[1019] толкал террористов к цареубийству. «Становилось странным, – вспоминала Вера Фигнер, – бить слуг, творивших волю пославшего, и не трогать господина»[1020].
Итак, 29 марта 1879 г. состоялось самое бурное в истории «Земли и воли» заседание ее Совета, на котором обсуждался умысел новых «каракозовых». Лидеры «деревенщиков» Плеханов, Аптекман, Попов резко осудили идею цареубийства. Плеханов упрекал «политиков» в том, что они подрывают основы программы «Земли и воли». «Под влиянием ваших затей, – говорил он, – наша организация вынуждена покидать одну за другой наши старые области деятельности, подобно тому как Рим покидал одну за другой свои провинции под напором варваров»[1021]. «Мы легко можем совсем сойти с рельсов», – вторили Плеханову Аптекман и Попов. «Политики» стояли на своем. О том, как была накалена обстановка на заседании, говорит такой факт. «Господа! – воскликнул Попов. – Если среди вас найдется Каракозов, то не явится ли из нашей среды и новый Комиссаров?» В ответ на это лучший друг Попова Квятковский, вместе с ним ходивший «в народ», запальчиво пригрозил: «Если Комиссаровым будешь ты, то я и тебя убью!»[1022]
Заседание 29 марта впервые ясно обнаружило угрозу раскола «Земли и воли». Перед лицом такой угрозы Совет принял компромиссное решение, больше удовлетворившее, однако, «политиков», чем «деревенщиков»: террорист волен покушаться на жизнь царя, но не от имени «Земли и воли», а как частное лицо, причем землевольцы вправе помогать ему, но каждый – индивидуально[1023]. Во избежание национальных осложнений кандидатуры еврея Гольденберга и поляка Кобылянского были отведены. На смерть пошел русский – Соловьев. Больше всех помогал ему и был очевидцем его покушения Александр Михайлов.
Утром 2 апреля 1879 г. на Дворцовой площади в Петербурге Соловьев улучил момент, когда царь, рискнувший прогуляться вокруг Зимнего дворца, опрометчиво отдалился от стражи. Террорист выстрелил. Промах! Александр II пустился бежать почему-то к Главному штабу, Соловьев – за ним, продолжая стрелять, а царские стражники – за Соловьевым. Царь, хоть и перетрусил в те минуты, наверное, как никогда в жизни, все же сообразил, что бежать надо зигзагами. Убегая от Соловьева, он потерял фуражку, споткнулся и упал, но и тут не потерял присутствия духа, а побежал дальше… на четвереньках. Соловьев же очень нервничал: яростно гонялся он за самодержцем по площади, расстрелял в него всю обойму из пяти патронов, но только продырявил царскую шинель[1024]. Схваченный стражниками, он раскусил орех с ядом, но яд не подействовал. Судьба обрекла его пережить здесь же, на площади, зверское избиение, а затем допросы с пристрастием (и, по слухам, с пытками), суд и смерть на виселице.
Покушение Соловьева еще больше обособило «политиков» от «деревенщиков» и, таким образом, ускорило процесс высвобождения народничества из-под груза аполитизма. М.Г. Седов верно заметил, что значение случившегося 2 апреля «состояло отнюдь не в самом факте покушения», ибо такие факты уже имели место; теперь «менялась вся постановка революционной проблемы»[1025]. Выстрелы Соловьева подтолкнули народников к такому рубежу, когда сочетать терроризм и аполитизм становилось невозможным; землевольцам предстояло либо отказаться от террора, либо развивать его как чисто политическое средство борьбы с правительством, закономерно нацеленное против царя. Чтобы разрешить эту дилемму и попытаться урегулировать разногласия между «политиками» и «деревенщиками», решено было созвать общий съезд землевольцев.
А пока, в мае 1879 г., «политики» сделали еще один шаг в организационном оформлении своей фракции. В качестве вспомогательного боевого отряда ИК они тайно от «деревенщиков» учредили группу под названием «Свобода или смерть»[1026]. По совокупности мемуарных свидетельств[1027], ее составили 14 человек: Н.А. Морозов (как представитель ИК), С.Г. Ширяев, Н.И. Кибальчич, А.В. Якимова, Г.П. Исаев, Л.Н. Гартман, С.А. Иванова, В.В. Зеге фон Лауренберг, А.Б. Арончик, Е.Д. Сергеева (жена Л.А. Тихомирова)[1028], Н.Н. Богородский (сын смотрителя Трубецкого бастиона Петропавловской крепости), Г.Д. Гольденберг, юные Н.С. Зацепина и В.М. Якимов. Двое последних вступили в фиктивный брак и полученные таким образом 20 тыс. рублей приданого отдали на нужды группы.
