давления, чтобы заставить балтийские торговые города (Любек и Висбю) при подписании торгового договора принять условия Новгорода [ГВНП: 56–57]. Не ясно, однако, почему в таком случае объектом давления был выбран Дорпат. Кроме того, существуют достаточно убедительные доказательства того, что заключение этого договора предшествовало походу [Goetz 1916: 73–74; Рыбина 1986: 33–34; Рыбина 1989: 46–50; Янин 1991: 82–83]. Думается, что, отправляя войско во главе с сыном в Ливонию, Александр преследовал следующие цели. Во-первых, так мог быть реализован потенциал большого войска, собранного для конкретных военных действий, но долгое время (см. ком. 3) находившегося в бездеятельном ожидании. Во-вторых, успех похода мог сгладить противоречия между Александром и новгородцами, возникшие в результате ордынской переписи и восстания 1259 г. [НІЛ: 82–83] и дополненные неудобствами, которые должно было доставить горожанам длительное пребывание войск в Новгороде. В-третьих, русские, отправившись в Ливонию, хотя и с большим опозданием, все же выполнили союзнические обязательства перед Литвой. Последнее было весьма важно, поскольку обострять отношения с литовцами и подталкивать Миндаугаса к союзу с Орденом было тогда очень нежелательно.
Неясно также, планировал ли изначально Александр нападение именно на Дорпат или же предполагался какой-то другой пункт в Ливонии, например, находившийся недалеко от Дорпатского епископства орденский замок Феллин (Вильянди). Нападение на важный опорный пункт Ордена больше соответствовало бы сути антиорденского союза с литовцами. Однако богатый Дорпат был более привлекательной целью для русского войска. Так что маршрут мог быть изменен уже во время самого похода — с согласия малолетнего князя Димитрия или же игнорируя его [см. Назарова 1998 (а): 17–18].
6. В историографии нет единого мнения по поводу личности князя Константина. Некоторые отождествляют его с сыном князя Ростислава Мстиславича и внуком Мстислава-Бориса Романовича из смоленской ветви Рюриковичей [НІЛ: 584; Войтович 1990: 125, 131]. Высказывалось также предположение, что Константин был сыном литовского князя Таутвилы (см. далее ком. 8), правившего тогда в Полоцке [Пашуто 1959: 382, 385]. Определенно можно лишь сказать, что среди «ближних домочадцев» Константин занимал важное место, поскольку в перечислении участников похода он поставлен летописцем между сыном и братом Александра Ярославича. Предположительно тот же князь Константин участвовал и в походе 1268 г. на Раквере (рус. Раковор) (см. в ком. 4 к прил. ЗД).
7. Ярослав — Ярослав Ярославич, брат князя Александра Ярославича, князь Тверской (1246–1271), князь Новгородский (1265–1267, 1269–1272 гг.), великий князь Владимирский (1264–1271). Умер в 1272 г. во время поездки в Орду [НІЛ: 83–89; Янин 1991: 84].
8. Товтивил, Таутвила — один из жемайтийских князей, который в 40-х гг. пытался укрепить свою власть, опираясь на поддержку Ордена и Риги, а затем перешел в стан противников крестоносцев. Участвовал в нападениях на русские земли. Первым из литовских князей правил в Полоцке (с 1246 или 1248 г.). Таутвила пытался проводить независимую от Миндаугаса политику, в связи с чем часто конфликтовал с последним. После убийства Миндаугаса в 1263 г. он боролся за власть в Литве с князем Тренётой и был убит в 1264 г. [Пашуто 1959: 92–98, 100–108, 297, 318, 345, 378; Gudaviôius 1989: 145–147; Александров, Володихин 1994: 24–35, 44].
9. Речь идет не о замке, а о городских кварталах, окруженных деревянными укреплениями, которые были сожжены в результате штурма русскими войсками (см. ком. 16 к отр. VIII СРХ).
10. По другим документам Петр Мяснцкович неизвестен.
11. Речь идет о поездке князя Александра Ярославича в Орду, чтобы договориться об освобождении русского войска от похода в Иран (см. ком. 9 к отр. VIII СРХ).
