Готовиться к революции землевольцы предполагали двояко – посредством организаторской и дезорганизаторской деятельности. «Часть организаторская» их программы включала в себя пропаганду и агитацию среди крестьян, интеллигенции и рабочих как словом, так и делом, «начиная с легального протеста против местных властей и кончая вооруженным восстанием, т.е. бунтом», а также собственно «организацию уже готовых революционеров». Для агитации среди крестьян предписывалось устраивать постоянные, хорошо законспирированные поселения революционеров в деревне. «Бродячая» пропаганда á la 1874 год отвергалась.
«Часть дезорганизаторская» включала средства, призванные «дезорганизовать силу государства», а именно «заведение связей в войсках», привлечение на сторону революции правительственных чиновников и, наконец, «систематическое истребление наиболее вредных или выдающихся лиц из правительства», т.е. уже индивидуальный террор. Появление этого пункта в программе «Земли и воли» было уступкой зарождавшемуся внутри народничества политическому направлению. Но в 1877 – 1878 гг., когда вырабатывалась и пересматривалась программа «Земли и воли», «красный» террор еще не был признан орудием политической борьбы и вообще отвергался как система. Он допускался лишь как совокупность отдельных актов самозащиты и мести «наиболее вредным» врагам. «С борьбой против основ существующего порядка терроризация не имеет ничего общего, – гласит передовая статья № 1 „Земли и воли“. – Против класса может восстать только класс, разрушить систему может только сам народ. Поэтому главная масса наших сил должна работать в среде народа. Террористы – это не более как охранительный отряд, назначение которого – оберегать этих работников от предательских ударов врагов»[793].
«Земля и воля» громко заявила о себе первым же своим практическим шагом, хотя этот шаг не только не был предусмотрен ее программой, но, пожалуй, даже противоречил ей. Речь идет об участии землевольцев в исторической Казанской демонстрации 6 декабря 1876 г. в Петербурге, на площади перед Казанским собором.
Инициатором демонстрации выступили рабочие. Тогда у всех петербуржцев в памяти была демонстрация, организованная народниками 30 марта 1876 г. на похоронах умершего в тюрьме студента Павла Чернышева – того, кому Г.А. Мачтет посвятил свое стихотворение «Замучен тяжелой неволей» (оно стало популярнейшей вплоть до 1917 г. революционной песней). «И вот, – вспоминал Г.В. Плеханов, – рабочим захотелось сделать свою демонстрацию, и притом такую, которая своим революционным характером совершенно затмила бы демонстрацию „интеллигентов“»[794]. Землевольцы поддержали инициативу рабочих и активно включились в подготовку демонстрации, чтобы ознаменовать ею рождение своего общества. В результате большинство демонстрантов составили «интеллигенты»[795]. Рабочих собралось примерно 50 из общего числа в 300 – 400 человек[796]. Демонстрация имела студенческий вид, и непременные шпики маскировались под студентов, да так удачно, что городовые, разгоняя демонстрацию, избивали их в первую очередь.
С речью на демонстрации выступил Георгий Валентинович Плеханов – в то время 20-летний студент Горного института в Петербурге. Восьмой ребенок из четырнадцати детей (от двух жен) гусарского штаб-ротмистра Валентина Петровича Плеханова и воспитанницы Института благородных девиц Марии Федоровны Белинской (внучатой племянницы В.Г. Белинского), Георгий Валентинович унаследовал от вспыльчивого, но трудолюбивого отца прямоту, смелость и жизненное правило «надо всегда работать, умрем – отдохнем», а от доброй и заботливой матери – душевную чуткость, неприятие зла, сострадание к простому люду. В 20 лет он уже сформировался как личность, хотя и без того европейского лоска и наружного барства, которые стали присущи ему позднее, с годами эмиграции, и бросились в глаза А.В. Луначарскому («должно быть, и Герцен был такой»[797]). Творческая мощь ума, колоссальная эрудиция, блеск остроумия, артистизм полемики отличали его уже в годы «Земли и воли», напоминая именно Герцена. Портила его смолоду лишь «феноменальная нетерпимость» к инакомыслящим[798].
В речи на Казанской демонстрации Плеханов восславил всех «мучеников за народное дело», помянув Разина, Пугачева, Антона Петрова, особо – Чернышевского, а также декабристов, петрашевцев, каракозовцев, нечаевцев, долгушинцев и от имени собравшихся объявил: «Мы собрались, чтобы заявить здесь пред всем Петербургом, пред всей Россией нашу полную солидарность с этими людьми. Их знамя – наше знамя!»[799]. Выслушав оратора, демонстранты восклицали: «Да здравствует социальная революция!» Рабочий Яков Потапов держал приготовленное к демонстрации красное знамя с вышитой на нем надписью «Земля и воля». Вместе со знаменем он был поднят на руки. Так впервые в России революция открыто развернула свое красное знамя.
