[39]. Альфонсо потерял триста рыцарей и около половины своего войска, насчитывавшего две с половиной тысячи солдат, но его репутация пострадала еще серьезнее. Позже один марокканский хронист назовет эту битву «одной из самых славных побед в аль-Андалусии… которой Господь… дал укорот амбициям Альфонсо»[40]. Юсуф приказал погрузить отрубленные головы поверженных христиан на повозки и отправил их в города аль-Андалусии[41]. А потом уехал восвояси, позволив Альфонсо сохранить за собой Толедо. И тому и другому было о чем поразмыслить.
Посылая за Альморавидами, аль-Мутамид понимал, что заключает сделку с дьяволом, и в 1090 году ужасные последствия избранной им стратегии проявились со всей очевидностью. Безусловно, Юсуф стремился сохранить исламскую веру и единство в аль-Андалусии, но, посоветовавшись с опытными законниками из Марокко, решил, что это не обязывает его сохранять правление слабых и беспомощных эмиров тайф. Согласие последних платить дань неверному северному монарху фатально их компрометировало, и Юсуф решил, что пришло время заменить их кем-то, кто лучше сумеет защитить ислам.
Когда в сентябре Альморавиды напали на соседей аль-Мутамида, правителей Малаги и Гранады, и свергли их, стало совершенно ясно, что последует дальше. Летом 1091 года Юсуф пошел на аль-Мутамида и осадил Севилью. Причем на этот раз аль-Мутамид послал мольбу о помощи королю Альфонсо, который в тот момент пребывал в отъезде, занятый войной с эмиром тайфы Сарагоса. Альфонсо откликнулся на призыв, но было уже поздно. В ноябре Севилья пала. Сыновьям аль-Мутамида пришлось отдать ключи от алькасара, а поэта-короля посадили на корабль и увезли в плен в Марокко. Аль-Мутамид решил судьбу не только своего королевства, но и других государств-тайф, которые к концу его века почти все покорятся Альморавидам и станут частью североафриканской империи, которая в религиозном смысле (как минимум теоретически) подчинялась багдадскому халифу из династии Аббасидов. У христианских государств севера отвоевать почти ничего не удалось, но и парию они больше не собирали. Во всех других отношениях затея аль-Мутамида окончилась полным провалом.
Аль-Мутамид, покидающий свое королевство, являл собой жалкое зрелище. Поэт Ибн аль-Лаббана, современник Ибн Хамдиса и его друг по рассеянному теперь по миру кружку литераторов, некогда резвившихся при севильском дворе, написал:
Печаль его была, без сомнения, оправданной. Аль-Мутамид, томясь в темнице в Акмате, написал не менее горькие строки о постигшей его несчастной судьбе:
Своим оковам говорю:
Моей мольбе внемлите!
Отдан я вам во власть,
Но почему безжалостны вы столь
И столь жестоки?[43]
В 1095 году его убили. Его соперник Альфонсо VI дожил до 1109 года и умер во время обороны Толедо от Альморавидов. Пытаясь задобрить мусульман, живущих под его властью, он взял в наложницы женщину по имени Заида, одну из невесток аль-Мутамида. Но дальше этого его попытки договориться с мусульманами не заходили.
Ибн Хамдис в очередной раз стал изгнанником. Бежав с Сицилии и прожив тринадцать лет в Севилье, он увидел, как новая его родина повторяет судьбу старой, разорванная на части войной и захваченная чужаками — пусть в этом случае мусульманской, а не христианской веры. В 1091 году, когда аль-Мутамида пленили, Ибн Хамдису снова пришлось спасаться бегством. После этого он всю оставшуюся жизнь скитался по дворам Ифрикии, Алжира и Марокко, где зарабатывал на жизнь пером, пока не закончил свои дни на Майорке. Под конец жизни он ослеп и умер в 1133 году, на пороге восьмидесятилетия, одинокий и преисполненный сожалений. В своих стихах Ибн Хамдис советовал читателю всеми силами избегать судьбы, выпавшей на его долю. «Прикуй себя к родине, любимой тобою, — писал он, — и умри в своем собственном доме»[44].