12. В отличие от «Жития», НІЛ сообщает о поездке князя Александра в Орду после рассказа о походе в Ливонию [НІЛ: 83]. Однако последовательность событий в «Житии» представляется более вероятной. Вряд ли князь Александр поручил бы возглавить многочисленное войско в походе в Ливонию малолетнему сыну, если бы сам находился тогда на Руси.
13. По мнению исследователей, эта фраза звучала в первоначальной редакции «Жития» как политическое завещание, включенное в текст для обоснования прав Дмитрия на Владимирское великое княжение, которое у него в начале 80-х гг. оспаривал его младший брат Андрей. С борьбой за владимирский великокняжеский стол связывают и изменения в рассказе о походе на Юрьев-Дорпат в ряде списков «Жития» В них во главе русского войска указан не Дмитрий, а Ярослав Ярославич: «А брата своего моложыцаго Ярослава и сына своего Димитрия с новгородци». Изменения, как полагают, могли быть сделаны уже в конце XIII в. книжниками, связанными с Андреем Александровичем. Соответственно в тексте нет и наказа князя служить его сыну Дмитрию [Бегунов 1965: 17–18, 20].
В лѣто 6776 [1]. Сдумаша новгородци с княземь своимь Юрьемь [2], хотѣша ити на Литву, а инии на Полтескъ, а инии за Нарову. И яко быша на Дубровнѣ [3], бысть распря, и въспятишася и поидоша за Нарову къ Раковору [4], и много в земли ихъ потратиша, а города не взяша; застрѣлиша же с города мужа добра Федора Сбыславича [5] и инѣхъ 6 человѣкъ; и приѣхаша здорови. Того же лѣта сдумавше новгородци с посадникомъ Михаиломъ [6], призваша князя Дмитрия Александровича [7] ис Переяславля с полкы, а по Ярослава [8] послове послаша; и посла Ярославъ в себе мѣсто Святъслава [9] с полкы. И изискаша мастеры порочныѣ [10], и начата чинити порокы въ владычни дворѣ. И прислаша Нѣмци послы своя, рижане, вельяжане, юрьевци [11] и изъ инѣх городовъ, с лестью глаголюще: «намъ с вами миръ; перемогаитеся с колыванци и съ раковорци [12], а мы к нимъ не приставаемъ, а крестъ цѣлуемъ [13]». И цѣловаша послы крестъ; а тамо ѣздивъ Лазорь Моисиевичь [14] водилъ всѣхъ ихъ къ кресту, пискуповъ и божиихъ дворянъ [15], яко не помогати имъ колыванцемъ и раковорцемъ; и пояша на свои руцѣ мужа добра изъ Новагорода Семьюна [16], цѣловавше крестъ. И совокупившеся вси князи в Новъгородъ: Дмитрии [7], Святьславъ [9], брат его Михайло [17], Костянтинъ [18], Юрьи [2], Ярополкъ [19], Довмонтъ Пльсковскыи [20], и инехъ князии нѣколико, поидоша к Раковору мѣсяца генваря 23 [21]; и яко внидоша в землю ихъ, и роздѣлишася на 3 пути, и много множьство ихъ воеваша. И ту наѣхаша пещеру непроходну, в неиже бяше множьство Чюди влѣзше, и бяше нѣлзѣ ихъ взяти, и стояша 3 дни; тогда мастеръ порочный хитростью пусти на ня воду. Чюдь же побѣгоша сами вонъ, и исѣкоша ихъ, а товаръ новгородци князю Дмитрию всь даша [22]. И оттолѣ поступиша к Раковору; и яко быша на рѣцѣ Кѣголѣ [23], и ту устрѣтоша стоящь полкъ нѣмецьскыи; и бѣ видѣти якои лѣсъ: бѣ бо съвокупилася вся земля Нѣмецьская [24]. Новгородци же не умедляче ни мало, поидоша к нимъ за рѣку, и начата ставити полкы: пльсковичи же сташа по правой руцѣ, а Дмитрии [7] и Святьславъ [9] сташа по праву же выше, а по лѣву ста Михаиле [17], новгородци же сташа в лице желѣзному полку противу великои свиньи [25]. И тако поидоша