Еще за несколько десятилетий до того, как Санудо засел за свой труд, центр тяжести движения крестоносцев переместился с Латинского Востока в западное Средиземноморье. На Апеннинском полуострове и в Сицилии, где папство десятилетиями воевало с соседними державами (наглядный тому пример — конфликт с династией Гогенштауфенов), крестовым походом объявляли чуть ли не любую войну. К этому инструменту обращались уже не ради массового покаяния или освобождения Христовой вотчины, но как к инструменту набора контрактников, чьи услуги можно было оплачивать снятием епитимьи и отпущением грехов. В XII веке папы, пытаясь застращать светских владык и вынудить их подчиняться эдиктам, без долгих раздумий пускали в ход духовное оружие отлучения от церкви и интердикта. К концу XIII века таким оружием стал крестовый поход. С 1250-х годов и далее крестовые походы велись не только против старых врагов в Восточном Средиземноморье — монголов, мамлюков и схизматиков-греков, но и против противников папы на Западе: против потомков Фридриха Гогенштауфена Конрада, Манфреда и Конрадина Сицилийского; против сторонников Гогенштауфенов братьев Эццелино и Альберико да Романо, сеньоров Падуи и Вероны; против военного поселения в Лучере в южной Италии, где жили мусульмане, выселенные с Сицилии и присоединенные к армиям Гогенштауфенов (проповедники папы называли их «змеями», обитающими в «пещере греха»); против группы кардиналов, разругавшихся с папой Бонифацием VIII; а в 1309 году даже против Венецианской республики[803].
Такой хаотичный выбор целей крестовых походов порождал массу абсурдных ситуаций, но апофеозом абсурда стали события 1284–1285 годов, когда папа Мартин IV попытался наказать короля Арагона Педро III за то, что тот вторгся на Сицилию, посягнув на права избранного папой претендента на корону, французского принца Карла Валуа{162}. Мартин объявил крестовый поход против Педро, предварительно заручившись поддержкой французской короны. Для Педро превратиться в объект крестового похода было столь же нелепо, сколь и невероятно. В юности он сражался вместе с отцом Хайме I в войнах по освобождению Валенсии от власти мусульман. У смертного одра отца в 1276 году Педро поклялся «выгнать всех мавров из королевства Валенсия, потому что все они изменники»[804]. В 1281 году, готовясь вторгнуться на Сицилию, он сражался с мусульманами в Ифрикии[805]. Но согласно булле, изданной папой Мартином IV, он вдруг оказался не защитником христианства, а грешником и врагом церкви, заслуживающим лишь поругания со стороны верующих[806]. В итоге крестовый поход против Педро Арагонского (с 1285 года он велся уже против его сына Федериго, который продолжил борьбу отца за Сицилию) не увенчался успехом: по Кальтабеллотскому договору, подписанному в августе 1302 года, остров Сицилия оставался в руках арагонцев, а власть в королевстве в материковой Италии — которое теперь называлось Неаполитанским — перешла к Карлу. И это был не единственный случай, когда французский король и папа-француз объединились, чтобы атаковать, а не поддерживать преданных христиан-крестоносцев, которых они считали опасным расходным материалом. И в этом смысле самой горькой и поразительной стала участь, постигшая тамплиеров после катаклизмов 1291 года.
Падение Акры и оставление последних прибрежных крепостей привели к тому, что короли Иерусалима принуждены были жить в изгнании на Кипре. Отсюда возврат материковых территорий превратился в задачу неизмеримо более сложную, чем удержание городов под натиском мамлюков, поскольку невозможно было начать никакой военной кампании, не подготовив плацдарма для высадки солдат и лошадей, выгрузки вооружения, продовольствия и воды и не организовав бесперебойной линии снабжения по морю. Но несмотря на всю сложность задачи, на Латинском Востоке были еще крестоносцы, верившие в ее осуществимость, и в первую очередь — военные ордены.
В 1300 году кипрские рыцари-тамплиеры во главе с Амори де Лузиньяном (братом Генриха II, короля Иерусалима и Кипра) совершили серьезную попытку высадиться десантом в бывшем графстве Триполи, в крепости Тортоса, которая служила оплотом тамплиеров на протяжении почти ста сорока лет, прежде чем досталась мамлюкам. В ноябре того года Амори и магистр тамплиеров Жак де Моле высадили в Тортосе шесть сотен человек, около четверти которых были рыцарями ордена. И хотя им не удалось вернуть себе старую военную базу — по вине монголов Ильханата, нарушивших обещание поддержать операцию, — крестоносцы овладели крошечным островком Арвад в водах напротив Тортосы. Тамплиеры удерживали Арвад почти восемнадцать месяцев, до лета 1302 года, разместив на острове больше ста рыцарей, а также несколько тысяч наемников и обслуживающего персонала. Но и эта крепость пала, осажденная мамлюками под командованием перешедшего в мусульманство грузина, которого звали Сайф ад-Дин Эсендемур. Чуть ли не все поголовно члены ордена, оборонявшие остров, либо пали в бою, либо были «бесславно препровождены» в Египет, где их бросили в темницу или продали в рабство[807]. Тамплиеры предприняли героическое усилие, но его было совершенно недостаточно.
