— Хвастайте на здоровье! — Бенедиктин уже оказывал свое действие, желтоватое лицо Уиллоуби расплывалось перед ее затуманенным взором.
— А как это было просто! Я приехал, обследовал обстановку. Понадобилось бы несколько дней, чтобы атаковать и взять этот пункт. Тогда я говорю: мы предъявим им ультиматум. Беспощадный ультиматум: десять минут на размышление. Мы сказали нацистам, что наши танки и орудия наготове, чтобы разнести их в клочья. А потом я приказал отсчитывать минуты, — вы представляете себе психологический эффект, мисс Уоллес! Осталось жить восемь минут… пять… три!
— Гениально! — сказала Карен. — И вы все это сами придумали?
— Ах, бросьте, — отмахнулся Уиллоуби, кладя руку на ее колено. — Ничего особенного, сущая безделица.
— Вы врете, — сказал Иетс. Голос его прозвучал ровно, звонко и гневно. Все разговоры разом оборвались. Даже игроки в покер перестали шелестеть картами. Слышался только голос Крерара: — Плотц, Плотц, иди сюда! Иди к папочке!
Иетс застыл на месте, ошеломленный своей выходкой. Он не хотел лезть в драку, но бахвальство Уиллоуби и грубое приставание к Карен вывели его из себя, а к этому примешалась обида за Бинга и других его подчиненных, которые честно и скромно делали свое дело.
Карен, оттолкнув Уиллоуби, быстро встала с дивана и подошла к Иетсу.
— Молчите, прошу вас, молчите. Не нужно. Я знаю правду.
— Но ведь это же просто вранье! — сказал он. Уиллоуби смотрел на них с натянутой улыбкой.
— Мисс Уоллес! — позвал он. — Идите сюда, садитесь. Не из-за чего расстраиваться. Лейтенант Иетс отчасти прав — фактически операция была проведена двумя сержантами. Разумеется, он мог бы выразиться поучтивее. Но мы припишем это действию алкоголя. Не забывайте, что я, как командир, на которого было возложено выполнение этого задания, нес всю ответственность за исход операции и поэтому имею известное право считать ее успех своей заслугой. В случае неудачи отвечать пришлось бы мне, — так уже водится в армии, мисс Уоллес.
— Совершенно верно, — сказал Люмис. — Я нахожу, что майор Уиллоуби проявляет необыкновенное великодушие, ибо поступок лейтенанта Иетса, прискорбный, я бы сказал… — он запнулся, запутавшись в длинной фразе и не зная, как ее закончить. — Но так или иначе…
— Замолчите! — сказал Уиллоуби.
Крерар играл с котенком. Плотц лежал на спине, выставив белое брюшко, и махал своими бархатными лапками. — Кис, кис, кис, — сказал Крерар, — ах ты глупый Плотц, ничего ты не понимаешь… Кис, кис, кис, ты просто гражданская тварь!
— Это намек! — грозно сказал Лаборд.
— Простите? — Крерар выпустил котенка.
— Мы — военные! Каждому ясно, что вы не кошку имели в виду!
— Тише! — крикнул Уиллоуби. — Если вы не умеете вести себя в присутствии дамы, я вас всех сейчас разгоню!
Один из игроков в покер вылез из угла и подошел к Уиллоуби.
— Неужели вы допустите, чтобы вся эта выпивка пропала даром?
— Ну, вот что… — Уиллоуби, по-видимому, смягчился.
Он с минуту посидел в задумчивости, опустив глаза.
Скверно. Нетрудно себе представить, что Карен думает о нем, о всей честной компании.
Уиллоуби налил себе еще вина.
— Видите ли, мисс Уоллес, мне хотелось рассказать вам о нашей работе, чтобы вы не считали, что даром к нам приехали.
Он выдержал паузу, словно ожидая ее вопроса, но она молча потягивала бенедиктин.
— Даром! — повторил он многозначительно. — Ибо о листовке, которая вас заинтересовала… о листовке вам писать не придется.
Крерар тихонько присвистнул.
— Никакой листовки не будет, — продолжал Уиллоуби, — не будет никаких «Сорок восемь залпов из сорока восьми орудий».
— Почему? — спросила Карен.
— Я сорвал это дело.
— Почему?
Уиллоуби понимал, что его слова произвели сенсацию. Достаточно было взглянуть на лица офицеров. Пусть он возглавляет только маленькую группу, которой помыкает любой разведотдел, пусть он принужден барахтаться между всемогущими повелителями в штабе союзного командования и заносчивыми генералами — все-таки он, Уиллоуби, вертит ими. Учтите, мисс Уоллес!
— Почему? — сказал он. — Да потому, что вся эта затея — просто нелепость. Фарриш, бесспорно, кое-что понимает в танковых атаках, в «клещах» и прочее, но он не имеет ни малейшего представления о человеческой психологии.
— А мне понравилась его идея.
— Неужели, мисс Уоллес, вы серьезно думаете, что немецкому солдату интересно знать, за что мы воюем? Какое ему до этого дело? Что он — политик или философ? Как, по-вашему?
— Не знаю, — ответила Карен. Она уже не чувствовала опьянения. — Но как вы могли отменить листовку? Мне кажется, что Фарриш умеет настоять на своем.
Крерар весь превратился в слух. Неужели Уиллоуби сейчас откроет свой план, который он утаил от них на совещании? Если так, то он кретин, безответственный болтун. Впрочем, если ему хочется, пусть лезет в петлю — это его забота.
