Что именно он сделал для церкви — в противоположность успехам, которых добился в части увеличения своих владений и прославления собственного имени, — неясно. В моменте его наследием стал террор, системное насилие, социальные потрясения и гражданская война на юге Франции, в результате которой графство Тулуза, лишившееся своей давней независимости, присоединили к укрепляющейся французской короне. Ересь в Лангедоке и окрестностях никуда, однако, не делась. Более того, после смерти Симона волну народного сопротивления возглавил Раймунд Тулузский — младший, и сын и наследник Филиппа Августа, Людовик Лев (с 1223 года — король Франции Людовик VIII), ничего этому сопротивлению противопоставить не смог. В результате южане вернули себе большую часть земель, захваченных Монфором. Долгая и ожесточенная гражданская война на юге Франции стихла лишь в 1229 году, через два десятилетия кровавых мятежей. И несмотря на это, жалобы на катаризм, разлагающий французскую церковь, эхом отдавались в регионе еще столетие с лишним. Только в XIV веке неустанными усилиями инквизиции катарскую ересь на юге Франции выкорчевали окончательно.
В краткосрочной перспективе основным бенефициаром участия Симона де Монфора в Альбигойском крестовом походе стал его сын и тезка Симон де Монфор — младший, судьба которого оказалась по-своему не менее драматична, чем отцовская. Сыграв на славном происхождении от такого известного крестоносца, Симон-младший заявил права на графство Лестер и добился своего, женился на Элеоноре, сестре английского короля Генриха III, а в 1260-х годах взбунтовался, возглавив восстание, которое чуть было не положило конец царствованию Генриха. Для своей военной кампании против английской короны Симон-младший позаимствовал одеяние крестоносцев: солдаты его войска нашивали на одежду белые кресты. Жизнь Симона закончилась трагически: его порубили на куски на поле боя, а отрезанные тестикулы повесили ему же на нос. Насилие, как известно, порождает насилие.
В 1218 году, когда Симона де Монфора — старшего прибило камнем, его покровителя Иннокентия III уже не было в живых. Папа скоропостижно скончался в Перудже 16 июля 1216 года в возрасте пятидесяти пяти лет. Для становления крестоносного движения он сделал больше любого папы, кроме разве что Урбана II: под его водительством священная война обрела широчайший размах, что коренным образом изменило облик целых регионов христианского мира. Иннокентий сподвигнул враждовавших меж собой королей Испании объединиться и дать отпор Альмохадам. Битва при Лас-Навас-де-Толоса стала ударом, от которого исламский мир так и не оправился: Реконкиста неспешно, но уверенно шла к завершению. Во Франции крестовый поход Иннокентия против катаров привел к радикальному пересмотру отношений между южными баронами и короной Капетингов, а также стал залогом того, что охота на еретиков на юге не прекратится и в XIII столетии. Всецелое одобрение Иннокентием Балтийских крестовых походов, маскировавших германские и датские захватнические войны в Литве, Латвии и Эстонии, обеспечило искоренение язычества в этих местах, хотя окончательно сделать это удалось лишь в начале XV века. В результате организованного Иннокентием Четвертого крестового похода Византия была смертельно ослаблена, разделена на Латинскую империю с центром в Константинополе и ряд отколовшихся от нее государств, правители которых постоянно пытались вернуть себе территорию, отнятую у них в 1204 году. А в Святой земле назревал Пятый крестовый поход: преемник Иннокентия Гонорий III уже готовил Запад ко всеобщей мобилизации на войну, целью которой был Иерусалим. Оценивать деятельность папы Иннокентия можно по-разному, но нельзя отрицать, что он немалого добился за восемнадцать с половиной лет своего понтификата, особенно учитывая, что в те годы случилась масса других политических кризисов, требовавших высочайшего внимания папы римского.
Однако, несмотря на все его достижения, равно достойной посмертной судьбы Иннокентию не выпало. В июле 1216 года французский прелат, проповедник и хронист Жак де Витри проезжал Перуджу. Он рассчитывал встретиться с папой, но увидел лишь его мертвое тело, выставленное для публичного прощания в городском кафедральном соборе. Охрана не уследила, и грабители сняли с Иннокентия дорогие одежды и украшения. Могущественнейший князь церкви лежал в гробу почти нагим; тело его медленно разлагалось[675]. Слабым утешением мог послужить лишь факт, что с другими обошлись еще хуже. Раймунд VI Тулузский умер в 1222 году по-прежнему отлученным от церкви. Хоронить его в освященной земле было нельзя, поэтому тело Раймунда держали в гробу под покровом в доме госпитальеров в Тулузе. Оно пролежало там больше века, поскольку папы один за другим отказывали Раймунду в посмертном прощении, до тех пор, пока в конце концов плоть его не доели крысы, а гроб — древоточцы. Какой зловещий конец постиг несчастного графа! Судьбы Монфора, Иннокентия, Раймунда и бесчисленных «еретиков» и крестоносцев, растерзанных в войне, которая сотрясала юг Франции на протяжении жизни целого поколения, никак не предвещали, что крестоносное движение может ждать славное будущее.