противу собѣ; и яко съступишася, бысть страшно побоище, яко не видали ни отци, ни дѣди. И ту створися зло велико: убиша посадника Михаила [6] и Твердислава Чермного, Никифора Радятинича, Твердислава Моисиевича, Михаила Кривцевича, Ивача, Бориса Илдятинича, брата его Лазоря, Ратшю, Василя Воиборзовича, Осипа, Жирослава Дорогомиловича [26], Поромана Подвойского, Полюда, и много добрых бояръ, а иныхъ черныхъ людии бещисла; и иныхъ без вѣсти не бысть: тысячьского Кондрата [27], Ратислава Болдыжевича, Данила Мозотинича, а иныхъ много богъ и вѣсть, а пльскович такоже и ладожанъ; а Юрьи князь вда плечи, или перевѣтъ былъ в немь [28], то богъ вѣсть [29] <…> Бывшю бо великому тому снятию и добрымъ мужемъ главами своими покрывающе за святую Софью [30], милосердый господь посла милость свою въскорѣ, не хотя смерти грѣшнику до конца кажа нас и пакы милуя, отврати ярость свою от нас, и призрѣ милосерднымь си окомь: силою креста честнаго и помощью святыя Софья, молитвами святыя владычица нашея Богородица приснодѣвица Мария и всѣхъ святыхъ, пособи богъ князя Дмитрию и новгородцемъ, мѣсяца февраля 18, на память святого отца Лва, в суботу сыропустную [31]; и гониша ихъ бьюче, и до города, въ 3 пути, на семи верстъ [23], якоже не мочи ни коневи ступити трупиемь. И тако въспятишася от города, и узрѣша иныи полчищь свинью великую, которая бяше вразилася въ возникы новгородьскыѣ [32]; и хотѣша новгородци на нихъ ударити, но инии рекоша: «ужеесть велми к ночи, еда како смятемся и побиемся сами»; и тако сташа близъ противу собѣ, ожидающе свѣта. Они же оканьнии крестопреступници, не дождавъше свѣта, побѣгоша. Новгородци же стояша на костехъ 3 дни [33], и приѣхаша в Новъгородъ [34], привезоша братию свою избьеныхъ, и положиша посадника Михаила у святой Софьи [6]. <…>
В лѣто 6777. Придоша Нѣмци в силѣ велицѣ подъ Пльсковъ в недѣлю Всѣхъ святыхъ [35], и приступиша к городу, и не успѣша ничтоже, но болыпюю рану въсприяша [36]; и стояша 10 днии. Новгородци же съ княземь Юрьемь погонишася по нихъ, инии на конихъ, а инии в насадѣхъ [37] поѣхаша вборзѣ; и яко увѣдаша Нѣмци новгородьскыи полкъ, побѣгоша за рѣку. Новгородци же приѣхаша въ Пльсковъ, и взяша миръ чресъ рѣку на всей воли вовгородьскои [38]. Того же лѣта приѣха князь Ярославъ в Новъгородъ [39], и нача жалити: «мужи мои и братья моя и ваша побита; а вы розъратилися с Нѣмци», на [40] Жирослава Давыдовича, и на Михаила Мишинича, и на Юрья Сбыславича [41], хотя ихъ лишити волости. Новгородци же сташа за них; князь же хотѣ из города ѣхати. Новгородци же кланяхуся ему: «княже, тѣмъ гнѣва отдай, а от нас не ѣзди»; еще бо не добрѣ ся бяху умирили с Нѣмци. Князь же того не послуша и поѣха проче. И послаша владыку с вятшими мужи с мол бою, и въспятиша и с Броньници [42]. Тогда же даша тысячьское Ратибору Клуксовичю , князь Ярославъ, с новгородци сдумавъ, посла на Низовьскую землю Святъслава полковъ копить [44], и совкупи всѣх князии и полку бещисла, и приде в Новъгородъ; и бяше ту баскакъ великъ володимирьскыи, именемь Амраганъ [45], и хотѣша ити къ Колываню. И увѣдавше Нѣмци, прислаша послы с мольбою: «кланяемся на всей воли вашей, Норовы всей отступаемся, а крови не проливайте»; и тако новгородци, гадавше, взяша миръ на всей воли своей [46] [НІЛ: 85–88].
