Публика встретила аплодисментами слова Засулич: «Страшно поднять руку на человека, но я должна была это сделать»[881]. Присутствовал в суде Ф.М. Достоевский, уже заклеймивший революционеров в романе «Бесы», но «и тот признал, что наказание этой девушки неуместно, излишне. Следовало бы выразить, сказал он: „Иди, ты свободна, но не делай этого в другой раз…“»[882].
Для властей оправдание Засулич стало шокирующей неожиданностью. Вопреки приговору суда, Александр II повелел вновь арестовать подсудимую, сразу после того как она вышла оправданною из судебного здания, но землевольцы сумели буквально вырвать ее из рук жандармов, укрыть в надежном месте, а затем переправить за границу. Реакция злобствовала против оправдания террористки. Кн. В.П. Мещерский воспринял его «будто в ужасном кошмарическом сне» как «наглое торжество крамолы»[883]. М.Н. Катков саркастически именовал процесс Засулич «делом петербургского градоначальника Трепова, судившегося по обвинению в наказании арестанта Боголюбова»[884], а К.П. Победоносцев без всякого сарказма втолковывал наследнику-цесаревичу (будущему Александру III): «Дело Трепова было делом самого правительства, и потому оно должно было отстоять Трепова во что бы то ни стало»[885].
Зато широчайшие круги русского общества приветствовали оправдание Засулич. Поначалу многие восприняли его как первоапрельскую шутку, поскольку суд заседал 31 марта и газеты сообщили о нем 1 апреля 1878 г., а затем почти вся Россия впала в «либеральное опьянение»[886]. «Казалось, – вспоминал В.Г. Короленко, – начинается какое-то слияние революционных течений с широкими стремлениями общества»[887]. Тот факт, что Трепов не был убит, смягчал естественное предубеждение людей против террора. Повсеместно нарастал подъем революционного духа, бил ключом боевой задор[888]. «Мы ликовали: начинается!» – свидетельствовал рабочий-революционер Петр Моисеенко[889].
Действительно, в течение следующих за выстрелом Засулич шести месяцев 1878 г. народники совершают террористические акты один за другим – в таком числе, какого не насчитать за все прежние годы революционной борьбы в России. Уже 30 января в Одессе Иван Ковальский с группой товарищей оказал вооруженное сопротивление отряду жандармов, который явился арестовать их. То был первый в истории русского освободительного движения случай коллективного вооруженного сопротивления при аресте[890]. 1 февраля в Ростове-на-Дону Иван Ивичевич и Людвиг Брандтнер убили шпиона Акима Никонова. 23 февраля в Киеве Валериан Осинский с двумя товарищами (Ивичевичем и Алексеем Медведевым) стреляли в местного прокурора М.М. Котляревского. Все пули застряли в роскошной шубе прокурора, Котляревский не был даже ранен, но от страха упал, и революционеры сочли, что дело сделано. Узнав истину, они расклеили по Киеву прокламацию, в которой говорилось: «Случай помешал гибели Котляревского. Но пусть помнит этот негодяй, что каждую минуту его ждет смерть, если он не оставит своей мерзкой деятельности»[891]. Один экземпляр прокламации был послан почтой самому Котляревскому[892].
Сразу после покушения на Котляревского дезорганизаторская группа «Земли и воли» обособилась от общества в самостоятельную организацию под названием «Исполнительный комитет Русской социально-революционной партии» (ИК РСРП). Вдохновителем, организатором и вождем этого первого из четырех знаменитых в истории народничества Исполнительных комитетов был Валериан Андреевич Осинский – сын генерала, яркая во всех отношениях личность, «Аполлон русской революции»[893], любимец «Земли и воли» и провозвестник «Народной воли», энтузиаст и корифей зарождавшегося в землевольчестве политического направления. Вокруг него объединились землевольцы и близкие к ним народники, в основном южане: Д.А. Лизогуб, М.Ф. Фроленко, Г.А. Попко, В.К. Дебогорий-Мокриевич, И.Ф. Волошенко, А.Ф. Медведев, В.А. Свириденко, Л.К. Брандтнер, А.Е. Сентянин, А.Я. Гобет, братья Иван и Игнат Ивичевичи, Владислав и Генрих Избицкие. Комитет изготовил даже свою печать – овал, в середине которого были вырезаны револьвер, кинжал и топор, скрестившиеся между собой.
По сути дела, первый ИК был совершенно фиктивной организацией, поскольку никакая РСРП его не избирала и ничьих решений, кроме своих собственных, он не исполнял. Его именем действовала узкая группа народников, которые стихийно занялись политическим террором, еще не выдвигая программного требования политических свобод. Валериан Осинский так определил смысл деятельности Комитета: «И естественное чувство самозащиты, и честь товарищей, и интересы революции – все зовет нас отвечать на насилие насилием»[894]. Кроме этой идеи всех членов ИК «объединял сам Осинский, не как член Комитета, а просто как личность. Ему верили, его слушались до известной степени»[895].
