В январе 1881 г. ИК обсуждал вариант ареста всей царской фамилии, когда она соберется на церковную службу в Петропавловском соборе. «Выяснилось, – вспоминал Л.А. Тихомиров, – что у нас в караулах [Петропавловской] крепости бывало иногда большинство своих офицеров. План казался не невозможным и, конечно, обещал в тысячу раз больше, чем убийство Александра II, однако был все-таки отклонен»[1294]. Почему ИК отклонил этот план, Тихомиров не объяснил. Может быть, дело не только в том, что народовольцы тогда увлеклись форсированной подготовкой цареубийства, но и в том, что их Военно-революционный центр предлагал новые планы, из которых каждый следующий казался выигрышнее предыдущего. Так, майор Н.А. Тихоцкий с группой офицеров готовил арест царской семьи на только что отстроенной императорской яхте «Александрия». «Государь с великими князьями должны были ее (яхту. – Н.Т.) осматривать, – вспоминала об этом со слов Тихоцкого его сестра, – и в это время находившиеся там военные и почетный караул арестовали бы государя и великих князей, тут же заставили бы его подписать отречение от престола, затем назначили бы временное правительство. Государя должны были судить судом народным»[1295].
Еще более дерзкие замыслы предлагали А.И. Желябов и А.В. Буцевич. Желябов первым, еще до марта 1881 г. (он был арестован 27 февраля), выступил на заседании Военно-революционного центра с планом восстания и захвата столицы: военные суда во главе с офицерами-народовольцами должны были атаковать Петербург с моря, в то время как рабочие, студенты и «прочий люд», заранее подготовленные и вооруженные, восстали бы в самом городе. По данным царского сыска, одни члены Центра сомневались в осуществлении такого плана, другие говорили о «полной возможности исполнить» его[1296]. Буцевич уже после ареста Желябова развил этот план. Весной 1882 г. только в Кронштадте он «рассчитывал на два морских экипажа (около 8 тысяч человек) и на два небольших броненосца, а также на гарнизон девяти крепостных фортов»[1297]. Вероятно, периферийные кружки Военной организации тоже рассчитывали на местные гарнизоны. По свидетельству Н.М. Рогачева, в конце 1881 г. организация решила распространить свои действия «на все части войска, расположенные в европейской России»[1298]. Располагая такими возможностями, Военно-революционный центр одобрил план Буцевича в двух вариантах. Вот как излагал их, со слов Буцевича, М.Ю. Ашенбреннер[1299].
«Предполагалось, во-первых, захватить кронштадтскую крепость с фортами и попытаться привлечь к восстанию гарнизон в несколько десятков тысяч и значительную часть броненосного флота, хотя бы не сразу, выкинуть красное знамя и атаковать Петербург; или, во-вторых, в день майского парада (на Марсовом поле. – Н.Т.) арестовать в виду всей гвардии царя, Николая Николаевича, Владимира Александровича и др. и всю царскую свиту и, если будет возможно, отвести их к двум миноносцам, которые к этому моменту подплывут поближе к Марсову полю, а затем заключить их в кронштадтских фортах; если же будет невозможно отступить с пленными под прикрытие боевых рабочих и студенческих дружин с бомбами, вследствие вмешательства гвардии, то истребить царя со свитой и погибнуть[1300]. Разумеется, таковое выступление обусловливалось разрешением и содействием Исполнительного комитета, который составил бы Временное правительство и повел бы переговоры».
Арест (4 июня 1882 г.) «главнокомандующего» Буцевича затруднил, но не остановил работу офицеров-народовольцев над его планом. Однако еще через полгода последовала грандиозная провокация С.П. Дегаева, «и в то время, когда разрабатывали детально этот план, мы все чуть не поголовно были преданы Дегаевым»[1301].
О дегаевщине речь пойдет особо, в § 5. Здесь же необходимо уточнить вывод С.С. Волка о том, что «перед Военной организацией в послемартовский период была поставлена мало реальная задача подготовки государственного переворота»[1302]. Исполнительный комитет «Народной воли» предполагал готовить и действительно готовил государственный переворот силами всей партии при совокупном взаимодействии ее специальных организаций – Военной, Рабочей и Студенческой.
Именно среди учащейся (в первую очередь студенческой) молодежи пропагандистская, агитационная и организаторская деятельность «Народной воли» приняла наибольший размах. Правда, студенческая организация не была столь конспиративно-стройной, как Рабочая и Военная, зато отличалась большей активностью. Не имела она, в отличие от Военной и Рабочей организаций, и особой программы – ее заменяли инструкции («Провинциальная деятельность учащейся молодежи», «Агентам партии при землячествах»), целенаправленные и конкретные.