Общие замечания. Об этих событиях рассказывается в отр. IX СРХ. К ним же относятся документы 17 и 18.
1. В НІЛ начало возобновления военных действий между Русью и Ливонией датируется 6776 (1268/69) мартовским годом. Вместе с тем события, о которых рассказывается в первой половине летописной статьи, более правомерно относить еще к предшествующему году. Так, первый поход на Раквере имел место, очевидно, в конце лета или осенью 1267 г. [Энгельман 1859: 20–21 и далее; Бережков 1963: 272–273]. Второй же поход, начавшийся 23 января 1268 г., также в основном относится еще к 6775 г., чему соответствует и датировка похода в Псковских летописях [П2Л: 22; ПЗЛ: 84]. Самым началом 7676 г. (первыми днями марта 1268 г.) датируется возвращение русских войск в Новгород. О датировке событий см. также далее: ком. 31.
2. Юрий — князь Юрий Андреевич, сын князя Андрея Ярославича, князя Новгородского и Суздальского. Юрий стал княжить в Новгороде не ранее конца 1266 — середины 1267 г., после того как князь Ярослав Ярославич ушел «на Низ», рассорившись с новгородцами [НІЛ: 85]. Ярослав Ярославич был также и великим князем Владимирским. После неудачи первого похода на Раквере новгородцы, недовольные Юрием, пригласили на княжение Дмитрия Александровича. Однако в следующем году на новгородском княжеском столе снова оказался Юрий, которого, судя по всему, Ярослав Ярославич предпочитал другому своему племяннику — Дмитрию (см. также ком. 7).
3. Дубровна — см. ком. 4 к прил. 2А.
4. Раковор, Ракобор, эст. Раквере (Rakvere), нем. Везенберг — замок в земле Вирумаа (Вирония, Вирлянд) в Северо-Восточной Эстонии [Lôugas, Selirand 1977: 252–253].
3–4. То, что войско из Новгорода сначала отправилось к Дубровне, указывает на намерение новгородцев идти против литовцев (в собственно Литву или в попавший «под Литву» Полоцк). Причина резкого изменения цели похода неизвестна. Не исключено, что в Новгороде получили известия о готовящемся нападении на Новгородское государство. В любом случае захват русскими замка Раквере имел бы положительные для Новгорода последствия, поскольку позволил бы установить контроль над Северо-Восточной Эстонией. Еще не было закончено строительство укреплений в Нарве. Поэтому Раквере оставался наиболее мощным и стратегически важным пунктом в этой части датских владений. Вместе с тем очевидно, что в самом Новгороде не было четкой стратегии в этом плане, и серьезная подготовка к походу в Северную Эстонию не проводилась.
5. Федор Сбыславт — новгородский боярин, вероятно, сын Сбыслава Якуновича, который был посадником в 40-х гг. XIII в. [Янин 1991: 15], и брат тиуна Юрия Сбыславича (см. далее, ком. 41).
6. Михаил Федорович — посадник в 1258–1268 гг. Михаил был инициатором изгнания князя Дмитрия из Новгорода в 1264 г. [НІЛ: 84]. Погиб в битве при Раквере, похоронен в Софийском соборе в Новгороде [Янин 1991: 15–18].
7. О князе Дмитрии см. ком. 4 к прил. ЗГ. Новое приглашение Дмитрия в Новгород, очевидно, вопреки желанию великого князя Владимирского Ярослава Ярославича, свидетельствует о сильном недовольстве в Новгороде действиями Юрия, несшего ответственность за неудачу похода к Раквере. Не исключено также, что Юрий не был сторонником активизации военных действий против Ливонии.
8. О Ярославе см. выше в ком. 2, а также в ком. 7 к прил. ЗГ.
