не менее основательно противопоставить ему русский «особый уклад». Другими словами, народники пытались «„по Марксу“ <…> опровергнуть приложение к России теории Маркса»[466].
Интернациональные связи народников с начала 70-х годов развивались в разных направлениях. К середине десятилетия народники далеко раздвинули национальные границы русского освободительного движения, придав ему подчеркнуто общероссийский характер. Кроме собственно России и Украины, где действовала основная масса народнических кружков, народники создавали свои организации и шли «в народ» на землях Белоруссии, Грузии, Азербайджана, Армении, Литвы, Латвии, Бессарабии. У народников национальных окраин России появились не только свои практики, но и теоретики народничества: Нико Николадзе и Антон Пурцеладзе в Грузии, Мирза Фатали Ахундов и Гасан-бек Зардаби в Азербайджане, Микаэл Налбандян в Армении[467]. Под влиянием ссыльных народников (Е.П. Михаэлис, Н.И. Долгополов, Н.Я. Коншин, А.А. Леонтьев) складывались в 70-е годы убеждения великого казахского просветителя Абая Кунанбаева[468].
В составе русских народнических кружков 70-х годов видную роль играли и украинцы (Ф.В. Волховский, Д.А. Лизогуб), и белорусы (С.Ф. Ковалик, И.И. Каблиц), и грузины (И.С. Джабадари, М.Н. Чекоидзе), и армяне (С.М. Кардашев, К.П. Мамиконян), и евреи (М.А. Натансон, А.И. Зунделевич), и молдаване (Н.П. Зубку-Кодряну, В.Е. Варзар). Все они были движимы интернациональным сознанием, которое сын поляка и грузинки Г.Ф. Зданович мотивировал так: «Новейшая постановка социального вопроса делит человечество не на национальности, а на притесняемых и притесняющих»[469].
Окреп наметившийся еще в 60-е годы (под лозунгом «За вашу и нашу свободу!») русско-польский революционный союз. Из биографических справок III отделения явствует, что к народническому движению 70-х годов в России были причастны свыше 1000 поляков[470]. Среди них были и крупные деятели «хождения в народ» (Л.А. Дмоховский, Г.Ф. Зданович, Е.К. Брешко-Брешковская, А.О. Лукашевич, Н.К. и Е.К. Судзиловские). Громкими именами (Карл Иванайнен, Вильгельм Прейсман, Иоганн Пельконен, Карл-Август Стольберг, Роман Зундштрем) представлены здесь и финны, тоже входившие тогда, как и поляки, в состав Российской империи.
В 1869 г. народники установили и далее развивали деловую связь с национально-освободительным движением в Болгарии, а именно с Центральным революционным комитетом, который возглавлял «болгарский Гарибальди» Васил Левский, с Христо Ботевым, Любеном Каравеловым, Захарием Стояновым и др.[471]. К 1872 г. наладились и русско-сербские революционные связи. Русские народники участвовали в конспирациях основоположника сербского социализма («сербского Герцена») Светозара Марковича, готовили в 1872 г. демократический переворот в Сербии, а в 1875 г. – освободительное антитурецкое восстание в Герцеговине (бывший студент Московского университета, примыкавший к «чайковцам», Георгий Филиппович стал верховным вождем восстания)[472]. Установились и крепли с начала 70-х годов также русско-чешские, русско-венгерские и, особенно, русско-румынские революционные связи[473]. В Румынии образовался один из центров русской революционной эмиграции, которая в 70-е годы вообще приобрела невиданные ранее масштабы и влияние. Только в Цюрихе к 1873 г. русская колония (включая тех, кто приехал учиться) насчитывала 300 человек[474]. Цюрих слыл тогда среди эмигрантов «второй Россией»…
Сами народники считали, что в начале революционного подъема, «пока люди не выказали себя на деле», система кружков «имела свое raison d’etre»[475]. В кружках била ключом политическая мысль, фильтруя различные взгляды, и ковались кадры профессиональных революционеров. В горниле этих кружков получали если не политическую, то, по крайней мере, гражданскую закалку будущие корифеи не только освободительного движения, но и литературы, науки, искусства: например, писатель-классик В.Г. Короленко, ученый-академик М.М. Ковалевский, великая актриса М.Н. Ермолова[476]. Кружковщина позволила народникам вооружиться идейно, определиться тактически и накопить достаточно сил для «хождения в народ».
