Сквозь прозрачные шторки пробивался утренний свет. Кисловатый запах дыма, долетавший со двора через распахнутую форточку, щекотал ноздри. Одноногий дворник Егорыч, вытянув к огню отполированный годами деревянный костыль, жёг какую-то рухлядь и при этом матерился на весь белый свет, перекрикивая неистовое мяуканье, надрывистый лай и пронзительное воронье карканье. Ночью кто-то, не то нечаянно, не то нарочно, опрокинул во дворе стоявший возле входа в подвал седьмого дома мусорный бачок, и теперь здесь собралось целое скопище различного вида живности. Бродячие кошки, которых собралось, пожалуй, никак не меньше дюжины, нашли в рассыпанном мусоре целый пакет с рыбьими остатками и устроили по этому случаю настоящую баталию. Рядом с кошками расхаживали вороны в поисках лакомого куска в виде корки хлеба или сальной шкурки. Самые наглые из птиц то и дело набрасывались на лохматую псину, грызшую чуть в сторонке огромную свиную кость. Громко нарушая тишину, Егорыч сидел у разведённого им костра, костерил всех и вся, курил свой вонючий самосад и при этом не особо спешил устранять случившийся на вверенной ему территории погром.
Не выспалась – это не беда! Завтра же суббота, вот и отоспимся. К тому же день-то какой ясный, лучше и не пожелаешь для праздника. Разбуженная звуками битвы за рассыпанные объедки Настя отошла от окна.
Торжественные мероприятия и прочие празднества, посвящённые Дню освобождения города, должны были начаться в девять, а на часах было ещё только без четверти шесть. Понимая, что уснуть она больше не сможет, а подолгу валяться в постели она не привыкла, Настя отключила будильник и решила начать готовиться к празднику пораньше. Она умылась, съела два варёных яйца и направилась в душ. Горячую воду отключили ещё в конце мая, но Настя не особо боялась холода. Постояв под ледяной водой не меньше пяти минут, девушка растёрлась махровом полотенцем, привела в порядок причёску и решительно подошла к шкафу.
Обычно Настя одевалась очень скромно, но сегодня решила изменить своим принципам. В честь праздника она собиралась надеть новое сиреневое платье, купленное в прошлом месяце на барахолке. Настя достала платье, положила его на кровать и поставила греться утюг. В дверь постучали. Настя открыла дверь и увидела тётю Зою, соседку по коммуналке, с полным тазом мокрого белья.
– Представляешь, простыла где-то, и это посреди лета, – женщина еле стояла на ногах, обливаясь потом. – Всю ночь какие-то микстуры пила, над картошкой дышала, и всё равно от кашля всё ещё задыхаюсь. Санька мой ещё ничего, а вот Лёнька из-за меня полночи не спал, а под утро как уснул, так сразу же в постель напрудил. Бельишко-то я выстирала, а вот развесить его уж и сил нет.
Муж тёти Зои погиб в сорок пятом, в самом конце войны, и женщина осталась одна с двумя детьми. Тётя Зоя никогда не отличалась крепким здоровьем, её дети, тоже пережившие оккупацию, так же часто болели. Отказать соседке Настя, естественно, не могла.
– Да полно вам, Зоя Анатольевна! Оставляйте ваше бельё здесь, я сама всё развешу и таз ваш занесу!
– Так ты ж спешишь, поди? Давай уж вместе как-нибудь.
– Идите к детям! Я всё сделаю, а на работу мне сегодня к девяти, праздник же!
– Ой, а ты, гляжу, наряжаешься! – увидев лежащее на столе платье, всплеснула руками соседка. – И платье-то у тебя какое красивое! Дорогое, поди? Сколько отдала?
– Пятьсот.
– Ну и не жалей! Нечего всё время серое носить! Кончилась война, теперь по-другому жить нужно, а такой красавице без нарядов никуда. Будут наряды, так и от кавалеров отбоя не будет.
– Да не до кавалеров мне, – Настя снова отвела взгляд. – Я всё на работе да на работе…
– Перестань! Молодость – она одна! И глазом моргнуть не успеешь, как годы пролетят. Так что работа работой, а о себе тоже забывать не следует. А что за праздник-то?
– Так день города – годовщина завершения немецкой оккупации!
Тётя Зоя схватилась за голову, потом махнула рукой и снова закашлялась.
– Да уж, а я со своими заботами и забыла…
Из соседней комнаты послышался детский плач. Тётя Зоя поставила у двери таз и, держась за грудь, поспешила к себе. Настя посмотрела на часы. Если поторопиться, то она успеет. Девушка накинула халат и отправилась во двор развешивать бельё.
Утро и впрямь выдалось чудесным, рассуждала Настя, шагая мимо рассыпанного мусора, кошек, ворон и грызшей мосол псины. Егорыч по-прежнему стоял возле костра и всё так же деловито курил.
– Настюха, ты глянь, чё делается!!! – увидев девушку, дворник, определённо, ощутил немыслимый подъём. – Ты часом не видала, кто мусор разбросал?
– Нет, не видела.
Настя хотела было пойти дальше, но Егорыч поднялся и перекрыл ей дорогу.
– Ты, дочка, погодь! Не бойсь, я тебя надолго не задержу. Чего это ты с утра пораньше постирушки устроила?
– Не моё это. Тёте Зое помогаю, заболела она, вот и попросила меня её бельё развесить. Сами же знаете, как ей без мужа с двумя детьми живётся.
Егорыч поморщился, затянулся самосадом и выдохнул из себя густое облако дыма. Настя невольно отвернулась.
– Всё другим помогаешь, а пора бы уже своих деток обстирывать. Все ровесницы твои только о женихах и судачат, а ты чего же? Всё одна да одна?