9. Святослав — князь Святослав Ярославич, сын великого князя Владимирского, князя Тверского и Новгородского Ярослава Ярославича. По поручению отца представлял его интересы в Новгороде и Пскове в 1266–70 гг. [НІЛ: 85–88].
10. Мастеры порочные — мастера по сооружению осадных машин — «пороков». Этим термином в летописи называются разные по размерам стенобитные и метательные конструкции, применявшиеся как в Западной Европе, так и на Руси. Пороки использовались также при осаде русских городов монголами [НІЛ: 48, 76, 78, 96].
11. Рижане — представители рижского архиепископа. Юрьевцы — послы дорпатского епископа. Вельяжане— послы братьев Ливонского ордена из замка Феллин (см. ком. 5 к отр. IX СРХ).
12. Колыванцы — жители эстонской земли Рявала, центром которой был датский замок Ревель (Таллинн, рус. Колывань). Раковорцы — жители земли Вирумаа (Виронии, Вирлянда) с центром в замке Раквере (рус. Раковор).
13. Это значит, что ливонские послы обещали не оказывать военной помощи ленникам Северной Эстонии в случае нападения русских. Прибытие послов в Новгород следует датировать концом 1267 г. Приезд ливонского посольства отражал тот факт, что приготовления новгородцев к военным действиям достигли чрезвычайно большого размаха и вызвали серьезные опасения в Ливонии, чьи силы были значительно ослаблены в результате войны с куршами и земгалами. Возможно, в Риге, Дорпате и Феллине не были уверены в том, в какую именно часть Эстонии отправится русское войско. Поэтому они стремились обезопасить свои владения от наступления русских на то время, пока основные силы рыцарей Ордена не отдохнут после войны с куршами и не прибудет подкрепление крестоносцев из Германии. Не исключено также, что в Ливонии знали о разногласиях в Новгороде по вопросу о приоритетах в прибалтийской политике. Обязуясь не участвовать в войне на стороне датских вассалов, ливонцы подталкивали новгородцев к нападению в данном районе. В свою очередь, это позволяло сконцентрировать ливонские силы в Северо-Восточной Эстонии, сняв их с других опасных направлений.
14. Лазарь Моисеевич — новгородский боярин, по другим источникам неизвестен.
15. Пискупы — архиепископ Рижский Альберт Зуербеер и епископ Дорпатский Александр. Божьи дворяне — братья Ливонского ордена, то же, что и «божьи рыцари» (см. ком. 37 в прил. 2Ж).
16. Семен — новгородский боярин, возможно, сын посадника Михаила Федоровича, член посольства Лазаря Моисеевича, оставленный в Риге в качестве заложника. Последнее позволяет предполагать, что и в Новгороде были оставлены заложники от ливонской стороны.
17. Михайло — Михаил Ярославич, сын великого князя Владимирского Ярослава Ярославича, великий князь Тверской. Убит в Орде в 1318 г. [ЛЛ: 483–486; САС: 527–529].
18. Константин — предположительно тот же князь Константин, который участвовал в походе на Дорпат 1262 г. (см. ком. 6 в прил. ЗГ).
19. Родословная князя Ярополка не прослеживается.
20. Довмонт — литовский князь Даумантас, сторонник Миндаугаса. Князь бежал на Русь в ходе начавшейся в 1263 г. в Литве междоусобицы, в 1265 г. в Пскове принял православие, получив христианское имя Тимофей, а в 1266 г. был посажен псковичами на псковский княжеский стол. Довмонт княжил в Пскове до смерти в 1299 г. Участвовал в военных столкновениях с литовцами и ливонцами и во внутриполитических событиях Новгородского государства [НІЛ: 85, 86, 90; НІЛ, мл. извода: 324, 329–330].
21. 23 января 1268 г. в пределы датских владений русское войско попало, скорее всего, перейдя через р. Нарву недалеко от впадения ее в Чудское озеро.