Магистр тамплиеров Жак де Моле усвоил горький урок поражения. Через четыре года он отправился в Западную Европу, чтобы представить папе план нового крестового похода, твердо убежденный, что слабо подготовленные вторжения вроде того, что потерпело поражение на Арваде, не помогут христианам вернуться в Иерусалим. «Малая экспедиция была бы неэффективной и не принесла бы христианству ничего, кроме вреда и позора», — писал он[808]. Моле, как позже венецианец Марино Санудо, считал, что новый крестовый поход необходимо замышлять и планировать с гораздо большим размахом. Разумеется, Моле был также убежден, что центральная роль в этом предприятии должна быть отдана военным орденам. Оказалось, однако, что роль военных орденов вот-вот резко — и в случае тамплиеров фатально — изменится.
Многие из составленных в начале XIV столетия планов по возвращению крестоносцев в Сирию и Палестину уделяли немало внимания той роли, какую сыграли в падении государств крестоносцев военные ордены, и предусматривали проведение реформ, которые приспособят их к целям новой эпохи завоеваний. Ряд авторов пришли к выводу, что в существовании отдельных орденов тамплиеров, госпитальеров и тевтонцев нет никакого смысла: они утверждали, что гораздо разумней будет слить все три ордена в один, присовокупив к ним еще и независимые ордены, существующие в Испании, и сформировать единую организацию, которая будет действовать в качестве интернациональной военной силы. Мыслитель с Майорки Раймунд Луллий был с ними согласен. Он писал, что «все рыцарские ордены должны приветствовать этот шаг… и если кто будет противиться ему, да не будет он сочтен ни верным, ни набожным, и да задумается он о приговоре в Судный день, когда Господь Иисус Христос скажет: „Ступайте в вечный огонь, проклятье на себя навлекшие“»{163}[809]. Слова Луллия окажутся мрачным пророчеством.
Папа римский, на встречу с которым в 1306 году ехал Жак де Моле, тоже был французом: бывший архиепископ Бордо Бертран де Го при вступлении на престол взял себе имя Климент V. Климента избрали папой в значительной степени благодаря политическому давлению со стороны короля Франции Филиппа IV Красивого, и впрямь рослого красавца и при этом абсолютно бездушного и фанатически религиозного человека, чью безотчетную паранойю и страсть жестоко преследовать каждого, кого он считал врагом французской короны, с энтузиазмом эксплуатировали его министры. В 1306 году, во время поездки Жака де Моле на Запад, придворные Филиппа — не в последнюю очередь блестящий и абсолютно беспринципный юрист Гийом де Ногаре — убедили короля в том, что орден тамплиеров — это порочная, развращенная организация, члены которой тайно совершают святотатственные обряды, что необходимо тщательно расследовать, а затем наказать их по всей строгости закона. Конечная цель Ногаре и его приспешников заключалась в том, чтобы оправдать захват имущества тамплиеров во французском королевстве и передачу его французской короне, страдавшей от хронических финансовых неурядиц. Движение крестоносцев пало побочной жертвой этой авантюры.
Доказательства предполагаемых злодеяний тамплиеров, собранные французами, представляли собой истерическое, беспочвенное и нелепое досье: братьев обвиняли в том, что они якобы регулярно плевали и мочились на кресты, отрицали имя Христово, целовали и ласкали друг друга в развратных ритуалах посвящения и поклонялись статуям и идолам. То, что в этих обвинениях не было ни слова правды, не имело никакого значения. В пятницу 13 октября 1307 года всех тамплиеров Франции, в том числе великого магистра Жака де Моле, именем короля арестовали, взяли под стражу и во многих случаях пытали, чтобы заставить сознаться в «преступлениях». Папа Климент почти и не пытался противостоять атаке на религиозный орден со стороны французской короны, хотя дело это, по большому счету, относилось к папской юрисдикции. Климента вынудили начать расследование «злодеяний» тамплиеров во всех христианских королевствах, после чего братьев ордена стали массово арестовывать и допрашивать повсюду, от Ирландии до Кипра, несмотря на то, что в их виновность никто не верил.
После долгого и изматывающего судебного процесса, запомнившегося массовым сожжением французских тамплиеров, когда десятки рыцарей отправили на костер как упорствующих в ереси, Венский церковный собор 1311–1312 годов официально распустил орден. Рыцарей отправляли в отставку, бросали в темницы, принуждали удаляться в монастыри в качестве простых монахов, а иногда — в основном в испанских королевствах, где тамплиеры активно помогали завершению Реконкисты, — им позволяли вступать в другие военные ордены, например, в португальский орден Христа, основанный в 1319 году королем Динишем I. Жака де Моле сожгли на кресте в Париже в марте 1314 года по приказу Филиппа IV, чью внезапную смерть в том же году в результате несчастного случая на охоте многие посчитали исполнением проклятия, которому предал короля Моле, когда его пожирало пламя. Таким был бесславный конец ордена тамплиеров, о которых великий исламский летописец Ибн аль-Асир однажды сказал, что — наряду с госпитальерами — «в битве они яростнее всех франков»