Настя задержала дыхание.
– Не до женихов мне сейчас! Времена сейчас вон какие – голод да разруха! Люди с голода мрут, – сказала она тихо, боясь сорваться на крик. – Как отстроим страну, восстановим разрушенное, так о женихах и станем думать.
– Так чтобы разрушенное восстановить, руки людские надобны! – перебил Егорыч. – А чтобы руки были, люди надобны! Не станут бабы деток рожать, кто ж тогда города да сёла наши восстанавливать станет?
На этот раз Настя рассердилась не на шутку:
– Так вы что же, предлагаете детей просто так рожать, в качестве рабочей силы? Чтобы страну быстрее восстановить?
Егорыч осёкся, поплевал на самокрутку, почесал подбородок.
– Ты чё завелась-то, Настюх? Я ж просто так сказал, по-соседки! Я ж… чё сказать-то хотел, баба ты молодая, видная, в милиции вон работаешь, а живёшь одна… ну, в смысле без мужика…
– А при чём тут милиция?
– Неужели в милиции нет никого, кто бы тебе взял да и приглянулся?
– Никто мне в милиции не приглянулся! – надулась Настя. – В милиции я работаю, а когда я работаю, то о глупостях всяких не думаю. Вы вообще чего от меня хотели? Ну, в смысле, надо вам чего?
Егорыч на мгновение застыл, потом почесал затылок и пожал плечами.
– Так я по поводу бачка, который эти злыдни перевернули! Ты же, Настюха, в милиции работаешь, вот и помогла бы мне найти того, кто свинарник этот в нашем дворе учинил!
– Ну, знаете ли. Тут вагонами воруют, людей посреди белого дня режут, враги и фашистские недобитки обирают и губят наш советский народ, а вы про какую-то мусорку говорите! Может, вы сами этот бачок и перевернули по пьянке, да не помните об этом? А я теперь должна из-за этого дело заводить?
– Так я ж не пью уже, почитай, год.
– Ладно, некогда мне с вами долго разговаривать. Пойду бельём займусь, а вы бы тоже вместо того, чтобы кошек рассматривать и ворон считать, убрали бы всё это побыстрее, а то пахнет уж больно сильно.
– Да нет! – деловито заявил Егорыч. – Спешить с уборкой мусора я сегодня не стану. Пусть побольше народу увидит, какие злыдни у нас в округе водятся. А мусор этот, раз уж он всё равно разбросан, я разберу. Может, кто-то ценное что-нибудь выкинул, а потом искать принялся. Люди ведь всякое выкидывают порой. Я как-то раз кольцо в мусорке нашёл, понёс к ювелиру, а оно дорогое оказалось, тыщу рублей мне за него дали. А был случай, так бумажник нашёл, с деньгами.
Настя нахмурилась:
– Так надо было это всё в бюро находок сдать! Не знаю, что с кольцом, а бумажник скорее всего украл кто-нибудь, а потом сбросил, чтобы не попасться. Почему вы находки эти себе оставили?
– Почему оставил? Я что, из ума выжил, найденное в мусоре вертать? Я сдам это, а кто-нибудь скажет, мол, моё, и заберёт. Вот если бы я, скажем, бумажник на улице нашёл, то я бы ещё подумал, а в мусоре. Нет уж, милая моя, что с воза упало, то пропало. Я ж его не крал!
Настя открыла было рот, но посмотрев на часы, сдержалась. Цыкнув на одну из кошек и недобро посмотрев на нескольких не в меру обнаглевших ворон, девушка принялась развешивать мокрое бельё.
«День сегодня праздничный! День сегодня хороший! – неустанно повторяла сама себе Настя. – Раз не вернул Егорыч бумажник и кольцо, пусть на его совести это останется. Что же касается женихов… Не нужны ей никакие женихи, да и с детками она спешить тоже не собирается!..»
Покончив с бельём, Настя вбежала к себе в комнату и только сейчас вспомнила про поставленный на разогрев утюг. Тот не просто покраснел, он, пожалуй, уже был готов расплавиться. Настя посмотрела на часы. Ждать пока тот остынет, не было времени, и Настя решила рискнуть. Лучше бы она этого не делала…
Она вошла в здание Управления и тут же направилась к актовому залу. Повсюду звучала музыка, кто-то громко говорил в микрофон, то и дело раздавались аплодисменты. Однако настроение сегодня у Насти было вовсе не праздничное.
Всё началось с испорченного платья, на котором она прожгла подпалину величиной с блюдце. Поняв, что ей сегодня придётся идти на праздник в своих будничных юбке и блузе, Настя расстроилась, но поначалу не сильно.
Ну что же, не судьба – значит не судьба!
После неудачного эксперимента с платьем единственное, чем Настя смогла освежить свой повседневный гардероб и сделать его более нарядным, стали новые туфли-лодочки. Поросячья кожа, кремовый цвет, острые, как иголки, каблучки – эти туфли Настя тоже купила на барахолке, потратив едва ли не половину своей месячной зарплаты, и еще ни разу не надевала. Туфли сидели великолепно, и в тот момент Настя ещё не представляла, что именно они преподнесут девушке очередной неприятный сюрприз.
Когда Настя спустилась по лестнице и направилась на остановку, она уже и не думала вспоминать об испорченном платье. Как только из-за поворота показался трамвай, Настя побежала к остановке, в этот самый момент туфли её и подвели. Каблук подломился, и Настя, припав на левую ногу, застонала от боли. Пришлось возвращаться домой и надевать повседневные потрёпанные сандалии. Очередной трамвай ей пришлось дожидаться ещё целых полчаса.