22. Рассказ о затоплении пещеры, где прятались «чудь», т. е. жители земли Вирумаа, свидетельствует о враждебных отношениях между коренными жителями Эстонии и новгородцами. Стремление эстов спрятаться вместе со своим добром — «товаром» в сланцевых пещерах отражает ситуацию, обычную при появлении в Эстонии русских войск. Продвижение же русских войск по территории Эстонии тремя колоннами по трем дорогам, вероятно, должно было предотвратить возможность удара в спину со стороны эстов. По тем же причинам русские задержались на целых три дня, чтобы выгнать эстов из пещеры. При этом убивали, вероятно, прячущихся там мужчин, способных носить оружие.
23. Кегола — р. Койла, судя по дальнейшему сообщению, находившаяся в 7 верстах от Раквере (см. также ком. 15 к отр. IX СРХ).
24. Об участниках битвы с ливонской стороны см. в отр. IX СРХ.
25. Железный полк — рыцари Ордена в тяжелых доспехах. О построении «свиньей» см. в ком. 33 к отр. VII СРХ. Правда, упоминание о «великой свинье» расходится со свидетельством СРХ о численности рыцарей Ордена в битве при Раквере (строфа 7597). Но определение «великая» летописец мог употребить исходя из очень больших потерь, которые понесло в этой битве новгородское войско. То, что название «великая свинья» в летописи не соответствует известным в источниках размерам рыцарского «клина», следует и из приводимого далее рассказа летописца о нападении рыцарей на русское войско, уже отходившее от Раквере (см. также ком. 32).
26. Жирослав Дорогомилович — новгородский боярин, бывший тысяцким примерно с 1257 до 1264 г. [Янин 1991: 82, 146, 212].
27. Кондрат был тысяцким с 1264 г. [Янин 1991: 82,144–149, 353, 354].
28. О бегстве части русского войска сообщает и СРХ (см. отр. IX, строфы 7615–7622). Вместе с тем в летописной статье отразилось недовольство князем Юрием в Новгороде, а также борьба в городе между сторонниками князей Юрия и Дмитрия. Поэтому, очевидно, летописец не очень верил слухам о бегстве с поля боя Юрия и его дружины.
29. Далее следуют рассуждения летописца по поводу того, что потери русских были определены им за грехи братоубийства и клятвопреступления. Это подтверждает сообщение СРХ об очень большом количестве павших русских воинов.
30. О культе св. Софии см. ком. 7, 15 к прил. 2Д.
31. «Сыропуст» приходится на 18 февраля при Пасхе 8 апреля. Это соответствует дате Пасхи в 1268 г. [Черепнин 1944: 60, 64 — вклейка].
32. Упоминание здесь «великой свиньи» выглядит достаточно странно, поскольку такое построение используется против обозов. Речь, правда, может идти не об обозах с вещами, а о перевозимых осадных машинах. Тогда целью нападения должен был быть захват русских осадных машин. Но и при таком варианте более вероятно, что летописец имел в виду не «клин» орденских братьев-рыцарей, а то, что некий ливонский отряд врезался в середину русского войска, где находились обозы, и рассек его на две части.
33. По мнению Н. М. Карамзина, «на костях», т. е. на месте сражения, русское войско стояло в знак победы [Карамзин: 64].
34. Ср. с сообщением СРХ (отр. IX, строфы 7661–7671) о жестоком поражении русских и победе ливонцев. Хотя в летописи говорится о победе русского войска в битве при Раквере, летописец настроен не столь оптимистично, как автор хроники. Очевидно, летописец отразил настроение в Новгороде: недовольство огромными потерями. Кроме того, не была достигнута цель похода — взятие Раквере. О потерях как среди новгородцев, так и среди низовских дружин говорится в «жалобе» князя Ярослава Ярославича, приведенной в летописной статье за 6777 г.
35. 6777 мартовский год — с 1 марта 1269 г. по 28 февраля 1270 г. Неделя «Всех святых» в этот год начиналась с 19 мая [Энгельман 1858: 35; Бережков 1963: 273].
В историографии есть мнение, что события, описываемые в этой летописной статье, следует датировать не 1269/70, а 1268 г. [Хорошкевич 1965: 229; Янин 1991: 148, 354]. Это мнение основывается, однако, на неверной датировке ливонских документов, относящихся к данным событиям (см. ком. к док. 17, общие замечания).
