<…>»[1049]. Уходя из жизни, Осинский оставлял в этом письме политическое завещание землевольцам. Он доказывал необходимость в сложившейся обстановке «красного» террора («Ни за что более, по-нашему, партия физически не может взяться»). Оглашая его письмо на Воронежском съезде, «политики» не просто чтили память любимца, героя и мученика «Земли и воли». Они тем самым ставили перед съездом сакраментальный вопрос «что делать?» и давали свой ответ на него, подкрепленный авторитетом Осинского. Таким образом, чтение письма Осинского явилось своеобразным прологом к обсуждению на съезде программных вопросов.
Именно обсуждение землевольческой программы было главной заботой съезда. Вся программа пересматривалась с начала до конца. Каждый ее параграф зачитывался отдельно, после чего обсуждались поправки к нему, и вопрос об изменении параграфа ставился на голосование. Позицию «деревенщиков» наиболее энергично и бескомпромиссно защищал Плеханов. Он выступил против самой постановки вопроса о политической борьбе, заявив, в частности, что «стремиться народному революционеру к конституции почти равносильно измене народному делу». Здесь налицо очевидная слабость его позиции. Вместе с тем Плеханов верно подметил и разоблачил несостоятельность террора как средства борьбы. Во-первых, он доказывал, что «красный» террор дезорганизует не столько правительство, сколько самих революционеров, истощая их силы, а во-вторых, предсказывал, что «даже полная удача самого главного дезорганизаторского плана приведет к перемене лица, но не политической системы»[1050]. «Единственная перемена, которую можно с достоверностью предвидеть, – говорил он, – это вставка трех палочек, вместо двух, при имени „Александр“»[1051].
К удивлению и раздражению Плеханова его филиппику против «красного» террора никто не поддержал. «Политики» горячо возражали ему, «деревенщики» угрюмо молчали. «В таком случае, господа, – заявил Плеханов, – здесь мне больше нечего делать. Прощайте!» – и он ушел со съезда (т.е. с лесной поляны, которая служила «залом» заседаний, – в глубь леса). Вера Фигнер бросилась было его удерживать – Михайлов остановил ее. Еще четверо «деревенщиков» вскочили со своих мест, чтобы последовать за Плехановым, но тут же снова сели, нервно переговариваясь между собой. Кто-то предложил считать Плеханова «добровольно выбывшим» из общества. Большинство согласилось. Этим печальным инцидентом закончился первый день работы Воронежского съезда[1052]. А на следующий день к «политикам» прибыло подкрепление: Желябов, Колодкевич, Ширяев. Таким образом, проникшая в литературу и даже в кино (фильм «Софья Перовская») увлекательная версия о том, как на Воронежском съезде Плеханов и Желябов схватились друг с другом, лишена оснований: сам Плеханов со всей определенностью утверждал, что он покинул съезд раньше, чем появился там Желябов[1053].
Тем не менее, именно Желябов столь же энергично и бескомпромиссно, как это делал Плеханов, отстаивал позицию своей фракции, призывая землевольцев «все силы и средства партии употребить исключительно на политическую борьбу». «Какие вы революционеры! – обращался он к „деревенщикам“. – Вы просто культурники!»[1054]
Плеханов и Желябов были единственными представителями обеих фракций, выступавшими на Воронежском съезде без околичностей, прямо, не боясь раскола «Земли и воли». Все остальные (и «деревенщики», и «политики») явно стремились избежать раскола, что и обусловило в целом сдержанный, дипломатичный тон прений. «На съезде царило общее желание – не разделяться», ибо «все боялись потери сил от разделения»[1055]. Поэтому решения съезда обрели компромиссный характер.
Съезд сохранил старую программу общества, но записал в своем постановлении, что «находит необходимым дать особое развитие дезорганизаторской группе в смысле борьбы с правительством, продолжая в то же время и работу в народе»[1056]. Показательно, что «борьба с правительством» объявлена здесь делом не всего общества, а его специальной (дезорганизаторской) группы. Такое решение не выходило за рамки старой землевольческой программы и не вносило в нее ничего принципиально нового. Борьба с правительством не имеет здесь политической нацеленности, а предусматривает лишь дезорганизацию власти на пути к социальному перевороту, средство самозащиты и мести. В этом смысле съезд признал даже возможность цареубийства. Однако резолюция сформулирована так, что она не мешала «политикам» трактовать их борьбу с правительством именно как политическую. По существу, резолюция признала законность политического направления в обществе, как бы легализовывала его и, значит, оставляла «политикам» возможность завоевания «Земли и воли» изнутри, не доводя дело до раскола. В этом состоял двойственный, компромиссный смысл важнейшего из решений Воронежского съезда.