Демонстрация закончилась столкновением с полицией. Первый немногочисленный отряд городовых был смят и обращен в бегство. Лишь многолюдному подкреплению стражей порядка удалось рассеять толпу демонстрантов и арестовать некоторых из них, в том числе знаменосца Потапова. Плеханов (как, впрочем, и все вожаки «Земли и воли») скрылся и перешел на нелегальное положение[800].
Арестованные участники демонстрации («декабристы 1876 года», по выражению А.Д. Михайлова[801]) судились на процессе в ОППС с 18 по 25 января 1877 г. Трое из них были приговорены к 15-ти и еще один к 10-ти годам каторги. Потапова по несовершеннолетию (18 лет) сослали было на 5 лет в тюрьму Соловецкого монастыря «для исправления», но он оказался неисправим: на заупокойной обедне в память об Александре II, дал по уху настоятелю и за это был пересослан в Сибирь[802].
Событие 6 декабря 1876 г. вошло в историю русского освободительного движения как яркая веха, первая антиправительственная уличная демонстрация. В практике же «Земли и воли» оно стоит особняком именно как политическая акция, затеянная к тому же в рабочей среде по инициативе самих рабочих. После Казанской демонстрации «Земля и воля» развернула многообразную практическую деятельность в согласии со своей программой, по двум направлениям – организаторскому и дезорганизаторскому.
7.2. Организаторская деятельность
По народнической традиции землевольцы избрали главным объектом своей организаторской деятельности крестьян. Уже с весны 1877 г., с первой своей весны, «Земля и воля» «форсированным маршем», как выразился О.В. Аптекман, двинула свои основные силы в деревню. Организаторами деревенских поселений землевольцев стали члены Основного кружка, а в помощь им были мобилизованы местные группы общества и члены-сепаратисты. Настроение «поселенцев» было почти столь же приподнятым, как в 1873 – 1874 гг. Теперь народники вдохновлялись надеждой на то, что их конкретная и оседлая, т.е. более доходчивая как по содержанию, так и по форме, пропаганда встретит понимание у народа. «Не глух народ, не безголосые и мы, – писал об этом С.М. Кравчинский. – Мы только говорили с народом до сих пор на не понятном народу языке <…> Пять лет тому назад мы сбросили немецкое платье и оделись в сермягу, чтобы быть принятыми народом в его среду. Теперь мы видим, что этого мало, – пришло время сбросить с социализма его немецкое платье и тоже одеть в народную сермягу»[803].
Главными очагами землевольческих поселений, их операционным базисом были избраны, как и в 1874 г., Поволжье, Дон и Кубань. Эти места, богатые стародавними традициями крестьянского протеста, казалось, сулили землевольцам непременный успех. «Мы верили и надеялись, – вспоминал О.В. Аптекман, – что там, где 200 и 100 лет тому назад разыгрались величайшие исторические драмы народной жизни, бунты Стеньки Разина и Пугачева, <…> нам удастся создать в народе рать, призванную осуществить народную революцию»[804].
Все поселения устраивались примерно по одному плану. В каждой избранной местности оседала группа агитаторов под видом учителей, писарей, фельдшеров, а то и деревенских кулаков, ряженых под кулацкие манеры, говор и внешний вид: «в смазных сапогах и „спенджаках“, как называли тогда крестьяне появившиеся впервые у них пиджаки, в красных рубахах, с волосами, подстриженными в скобку и смазанными постным маслом»[805]. Тогда кулак в деревне не был одиозной фигурой, какой он стал много позднее; напротив, кулак 1870-х годов (другими словами, «крепкий крестьянин») считался среди земляков авторитетным и уважаемым лицом. Вся эта группа «поселенцев» должна была в повседневном общении с крестьянами избранного региона (уезда или губернии) доводить их сознание до нужного градуса революционности.
Руководил каждой такой группой местный центр из состава участников группы, который размещался в ближайшем городе, а над всеми группами «в качестве согласующего и направляющего центра главенствовал петербургский Основной кружок»[806].
Самыми крупными из деревенских поселений «Земли и воли» стали два саратовских. Весной 1877 г. в Саратов для организации поселения были направлены Ольга Натансон и Василий Трощанский. К тому времени землевольцы уже имели в общественных кругах Саратова деловые с