36. Иначе говоря, ливонцы понесли большие потери во время осады Пскова.
37. Ср. с рассказом СРХ о моряках в ливонском войске (строфы 7695–7697; ком. 19 к отр. IX СРХ).
38. Иными словами, было заключено перемирие на новгородских условиях. Как следует из ливонских источников (док. 17 и 18), была подтверждена граница между Новгородской землей и Ливонией, установленная еще договором 1224 г. Вместе с тем обе стороны не собирались в дальнейшем соблюдать условия перемирия и намеревались возобновить военные действия, как только будут собраны необходимые для нового наступления силы.
39. Реальный провал военных планов 1268 г. стоил княжения в Новгороде князю Дмитрию, вместо которого был приглашен Ярослав Ярославич. Последний в качестве своего наместника послал в Новгород князя Юрия. То, что Юрий здесь— не новгородский князь, а лишь представитель Ярослава, следует из сопоставления фраз «новгородцы съ княземь Юрьемь» в статье 6777 г. и «новгородцы съ княземь своимь Юрьемь» в начале статьи 6776 г. Это подтверждается и сообщением СРХ о том, что князь Юрий действовал от имени «короля» (отр. IX, строфы 7745–7746).
40. В Воскресенской летописи (составленной в 40-х гг. XIV в.) перед перечислением имен стоит: «дръжа же гнѣв на» [ВЛ: 169]. В СЛ «держа на них нелюбие» стоит после имен [СЛ: 347].
41. Жирослав Давыдович, Михаил Мишинич и Юрий (в НІЛ мл. изв. — Ельферий; в СЛ — Олферий) [НІЛ: 318; СЛ: 347] Сбыславич занимали, судя по летописи, должности тиунов (волостелей). Родословная Жирослава неизвестна. Михаил Мишинич — представитель знатного боярского рода с Неревского конца. Был посадником в 1272 и в 1273–1280 гг. Умер в 1280 г. [НІЛ: 164, 322–324; Янин 1974: 93; 1991: 15–16, 354]. Юрий Сбыславич — вероятно, сын посадника и участника Невской битвы Сбыслава Якуновича и брат погибшего во время первого похода к Раквере боярина Федора Сбыславича [Янин 1991: 15]. Известна печать Юрия Сбыславича, найденная в Новгороде в слое конца XIII — начала ХIV в. [Янин, Гайдуков 1998: 97]. Надо полагать, именно по их инициативе новгородцы отправились на помощь псковичам. Вероятно, они же уговаривали новгородцев организовать новое наступление на Ливонию («розъратитися с Немци»), призывая на помощь князя Ярослава Ярославича.
42. Бронницы — село на р. Мете [НІЛ: 597].
43. Об отрицательном отношении в Новгороде к тысяцкому Ратибору и противоречиях его с новгородцами в 1270 г. говорит упоминание о «Ратиборове лживом слове» [НІЛ: 89].
44. Святослав Ярославич отправился во Владимиро-Суздальскую Русь не ранее конца октября 1269 г. («на зиму»). Таким образом, между временем заключения перемирия под Псковом и решением Ярослава готовиться к походу в Ливонию прошло четыре-пять месяцев. На изменение позиции князя повлияло, вероятно, известие о сборе сил в Дорпатском епископстве. Войска в Новгороде были нужны не столько для нападения на Ливонию, сколько для отражения ожидаемого удара с Запада. Возможно также, что к этому времени во Владимире была достигнута договоренность об участии в походе в Ливонию ордынского войска Амрагана.
45. О внезапном изменении планов ливонцев и поводе для желания «замириться» с Новгородским государством см. ком. 6 к док. 17. Ливонское посольство могло появиться в Новгороде уже в конце февраля 1270 г., т. е. в конце 6777 г. Этому соответствует и фиксация сведений о заключении мира под 6777 г. в Новгородской летописи. Договор закреплял границу между Ливонией и Новгородской землей, установленную в 1224 г.