Вся широко разветвленная сеть вузовских, гимназических, семинаристских кружков «Народной воли» действовала энергично. Она вносила организующее и политическое начало в стихийные волнения учащейся молодежи. Для этого использовались не только общепартийные документы, но и специально обращенные к студентам издания (гектографированные журналы «Студенчество» и «Свободное слово», газета «Борьба»), многочисленные прокламации. Одна из них, «От студентов к студентам» (январь 1880 г.) призывала не дожидаться от борцов за свободу просьб о помощи: «Каждый из нас должен сам спешить со своею посильною лептою»[1303]. Кстати, либералов-постепеновцев народовольческие прокламации шокировали своей революционностью. «Прокламации сыплются градом. И какие? – ужасался, например, проф. А.Ф. Кистяковский. – Прокламации 60-х годов в сравнении с нынешними – верх смирения и невинной риторики»[1304].
Распространяли прокламации – смело, зачастую дерзко, не боясь репрессий, – сами народовольцы и добровольные их помощники. В знаменитом длинном коридоре и в шинельной Петербургского университета, по воспоминаниям акад. С.Ф. Платонова, прокламации тайно передавались из рук в руки, а то и пачками лежали на подоконниках и продавались открыто. Их распространители попадали в руки жандармов с поличным, которое влекло за собой арест и ссылку, вплоть до Сибири. Так, у студента-москвича Н.И. Диоманди были изъяты несколько десятков, а у петербургского народовольца С.А. Иванова – больше 400 экземпляров прокламаций[1305]. Оба они пошли в Сибирь, откуда Иванов вскоре бежал, был вновь арестован и по делу «21-го» приговорен к смертной казни, замененной пожизненной каторгой.
Наряду с прокламациями распространялась среди молодежи, а главное, изучалась в кружках серьезная литература по философии, истории, социологии, экономике: публицистика Н.Г. Чернышевского, Д.И. Писарева, Н.В. Шелгунова, монографии Н.И. Кареева и М.М. Ковалевского, «Программа работников» Ф. Лассаля и «Сущность социализма» А. Шеффле, «Капитал» и «Гражданская война во Франции» К. Маркса[1306]. Столь широкий и социально заостренный круг чтения был рассчитан на то, чтобы подготовить из молодежи не просто решительных, а сознательных, убежденных борцов за народовластие.
Ряд антиправительственных выступлений студентов, организованных народовольцами, заставил говорить о себе всю мыслящую Россию. Наибольшее впечатление произвела демонстрация против министра просвещения А.А. Сабурова на университетском акте в Петербурге 8 февраля 1881 г., в присутствии самого министра и 4 тысяч студентов, преподавателей, почетных гостей (среди которых, к примеру, были светлейший князь А.А. Ливен и знаменитейший из русских путешественников Н.М. Пржевальский)[1307]. Организовали демонстрацию члены ИК А.И. Желябов, С.Л. Перовская, В.Н. Фигнер и Н.Е. Суханов. Они подготовили две группы студентов – одну внизу, во главе с П.П. Подбельским; другую на хорах, во главе с Л.М. Коганом-Бернштейном. В составе групп различные источники называют П.Ф. Якубовича, К.Г. Неустроева, В.Г. Богораза, чернопередельца К.Я. Загорского. Среди очевидцев события были студенты С.Ф. Платонов (будущий академик), М.М. Филиппов (впоследствии известный ученый-энциклопедист), В.А. Караулов (позднее народоволец, кадет, депутат I Государственной Думы).
Едва ректор университета проф. А.Н. Бекетов закончил отчетный доклад, Коган-Бернштейн с хор произнес короткую и яркую речь, бросая в оцепеневший зал резкие фразы: «Вместе с насилием нас хотят подавить хитростью! Но мы понимаем лживую политику правительства <…> Мы не позволим издеваться над собой: лживый и подлый Сабуров найдет в рядах интеллигенции своего мстителя!»[1308]. Вслед за словами оратора в зал полетели «кипы прокламаций»[1309], которые, как фиксирует агентурное донесение, «все тотчас же были расхватаны»[1310]. По словам очевидицы, «вся зала моментально превратилась в крутящийся вихрь: крик, рев, смятенье»[1311]. «Педеля (надзиратели) кинулись на хоры, – вспоминал В.Г. Богораз, – но мы их оттеснили и сбросили с лестницы вниз»[1312]. Тем временем Подбельский, шагнув в президиум, заклеймил восседавшего там министра Сабурова пощечиной. В невероятной суматохе и Подбельский и Коган под защитой их «групп поддержки» благополучно скрылись.