Группа выработала устав в духе строжайшей конспирации и дисциплины. Согласно уставу она должна была действовать «способом Вильгельма Телля» (любимое выражение Морозова), т.е. готовить акты индивидуального террора – только по указаниям ИК и без ведома «деревенщиков». Для большей эффективности действий группы при ней была организована динамитная мастерская. Ее возглавил Степан Григорьевич Ширяев – выходец из крепостных крестьян Саратовской губернии, бывший студент-ветеринар, искусный электротехник (учился в Париже у самого П.Н. Яблочкова, тоже, кстати, саратовца), позднее первый руководитель динамитной лаборатории «Народной воли», предшественник в этом качестве гениального изобретателя Н.И. Кибальчича, который в группе «Свобода или смерть» и в начале «Народной воли» был еще на вторых ролях.
Практически группа до раскола «Земли и воли» не успела себя проявить. Ее участники вместе с членами ИК из фракции «политиков» активно готовили съезд своей фракции, чтобы согласовать фракционную линию поведения перед общеорганизационным съездом.
8.3. Липецк – Воронеж: съезды «Земли и воли»
Главной задачей своего фракционного съезда «политики» считали изменение программы «Земли и воли». Они сохраняли верность основополагающим идеям народничества (в частности, идее «все для народа и посредством народа») и не отвергали землевольческую программу в принципе. Они намеревались только дополнить ее признанием необходимости политической борьбы, а затем выступить с обновленной программой на общеорганизационном съезде и добиться ее утверждения большинством общества. Иначе говоря, «политики» не хотели раскола «Земли и воли» (даже боялись его, резонно полагая, что раскол ослабит революционный лагерь). Их план состоял в том, чтобы завоевать общество изнутри, скорректировав его программу. Таким образом, «политики» не видели всей глубины противоречия между своими политическими задачами и аполитичной программой «Земли и воли». Они ведь считали, что их политическая борьба, даже в таком, крайнем ее выражении, как попытки цареубийства, тоже направлена на пробуждение революционного сознания народных масс, а в конечном счете на осуществление идеи «все для народа и посредством народа».
Поскольку общий съезд «Земли и воли» был назначен в Тамбове, «политики» предварительно собрались неподалеку от Тамбова – в Липецке. Здесь уже тогда был лечебный курорт (железный источник, открытый еще при Петре I), что привлекало на лето много приезжих. Среди них нелегалы (а таковыми были уже все «политики») могли легко затеряться.
Всего на Липецкий съезд прибыли 11 человек: семь – от Исполнительного комитета: А.Д. Михайлов, Н.А. Морозов, Л.А. Тихомиров, А.А. Квятковский, М.Ф. Фроленко, А.И. Баранников и М.Н. Ошанина; С.Г. Ширяев от группы «Свобода или смерть» и трое приглашенных «южан»: А.И. Желябов, Н.Н. Колодкевич, Г.Д. Гольденберг. Читатель видит, что среди участников съезда была только одна женщина, которая, однако, не уступала как революционерка и заговорщица своим товарищам-мужчинам.
Это была 26-летняя Мария Николаевна Ошанина, урожденная Оловеникова, по второму мужу Кошурникова (а фактически Баранникова, ибо по паспорту Кошурникова – из конспиративных соображений – венчался с Ошаниной Александр Баранников), партийные псевдонимы – «Марина Полонская», «мадам Якобсон». Женщина такого же склада ума и силы характера, как Софья Перовская и Вера Фигнер, хотя и менее цельная идейно и нравственно, очень эрудированная и светски воспитанная, изящная, красноречивая, властная и честолюбивая, Ошанина пользовалась в «Земле и воле», а затем и в «Народной воле» большим авторитетом и влиянием, репутацией «торговца сердцами», как говорил Ф. Шиллер о своем Фиеско. Достоинства революционного вожака она соединяла с недостатками, характерными чуть ли не для всякой красивой женщины (вспомним Веру Фигнер и «Топни-Ножкой»), но достоинства Ошаниной были крупными, а недостатки мелкими. «Мария Николаевна была, несомненно, по-мужски умна, выражаясь банально, хотя и не без примеси того, что столь же банально называется женским лукавством, – вспоминал близко знавший ее Н.С. Русанов. – Когда она защищала свой взгляд, она прибегала не только к логике, но… повелительно молила, дружески-горячо упрашивала согласиться с ней, обнаруживая своеобразное, я готов почти сказать милое, упрямство хорошего, но избалованного ребенка, который повторяет все те же аргументы, чтобы настоять на своем, и в конце концов получает то, чего хочет»[1029].
Сочетание мужского ума и женского лукавства (выражаясь банально) сказалось в том, что Ошанина была отличным конспиратором, часто рисковала, но с блеском выходила из самых затруднительных ситуаций и ни разу за всю свою жизнь не была арестована. Вот как, например, ускользнула она из Харькова после неудачной попытки освободить П.И. Войноральского – ускользнула с вокзала, где ее уже стерегли жандармы, которые знали Ошанину в лицо. «Мария Николаевна вышла к отходу поезда, изящно одетая и под густой вуалью, опираясь на руку какого-то генерала, знакомство с которым завязала тут же на вокзале и который настолько был ею очарован, что взялся все устроить по части билета и багажа и пришел за нею в дамскую комнату, когда надо было садиться в поезд. Проехав несколько станций в обществе этого генерала и не доезжая до Орла (место назначения, где, кстати, Ошанину тоже поджидали жандармы. –