при существующих политических условиях шефом жандармов»[1003]. Таким образом, Дрентельн интересовал землевольцев не сам по себе как личность, а как проводник особого политического курса, ответственный за «белый» террор.
Кроме покушений на жизнь царских сатрапов или шпионов, другим проявлением «красного» террора были вооруженные сопротивления при аресте. В 1876 и 1877 гг. их не было. Зато с января 1878 г. (после выстрела Засулич) вооруженные сопротивления стали для народников как бы правилом чести. Вот их количество:
1875 – 2
1878 – 7
1879 – 9[1004].
В условиях перехода от пропаганды к террору участились и побеги революционеров из заключения. М.Г. Седов верно заметил, что «один 1878 год дает столько примеров организации побегов, сколько не знала до этого вся революционная русская история». По моим подсчетам, в 1878 г. из тюрем и разных мест ссылки бежали 23 русских революционера[1005] (в 1877 – 9, в 1876 – 4, а в предыдущие годы – и того менее, причем не каждый год)[1006].
Разумеется, и покушения на власть имущих, и вооруженные сопротивления (как система), и побеги из тюрем, а также агентурная контрразведка требовали первоклассной организации дела. «Земля и воля» ее обеспечивала. Не зря В.И. Ленин считал «Землю и волю» «превосходной организацией» и ставил ее в образец русским марксистам[1007]. «Образцовость» ее сказалась, между прочим, и в том, как «Земля и воля» ставила «дезорганизаторскую» (т.е. прямо нацеленную против правительства) отрасль своей деятельности.
Сами землевольцы в передовой статье своего центрального органа от 15 декабря 1878 г.[1008] указывали на два главных преимущества «красного» террора в России перед террористическими актами жестянщика Макса Геделя и доктора Карла Нобилинга против императора Германии Вильгельма I, бочара Хуана Рамона Олива Монкаси против испанского короля Альфонса XII, повара Джованни Пассананте против короля Италии Умберто I. Во-первых, если покушения западных террористов представляли собой вспышки личной инициативы и воли, самопожертвование одиночек, то в России «красный» террор был делом рук революционной партии, которая не только несла ответственность за теракты, но также и назначала, мотивировала и даже анонсировала их, предупреждая намеченные жертвы об ожидающей их каре. Такие предупреждения отсылались, в частности, шефам жандармов Н.В. Мезенцову (доставил «почти что прямо лично» Петр Моисеенко[1009]) и А.Р. Дрентельну. После каждого покушения землевольцы, как правило, выпускали специальные прокламации с объяснением причин и значения случившегося. Все это производило сильное впечатление как в демократических кругах, так и в стане карателей. «Решавшие одним росчерком пера вопрос о жизни и смерти человека с ужасом увидели, что и они подлежат смертной казни», – писала об этом «Земля и воля» 15 декабря 1878 г.[1010].
С первым преимуществом «красного» террора народников тесно увязывалось и второе: если западные террористы действовали примитивно, без каких-либо шансов на спасение (Гедель выходил на монарха с револьвером, а Пассананте с ножом, тот и другой – без прикрытия), то землевольцы тщательно готовили и надлежаще обеспечивали каждое покушение, оставляя покушавшемуся возможность спастись. Именно так было организовано внешне безумно дерзкое покушение С.М. Кравчинского: группа сигнальщиков выследила особенности прогулок Н.В. Мезенцова (где, как и с кем он ходит) и в удобный момент дала Кравчинскому знак к нападению; напарник Кравчинского А.И. Баранников отвлек на себя внимание провожатого Мезенцова, а кучер А.Ф. Михайлов мастерски угнал пролетку с террористами по выверенному заранее маршруту. Точно так же и попытка освобождения П.И. Войноральского была предпринята лишь после обеспечения необходимых условий (место и время, удобные для нападения, нужное число людей, экипаж с лошадьми, оружие, жандармская форма и конспиративная квартира для укрытия освобожденного).
Еще одно отличие народников от западных и восточных (прошлых и нынешних) террористов и от царских карателей: народники всегда старались – по возможности, конечно, – избегать в своих терактах посторонних, невинных жертв. И это им удавалось при всех без исключения покушениях до тех пор, пока «Народная воля» не начала охоту на царя. Что касается такого средства борьбы, как заложничество, столь «модное» сейчас у террористов всего мира, то его в террористическом арсенале русских народников (включая и народовольцев) вообще не было. Наконец, «Земля и воля» санкционировала экспроприацию на революционные нужды свыше 1,5 млн. рублей посредством подкопа из Херсонского государственного казначейства[1011], но вообще держалась по отношению к экспроприациям того принципа, который позднее декларирует «Народная воля»: «партией допускается конфискация только казенного имущества. Всякий же грабеж имущества частных лиц, а тем более общественных филантропических учреждений, настолько же в корне противоречит нашим принципам, насколько составляет обыкновенное явление в сфере императорской бюрократии»[1012].