Уиллоуби и сам колебался. Но Иетс только что уличил его во лжи. Если он сейчас ничего не расскажет, то выйдет, что он опять прихвастнул. Соблазн был слишком велик.
Он встал и повернулся лицом к Карен.
— Я вам доверяю, крошка. Само собой — это не для печати.
— Само собой, — сказала Карен.
— Все равно, если даже это получит огласку, — задумчиво добавил Уиллоуби — я всегда могу опровергнуть сообщение… Я глубоко убежден, что война отличается от обыкновенной будничной жизни только тем, что она увеличивает риск, на который иногда приходится идти. А вообще отношения между людьми остаются те же. Соперничество, зависть, интриги, — ну, вы понимаете. Я отнюдь не считаю себя умней других…
— Напрасно, сэр, напрасно! — крикнул Крэбтриз. Он был очень пьян и, чтобы не упасть, держался за Люмиса.
— План Фарриша предусматривает непроизводительный расход боеприпасов. Так вот — я звоню в штаб корпусной артиллерии, вызываю генерала Дора. А генерал Дор — мой старый приятель, мы знакомы домами. Он зовет меня Кларенс, а я его Чарли. Вот я и говорю ему: «Послушай, Чарли, друг дорогой, — Фарриш придумал сногсшибательный трюк, он хочет в честь Четвертого июля устроить грандиозный фейерверк — дать сорок восемь залпов из сорока восьми орудий. Кто бы мог подумать. Фарриш — и вдруг расшибается в лепешку во славу звездного знамени и все такое…» Вы бы послушали, что сделалось с Дором! «Что? — говорит. — А Фарриш знает, сколько на это пойдет снарядов? И сколько времени требуется, чтобы доставить боеприпасы через Ламанш?» Разбушевался, не приведи бог… Итак, разрешите сообщить вам, мисс Уоллес, и вам, джентльмены, что разговор состоялся в девять часов вечера и что, по моим расчетам, генерал Фарриш уже отказался от своего намерения.
Уиллоуби сел. Он был чрезвычайно доволен собой. Девчонка смотрит на него с восторгом. А какие у нее красивые глаза! Она понимает жизнь — умеет ценить ум и силу.
Иетс пытался быть беспристрастным, но хмель мешал ему рассуждать здраво. Неужели ход истории зависит от таких закулисных махинаций? В колледже ему внушали, что есть люди, мысль которых охватывает широчайшие человеческие массы, мощные общественные движения, и которые используют свое влияние, свою силу, имея в виду общее благо. Но в жизни он встречал только таких людей, как Уиллоуби, которые плели свои мелкие интриги в узком, ограниченном мирке. Иетсу стало страшно: сегодня Уиллоуби убил листовку, завтра он может убить его, Иетса.
Карен действительно восхищалась Уиллоуби: было что-то поистине безмерное в этом грошовом интриганстве.
— Итак, вы считаете, майор, — сказала она, — что между войной и… скажем, миром очень маленькая разница? Мне кажется, вы забываете о том, что во время войны в гораздо большей степени, чем в мирное время, от любого принятого решения зависят человеческие жизни.
— Это разница только в степени, а не по существу.
— Не согласен! — резко сказал Иетс. — Из-за войны моя жизнь зависит от вас!
— Плотц считает, что это подлость, но весьма остроумная, — засмеялся Крерар.
Люмис, до которого только сейчас дошел смысл сообщения Уиллоуби, рассыпался в похвалах по адресу майора.
— Изумительно! — восклицал он, — изумительно! — Потом добавил с завистью: — Конечно, если имеешь связи…
Уиллоуби, восстановив свой престиж, повел решительную атаку на Карен.
Еще минута, и он сядет ей на колени, подумал Иетс. Почему она не прогонит его? Может быть, она ничего не имеет против… Во всяком случае, глядеть на это не особенно приятно. И вообще хватит торчать здесь. Иетс встал и направился к двери.
Кто-то загораживал выход.
Человек, стоявший в дверях, походил на видение горячечного бреда: бледное лицо, оскаленный рот, разорванный ворот рубашки.
Иетс узнал Торпа.
— Господи! — Иетс бросился к солдату, думая, что тот сейчас упадет. Но Торп не упал. Он овладел собой, вошел в комнату и заговорил, сдерживая волнение.
— Я не могу уснуть, Простите, пожалуйста, но я не могу уснуть.
Карен налила вина в бокал и подошла к Торпу. Жаль, что здесь нет Бинга, подумала она. Бинг сумел бы успокоить своего друга.
Торп, казалось, не видел Карен, стоявшую перед ним с бокалом в руке.
— Не могу уснуть! — крикнул он, словно взывая о помощи.
— Ничего, ничего, Торп, успокойтесь! — сказал Иетс.
— Нет ли у кого каких-нибудь пилюль? — спросил Люмис.
Торп не замечал ни окружающих, ни вызванного им переполоха.
— Почему вы не можете уснуть? — спросила Карен.
Не глядя на нее, Торп сказал неожиданно бесстрастным голосом:
— Уж очень тихо. А они лезут отовсюду!
— Кто лезет? — спросил Уиллоуби. — Что за чепуха!
Блуждающий взгляд Торпа остановился на Иетсе.
— Вы честный человек, — сказал он все тем же ровным, бесстрастным голосом. — Ведь это и вас касается. Разве вы не видите, что мы проигрываем войну? Мы каждый день терпим поражение. Фашисты лезут отовсюду. Я не болен, лейтенант, уверяю вас, я не болен. Я вижу, своими глазами вижу, как они подбираются к нам. Вот здесь, в этой комнате, в замке, в армии, дома…