Более того, съезд легализовал и существование ИК «политиков» как «боевого отряда» внутри «Земли и воли», определив ему даже особую смету расходов. Правда, и здесь «деревенщики» усматривали в ИК лишь орган, предназначенный для дезорганизаторской, но не политической борьбы. Однако ничто не мешало «политикам», со своей стороны, рассматривать ИК в «липецком» духе, т.е. как организацию, нацеленную на политическую борьбу с правительством. Дальше – больше: съезд узаконил издание Листка «Земли и воли» как самостоятельного органа ИК. В редакции же самой «Земли и воли» место выбывшего Плеханова занял Г.Н. Преображенский[1057]. Соотношение сил в редакции осталось прежним: два «политика» (Морозов и Тихомиров) и один «деревенщик». Такое же соотношение сложилось и в Администрации общества, куда были избраны Александр Михайлов, Фроленко и Тищенко[1058].
Итак, вопреки ожиданиям, Воронежский съезд не стал «решающей битвой» между двумя фракциями «Земли и воли» и вообще «прошел бледно»[1059]. Но при всей этой «бледности», он ярко продемонстрировал идейный кризис землевольчества. Достигнутый на нем компромисс не удовлетворил ни одну из сторон. Фактически съезд не только не устранил фракционную борьбу, но, напротив, усилил ее, поскольку он, с одной стороны, подтвердил старую программу и тактику, а с другой стороны, санкционировал внутри общества ядро новой организации со своей программой и тактикой, собственным руководством, печатным органом и материальными средствами.
Еще до окончания съезда, в кулуарах его, «политики» начали осуществлять свой план завоевания «Земли и воли», т.е. привлечения на свою сторону большинства землевольцев. С этой целью они занялись индивидуальной обработкой (в частных беседах) тех лиц, которые колебались между фракциями. Так, Желябов «особенно хлопотал» около Софьи Перовской, а Морозов с той же целью «делал всякие подходы» к Вере Фигнер[1060]. В результате, к закрытию съезда выяснилось, что некоторые авторитетные «деревенщики», включая Перовскую и Фигнер, готовы примкнуть к «политикам».
После Воронежского съезда разногласия между «политиками» и «деревенщиками» обострялись буквально с каждым днем, и спустя полтора месяца обе фракции осознали, что сохранить единство «Земли и воли» (сочетать, как тогда говорили, «квас и спирт») нельзя. 15 августа 1879 г. в Петербурге на последнем собрании центра «Земли и воли» «деревенщики» и «политики» договорились разделить общество и назначили комиссию уполномоченных по оформлению раздела. В составе комиссии О.В. Аптекман называл четырех членов: Морозова, Тихомирова, Преображенского и себя[1061], Л.Г. Дейч – шестерых: Тихомирова, Александра Михайлова, Зунделевича от «политиков», Преображенского, Попова, Стефановича от «деревенщиков»[1062].
Раздел «Земли и воли» был оформлен в октябре 1879 г. весьма полюбовно. Все материальное достояние общества (деньги, типографское оборудование, явочные квартиры, динамитная лаборатория, «паспортное бюро», оружие и пр.) разделили по взаимному согласию. Решено было, что ни одна из фракций не воспользуется названием «Земля и воля», чрезвычайно популярным в революционных кругах. Только такое решение смогло примирить «деревенщиков» и «политиков», ибо и те и другие претендовали на старое название и не желали уступать друг другу. В итоге, «деревенщики» приняли название «Черный передел», а «политики» – «Народная воля»[1063]. Таким образом, разделено было, по выражению Н.А. Морозова, само название общества: «деревенщики» взяли себе землю, «политики» – волю, и каждая фракция пошла своей дорогой.
8.4. Общество «Черный передел»
Итак, в составе «Черного передела» объединились землевольцы-«деревенщики», оставшиеся верными старой народнической программе. Официальное наименование организации – «Общество социалистов-федералистов» – не прижилось в литературе. Общество вошло в историю под неофициальным названием («Черный передел»), которое было принято с целью отразить в нем стремление крестьян к «черному», т.е. всеобщему переделу земли.
Признанными лидерами «Черного передела» были Плеханов, Аксельрод, Стефанович, Попов, Дейч, Аптекман, Засулич. Среди них первую роль, бесспорно, играл Георгий Валентинович Плеханов – главная интеллектуальная сила «Черного передела», его идеолог. Ближайшим соратником и самым преданным другом Плеханова была Вера Ивановна Засулич. Эта первая русская женщина-террористка, ставшая впоследствии первой русской женщиной-марксисткой, прошла все этапы народнического движения с конца 60-х годов, познала тюрьму и ссылку, скамью подсудимых и эмиграцию. При этом она