«Красный» террор был главным, но не единственным проявлением политического направления в «Земле и воле». Другими, хотя и менее заметными, симптомами нового направления были, во-первых, устройство политических демонстраций студенчества; во-вторых, антиправительственная пропаганда и агитация среди рабочих, внесение политического смысла в рабочие «беспорядки»; в-третьих, элементарные опыты революционной пропаганды в армии. Однако, все эти симптомы в 1878 – 1879 гг. отступали перед террором на второй план и служили как бы вспомогательным дополнением к нему.
С начала 1879 г. деятельность землевольцев явно сосредоточивается в городах, а деревенские поселения теряют былую значимость. Свежий приток сил в деревню почти прекращается, а бесплодность агитации среди крестьян все чаще служит в «Земле и воле» мишенью для насмешек, вроде следующей:
В народе мы сидим,
Дела великие творим:
Пьем, спим, едим
И о крестьянах говорим,
Что не мешает их посечь,
Чтоб в революцию вовлечь[1013].
Начинается (с первых же месяцев 1879 г.) идейное оформление сторонников политической борьбы в особую фракцию внутри «Земли и воли».
«Политики», как стали называть людей нового направления в отличие от прочих землевольцев – «деревенщиков», пытались выступить с изложением своих взглядов в центральном органе «Земли и воли». «Деревенщики» противились этому. В редакции ЦО началась междоусобица: Плеханов выступал от «деревенщиков», Морозов – от «политиков», а Тихомиров колебался, склоняясь, однако, к Морозову. В результате, договорились об отдельном издании для «политиков». Таким изданием стал Листок «Земли и воли», первый номер которого вышел в свет 12 марта 1879 г.[1014] Редактировал Листок Н.А. Морозов.
Программная статья Морозова в № 2 – 3 Листка «Земли и воли» от 22 марта 1879 г. открыто провозглашала курс на политическую борьбу с правительством, причем главным средством ее объявляла индивидуальный террор – оружие-де более страшное для правительства, чем «годы пропаганды» и «века недовольства во всей России»[1015]. «Деревенщики» буквально восстали против такой позиции. Особенно резко возражал Плеханов: «На кончике кинжала нельзя утвердить здание парламента!»[1016] Морозов упорствовал, ссылаясь на бесплодность иных, кроме террора, уже испробованных средств борьбы. Его поддержали немногие, но авторитетные землевольцы во главе с Александром Михайловым.
Вслед за идейным оформлением «политики» начали и организационное оформление своей фракции. Не позднее февраля 1879 г. они создали внутри «Земли и воли» новый Исполнительный комитет социально-революционной партии. В.А. Твардовская установила, что это наименование у землевольцев-«северян» впервые появилось в прокламации по поводу убийства Н.В. Рейнпггейна от 1 марта 1879 г.[1017]. К тому времени южный ИК В.А. Осинского был уже истреблен, и «северяне», принимая его название, тем самым подчеркивали свою преемственность от «южан». С Юга привезли в Петербург и вызывающую печать Осинского.
Северный ИК, как и южный, не имел ни программы, ни устава, ни строго определенного состава. Под «фирмой» ИК группировались в «Земле и воле» все активные «политики»: А.Д. Михайлов, Н.А. Морозов, А.А. Квятковский, Л.А. Тихомиров, М.Ф. Фроленко, А.И. Баранников, А.И. Зунделевич, М.Н. Ошанина и др., «не более 15 человек на всю Россию»[1018]. Их разлад с «деревенщиками» достиг предела, после того как в Петербург из Саратова приехал (к началу 1879 г.) Александр Константинович Соловьев – приехал и заявил, что он намерен убить царя. Вслед за ним объявились с таким же намерением «южане» Г.Д. Гольденберг и Л.А. Кобылянский. «Политики», к негодованию «деревенщиков», поддержали кандидатов в цареубийцы. До тех пор «Земля и воля» вела войну против наиболее вредных царских слуг, а не против самого царя. Но по мере того, как террор народников принимал все более осознанный политический характер, он фатально, «в силу централизованности правительственной машины и единого санкционирующего начала – неограниченной власти царя»