Глава 22. Райская река
Весь мир здесь сошелся в бою…
Когда нежное дыхание летнего ветра коснулось травы на лугу под Бедюмом, что во Фризии (теперь это Нидерланды), проповедник и ученый Оливер Кельнский собрал там горожан, чтобы поведать им о грядущей войне на Востоке. На приглашение откликнулись тысячи мужчин и женщин: отстояв торжественную мессу, они уселись на землю, а Оливер обратился к ним со словами, позаимствованными из послания святого Павла к галатам: «А я не желаю хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа»[676].
Для верных христиан Бедюма событие было своего рода развлечением. Оливер, которому в ту пору, летом 1214 года, было около сорока четырех лет, харизматичный человек энциклопедических знаний, полимат, возглавлял школу при Кельнском соборе, прежде чем отправиться на учебу в только что основанный Парижский университет. Со временем благодаря своим талантам Оливер дослужится до поста епископа Падерборна, а позже и до кардинальской шапки. А в 1214 году Оливер вербовал солдат для Пятого крестового похода. За работу он взялся с энтузиазмом и деловито разъезжал по городам и весям северо-западной Европы, агитируя добровольцев и выпрашивая пожертвования на экспедицию, которая, как утверждалось в булле Иннокентия III Quia major, очистит Святую землю от «коварных сарацин»{147}[677].
Ни один приличный проповедник крестовых походов не мог делать свою работу без помощи знаков, знамений и чудес, и Оливер был так успешен не в последнюю очередь потому, что, когда он произносил свои речи, сами стихии, казалось, становились на его сторону. Под Бедюмом, например, как только он пустился проповедовать, в небе появилось странное облако. Позже Оливер вспоминал об этом в письме к графу Намюра. Облако просияло, писал он, «и на нем был белый крест». Затем появился…
…еще один крест того же цвета и формы, а потом между ними и выше показался и третий огромный крест… на этот раз, казалось, в форме человеческого тела, высокого мужчины, обнаженного… голова его склонилась на грудь, а руки были не раскинуты, но вытянуты вверх. Отчетливо видны были гвозди, пронзившие ступни и ладони[678].
Первой чудесное облако увидала одиннадцатилетняя девочка, которая, подбадриваемая матерью и бабушкой, привела окружающих в состояние религиозного экстаза. Даже тех горожан, что не горели желанием отправляться в крестовый поход, охватила религиозная лихорадка. «Один из местных бросился ко мне… со словами „теперь Святая земля возвращена“, — вспоминал Оливер, — как будто бы сочтя произошедшее за предсказание будущего»[679]. Тогда-то народ Бедюма и решился выступить в Пятый крестовый поход.
Рис. 9. Дельта Нила в период Пятого крестового похода (1217–1221 гг.)
Три года спустя, 29 мая 1217 года, паломники и солдаты из Рейнских земель и Фризии, в том числе те, кто принял крест, став свидетелем бедюмского чуда, погрузились, наконец, на триста транспортных судов во Влардингене в южной Голландии и приготовились плыть на Восток. Подготовка к крестовому походу так затянулась, что папа Иннокентий успел покинуть этот мир. Но долгий подготовительный период с самого начала был частью плана: требовалось немало времени, чтобы запастись продовольствием, набрать и экипировать достаточное число солдат; к тому же приходилось принимать в расчет проблемы, с которыми сталкивались вербовщики во Франции, где бушевал Альбигойский крестовый поход, и в Англии, где гражданская война между сторонниками короля Иоанна и коалицией взбунтовавшихся баронов погрузила страну в многолетний кризис и стагнацию. Но даже необычно долгая задержка не погасила энтузиазм участников, которых английский хронист Роджер из Вендовера назвал «великим движением храбрых и воинственных людей»[680]. Повторяя путь, которым до них ходили поколения фламандцев и других паломников с севера, крестоносцы пересекли Ла-Манш, сделали остановку в Дартмуте, где подобрали английских добровольцев, жаждавших избежать опасностей гражданской войны, затем еще раз пересекли Ла-Манш и двинулись вдоль атлантического побережья Европы на юг, к Гибралтарскому проливу — воротам в Средиземное море.
Путешествие было трудным, и, хотя большие корабли старались не удаляться от берега, непогода жестоко потрепала их. Ко времени, когда флотилия вошла в Бискайский залив, вероятно, десятая ее часть была потеряна — унесена штормом или разбита о скалы. Даже для того, чтобы просто идти дальше, вспоминал Оливер Кельнский, требовалась «великая смелость со стороны воинов»