Глава 3. Империя в осаде
Священнейшая империя греческих христиан тяжко сокрушается…
Византийская принцесса Анна Комнина родилась 2 декабря 1083 года в буквальном смысле в порфире — в Порфирном зале Большого дворца ее отца в Константинополе. Роды были долгими и трудными, и позже она с гордостью перескажет историю, которой ее мать любила объяснять, почему они тянулись более двух суток. В то время, когда Анна должна была появиться на свет, ее отец, византийский император, был в отъезде. Двор нервно ждал его возвращения с войны против нормандцев южной Италии. Пятнадцатилетняя мать Анны запечатлела на своем раздутом животе знак креста и поклялась не рожать дитя, пока ее супруг не вернется благополучно домой. Такое упорство произвело во дворце некоторое беспокойство, поскольку возвращения императора ждали только через месяц. К счастью, он вернулся как раз вовремя, чтобы его первенец родился в положенный срок. Как писала сама Анна, это «явно свидетельствовало о том расположении к родителям, которое я питала еще во чреве матери и которое проявилось в будущем. Ведь и впоследствии, когда я выросла и стала разумной, я нежно любила как мать, так и отца»{9}[45].
Родиться византийской принцессой — само по себе привилегия; появиться на свет в Порфирном зале — поистине восхитительная судьба. Окна зала выходили на пролив Босфор, из них открывался вид на гавань и сверкающую синеву Мраморного моря за нею. Четырехугольный, со стенами, сходившимися к пирамидальной крыше, зал был вымощен и облицован мрамором, который «почти весь [был] пурпурного цвета и по всей поверхности, как песчинками, усеян белыми крапинками»[46]. Это и был порфир, или пурпур, камень императоров, который издавна добывался в каменоломнях в восточных пустынях Египта. Из него была построена и колонна Константина, воздвигнутая в IV веке в честь основания великого города — новой столицы Римской империи. Пурпур был императорским цветом, и носить его могли только члены императорской семьи. Императоры надевали пурпурную одежду, выкрашенную пахучим экстрактом морских моллюсков. Они увешивали свои дворцы пурпурными украшениями. Они даже подписывали документы пурпурными чернилами. И только дети правящих императоров имели право родиться в стенах этой пурпурной комнаты, и потому их называли порфирородными (porphyrogennitos и porphyrogennita). Анна входила в этот закрытый царственный круг, за что и была вечно признательна родителям.
Венценосными родителями Анны были император Алексей I Комнин и его жена Ирина Дукиня. Ирина — дочь высокопоставленного военачальника и болгарской аристократки; Алексей, волевой полководец, узурпировал византийский трон в результате переворота в 1081 году, за два года до рождения дочери. Описывая родителей, Анна превозносила обоих до небес: Алексей «был подобен молнии… Дугой изгибались его черные брови, из-под которых глаза глядели грозно и вместе с тем кротко… Широкие плечи, крепкие руки, выпуклая грудь — весь его героический облик вселял в большинство людей восторг и изумление». Ирина же «была подобна стройному, вечноцветущему побегу, части и члены ее тела гармонировали друг с другом… лицо ее излучало лунный свет; по щекам ее расстилался луг, и даже тем, кто смотрел на нее издали, он казался усеянным розами»[47]. Сама же Анна, родившаяся и выросшая в дворцовой роскоши на берегах Босфора, рано проявила сохранившуюся на всю жизнь тягу к наукам, литературе, риторике и философии. Она окружила себя учеными мужами, которых щедро спонсировала и с которыми любила поспорить. Один из них называл ее мудрой Анной, абсолютным умом, обиталищем харит[48].
Под конец жизни Анна принесла науке и своим обожаемым родителям драгоценный дар — обширную историю царствования своего отца, первую серьезную западную историю, созданную женщиной. Написанный на греческом языке с основательным оправдательным уклоном, ее труд, названный «Алексиадой», описывает, объясняет и находит извинения событиям, имевшим место в период от узурпации Алексеем власти в 1081 году и до его смерти в 1118 году. Книга позволяет взглянуть изнутри на напряженную политическую ситуацию, сложившуюся в Византийской империи на рубеже XI–XII столетий. Живое повествование «Алексиады» наполнено слухами, тайнами, портретами византийцев, их друзей и врагов, батальными сценами, запутанными политическими интригами и непринужденными аллюзиями на тексты историков прошлого. Несмотря на пристрастность Анны по отношению к отцу — человеку, по ее словам, «непревзойденных достоинств», — книга, тем не менее, в красках описывает бремя, которое навалилось на империю и императора в 1080-х и 1090-х годах[49]. Что важно, в ней объясняется судьбоносное решение, принятое Алексеем в 1095 году: обратиться к западным правителям с просьбой о помощи в защите державы. Это решение проложило путь на Восток армиям крестоносцев, которые потекли туда рекой, принеся с собой эпохальные перемены.
Византийская империя, где родилась Анна Комнина, хотя и была в культурном и языковом отношении греческой, на самом деле являлась прямым продолжением Римской. В позднем Средневековье историки стали именовать ее Византией по названию столицы — Константинополя, который некогда был Византием (сегодня это Стамбул). Но в эпоху Анны и ее отца город и империю наз