Мало того, в кружках 70-х годов народническая молодежь укреплялась (опять-таки в противовес нечаевщине) нравственно. Все кружки жили тогда страстными дискуссиями о судьбах России и путях ее преобразования, а в основе этих дискуссий «лежали вопросы нравственные»[477]. Народники дружно восстали против того, что П.Л. Лавров называл «овечьим подчинением кружков своим предводителям»[478], и почти все вооружились – отныне и навсегда – правилом, которое тот же Лавров формулировал (в № 1 журнала «Вперед!») так: «Есть необходимые условия борьбы, при которых приходится употреблять временно противу врагов и ложь, и принуждение, и захват орудий борьбы. Но без крайней и временной необходимости эти средства вредят самой цели, для которой их назначают. В кругу же единомышленников, товарищей, союзников по общему делу ложь есть преступление <…> Люди, утверждающие, что цель оправдывает средства, должны всегда сознавать ограничение своего права весьма простым трюизмом: кроме тех средств, которые подрывают самую цель»[479].
С другой стороны, кружковщина первой половины 70-х годов имела и много слабостей, которые вредили движению. Организационный анархизм мешал революционерам наладить четкую, слаженную работу и обеспечить должную конспирацию. Упиваясь «полной индивидуальной самостоятельностью», они теряли элементарно необходимый в нелегальных условиях инстинкт самосохранения. Именно отсюда проистекали образчики конспиративного простодушия, которыми отличались многие деятели «хождения в народ», попадая в руки полиции с длинными списками фамилий и адресов и прочей «канцелярией». Самый доступ в такие, организационно рыхлые кружки был открыт чуть ли не всем желающим: даже случайным лицам, временным попутчикам, просто любопытствующим, а то и провокаторам (Г.С. Трудницкий в кружке «сен-жебунистов», Ю.Н. Говоруха-Отрок в кружке С.Ф. Ковалика, Н.Е. Горинович в «Киевской коммуне»), которые при первом же удобном случае выдавали все и вся[480]. К тому же нравственная ущербность этих случайных людей давала повод властям изображать всех вообще революционеров моральными уродами. Например, «Киевскую коммуну», куда затесалась одна падшая женщина (Идалия Польгейм), жандармские и судебные власти клеймили как «вертеп разврата»[481].
Наконец, кружковщина мешала развитию идейных, деловых и прочих контактов между народниками, распыляла их возраставшие с каждым годом силы. «Каждый кружок, – констатировали сами народники, – действует так, как будто он только и есть единственный представитель социалистической деятельности; об остальных он не знает или знать не хочет <…> Дела кружка стали выше общего дела»[482]. Лишь в 1873 г., непосредственно перед началом массового «хождения», разрозненные кружки народников поспешно стали сговариваться друг с другом, обмениваясь при этом опытом, идеями, планами, средствами – от денежных пожертвований (которыми питали их состоятельные кружковцы или сочувствующие) до явочных квартир и «пунктов» пропаганды.
К тому времени несколько изменились задачи и самый характер деятельности кружков. В 1870 – 1872 гг. народники ориентировались главным образом на культурно-просветительную работу, на «развитие, расширение умственного горизонта» молодежи, чтобы подготовить «сознательные элементы для будущей широкой общественной деятельности – освободительной и революционной»[483]. Таков был, например, типичный для тех лет кружок самообразования в Харькове, который возглавляли выпускница местной гимназии Елизавета Николаевна Солнцева (незаконнорожденная дочь помещика-аристократа и его крепостной) и ассистент Харьковского университета Яков Игнатьевич Ковальский[484].
В большом «розовом доме» Солнцевой, который она унаследовала от отца, собирались гимназисты, семинаристы, студенты, учителя, врачи, работницы-модистки на занятия и за консультациями по всем областям знаний от грамматики до философии, включая историю социалистических учений. Именно в этом кружке выделился 20-летний студент-юрист, впоследствии крупнейший ученый-социолог академик М.М. Ковалевский. Он помогал кружковцам осваивать в оригиналах труды А. Сен-Симона, Ш. Фурье, Р. Оуэна, «хотя сам не увлекался социализмом, был тем, что называлось тогда „радикалом“, понятие в то время весьма растяжимое, но выражавшее недовольство, неприемлемость существующего политического строя, неприемлемость старых устоев вообще»[485]. Радикализм юного Ковалевского был подчеркнутым. Однажды он заподозрил кружковца Д. в шпионской связи с III отделением. Читая реферат об организации шпионажа во Франции при Наполеоне III, Ковалевский так уставился на Д., что довел того до истерики[486]. Кстати, из того же кружка вышли еще два выдающихся ученых – химик академик Д.П. Коновалов, автор всемирно известных «Законов Коновалова», и юрист профессор, ректор Харьковского университета Н.О. Куплеваский