ИК Осинского продержался до середины 1879 г. и за это время осуществил ряд громких актов «красного» террора. 25 мая 1878 г. в Киеве Григорий Попко заколол кинжалом главаря местной жандармерии барона Г.Э. Гейкинга и благополучно скрылся. Через сутки, в ночь на 27 мая, Михаил Фроленко, устроившийся в Киевский тюремный замок надзирателем под фамилией Тихонов, вывел оттуда творцов «Чигиринского заговора» Я.В. Стефановича, Л.Г. Дейча, И.В. Бохановского, ожидавших суда с неизбежно смертным приговором, и сам ушел вместе с ними. Все это было сделано технически так искусно, что властям показалось, будто политические узники бежали сами, а надзирателя Тихонова убили (и спрятали его труп) скорее всего уголовники[896]. 24 июля в Одессе революционеры вступили в перестрелку с войсками, оцепившими здание военного суда, где в тот день был вынесен смертный приговор Ивану Ковальскому. Перестрелка всполошила судей. «Слышите, судьи, слышите? – обратился к ним Ковальский. – Это голос общественной совести. Я теперь спокойно могу умереть. За меня отомстят!»[897]
1879 год принес с собой новые акты «красного» террора. Самый громкий из них совершил Григорий Гольденберг – трагическая личность в народническом движении. 9 февраля в Харькове он подстерег местного генерал-губернатора кн. Д.Н. Кропоткина[898], вскочил на подножку кареты, в которой князь возвращался к себе с бала, у самого губернаторского дома и в упор застрелил его. После этого Гольденберг скрылся и только в ноябре 1879 г. был арестован. На дознании он проявил исключительную стойкость: наотрез отказавшись назвать кого-либо из «соучастников», смело мотивировал свое покушение («Ты имел несчастье родиться в монархической стране, где слово преследуется так, как нигде в мире, бей же их же оружием, иди и убей Кропоткина!»)[899].
Прокурор А.Ф. Добржинский, понаторевший на вымогательстве показаний у заключенных, понял, что такой узник не уступит силе, но может раскрыться перед коварством. В камеру к Гольденбергу был посажен провокатор Федор Курицын. Он повел с Гольденбергом «задушевные» беседы и помог Добржинскому подкупить твердокаменного террориста химерической идеей: открыть правительству истинные цели и кадры революционной партии, после чего, мол, правительство, увидев, сколь благородны и цели партии, и ее люди, перестанет преследовать такую партию. 9 марта 1880 г. Гольденберг написал обширное (80 страниц убористой рукописи) показание, а 6 апреля составил к нему приложение на 74 страницах с восторженной характеристикой всех упомянутых в показании (143-х!) здравствовавших к тому времени революционеров. Тут были и Александр Михайлов, и Желябов, и Перовская, и Плеханов, и Морозов – словом, вся революционная элита, и о каждом из 143-х сообщались биографические данные, обрисовывались их взгляды, личные качества, даже внешние приметы[900].
Вскоре после этого из разговора с арестованным А.И. Зунделевичем Гольденберг понял, что он натворил, и впал в отчаяние. Не выдержав мук совести, он 15 июля 1880 г. повесился в тюремной камере на полотенце. Что касается Курицына, то он на четверть века исчез с политического горизонта. О нем напоминало лишь новое ругательство: «Ах ты, Курицын сын!» Но в 1906 г. Л.Г. Дейч рассказал на страницах журнала «Былое», что Курицын жив-здоров и служит мелким чиновником в Ташкенте. Прочел об этом юный эсер Юлий Грюнберг, поехал в Ташкент и там убил Курицына[901].
Вернемся теперь в 1879 год. Еще до покушения Гольденберга на Кропоткина, 25 января, был арестован Валериан Осинский. Военный суд приговорил его к расстрелу, но Александр II потребовал заменить ему расстрел повешением (царь имел личные счеты с Осинским, поскольку еще в 1872 г. Валериан Андреевич был арестован за то, что не уступил дороги «Его Величеству» в петербургском Летнем саду). Казнили Осинского и двух его товарищей (Свириденко и Брандтнера) 14 мая 1879 г. в Киеве[902]. Казнь была проделана варварски. Троих вешали поочередно на одной веревке. Глаза, вопреки обычаю, им не завязывали, и Осинский в ожидании своей очереди вынужден был смотреть на предсмертные судороги близких ему людей. Очевидцы заметили, что голова его при этом за какие-то полчаса побелела, как снег. Но морально он остался тверд до последней минуты: гордо поднялся к виселице и, когда к нему подступил священник с распятием, энергичным жестом отстранил его, дав понять, что «так же мало признает небесного царя, как и царей земных»