Паломники в Святую Землю. Миниатюра XV века
Тем не менее, сама идея священной войны против исламского мира продолжала витать в воздухе. Тяжелые поражения, понесенные христианами на Востоке (падение Антиохии в 1084 году) и на Западе (разгром в Испании при Залакке в 1087 году), только укрепляли христиан в мысли, что необходим серьезный ответный удар. Но занятые междоусобицами светские владыки были неспособны оказать согласованный отпор наступлению ислама. Единственной силой, объединяющей Европу, была в это время католическая церковь во главе с папой, и реально лишь она одна могла собрать общеевропейское воинство. Но здесь возникал один очень важный идеологический нюанс: церковь, согласно Христовым заповедям – организация исключительно мирная, священнослужитель не мог брать в руки оружия, кроме как для защиты собственной жизни. Призыв к военному наступлению на мусульман был для церкви того времени идеологическим нонсенсом – вещью совершенно невозможной. Запрет необходимо было обойти, но как это сделать?
При таких обстоятельствах Урбан II весной 1095 года собирает в Пьяченце церковный собор, на который съехалось около четырехсот высших иерархов католической церкви. Конечно, собор не был посвящен только этому вопросу; здесь решались и многие старые задачи – борьба с симонией, обмирщением церкви, за укрепление папской власти. По совести говоря, мы даже не знаем, обсуждался ли в Пьяченце вопрос об организации крестоносного воинства, так как заседания собора были сугубо секретными, а в изданных после него декретах ни о чем подобном не говорилось. Однако, кое-какие обстоятельства позволяют утверждать, что эта тема не только была на повестке дня, но и являлась одной из самых главных.
Об этом свидетельствует, в первую очередь, прием на соборе в Пьяченце послов византийского императора Алексея Комнина. Послы вновь привезли просьбу о помощи восточному христианству со стороны Запада. Надо сказать, что для Византии ситуация к этому времени значительно улучшилась. Сельджукская держава после смерти Малик-Шаха распадалась на глазах. Алексей уже нанес несколько поражений отдельным тюркским отрядам и закрепился на азиатском берегу Мраморного моря. Но этот умный, талантливый политик хорошо понимал, что сил одной Византии, ослабленной и предыдущими поражениями, и непрерывной борьбой с норманнами, засевшими в Южной Италии, никак не хватит на настоящую войну с сельджуками. Нужна была помощь – любая. В то же время Комнин был достаточно силен, чтобы не идти на унизительные уступки. Ему требовалась помощь для контрнаступления на турок; для сохранения же статус-кво императору вполне хватало собственных сил и средств. Поэтому речь шла не о подчинении православия Риму, но разве лишь о восстановлении единства двух церквей, и уж никак не мог быть поднят вопрос о том, чтобы константинопольский базилевс подчинился римскому папе.
Видение в небе. Гравюра Г. Доре
Далее мы уже вступаем в область догадок. Какие предложения привезли собору и папе послы Алексея Комнина? И здесь, зная изощренный в интригах ум византийца, который лишь благодаря недюжинным способностям пробил себе путь к престолу, позволим себе предположить, что именно Алексей подсказал Урбану II мысль о походе на Иерусалим. Действительно, византийский император убивал этим сразу двух зайцев. Во-первых, идея защиты Гроба Господня от поругания иноверцами позволяла обойти пресловутый запрет и получить, наконец, военную помощь. В самом деле, ведь никакой закон не запрещает поднимать оружие в собственную защиту. Что же тогда говорить о защите самого Христа, святых паломников, великих святынь, которые для каждого христианина дороже собственной жизни? Вот такая казуистика вполне в византийском (впрочем, и в церковном) стиле. Во-вторых, с учетом географического положения Иерусалима, Алексей мог успешно решить сразу две задачи: одну, реально существующую – задачу борьбы с сельджуками, и вторую, гипотетически весьма вероятную. Ведь в случае победы католического воинства над турками анархическая рыцарская вольница стала бы представлять серьезную угрозу и для самой Византийской империи. Так не лучше ли, после ожидаемой победы над главным врагом византийцев, дать этой недисциплинированной, но весьма опасной массе вооруженных людей очень заманчивую, но и очень далекую цель? Если в этом походе крестоносцы погибнут в пустынях Сирии или обломают себе зубы о твердыни Ливана и Палестины, то вторая проблема снимется сама собой. Если же Христово воинство, паче чаяния, победит, то для Византии это тоже будет неплохо, ибо победителям-крестоносцам будет уже не до нее – удержать бы завоеванное, находясь в сплошном мусульманском окружении. Да и исламские силы в этом случае вынуждены будут разделиться, а значит – и ослабить давление на империю ромеев.
Сделал ли византийский базилевс такое предложение собору и папе, мы не знаем. Вполне возможно, что идея принадлежала и самому Урбану II или одному из его сподвижников, тем более, что и католическая церковь в случае ее реализации получала большие выгоды. Так, обходя с помощью словесной эквилибристики существующий запрет на войну, церковь и, в первую очередь, папство в ее лице, фактически приобретала собственную вооруженную силу. Конечно, сфера ее применения была достаточно ограниченной – борьба с неверными и защита паломников, но сам факт обладания такой мощью резко усиливал позиции того же папства при проведении независимой политики. В дальнейшем, как мы увидим, римская курия сполна использовала открывающиеся возможности, размахивая «крестоносной дубиной» направо и налево. Крестовые походы против еретиков – альбигойцев[20] или гуситов[21], против язычников-литовцев и схизматиков-русских, наконец, против самого германского императора(!) и других непокорных светских владык – таков далеко не полный диапазон действий «христовых воинов» в более поздние времена.
В случае успеха Первого крестового похода на небывалую высоту поднимался авторитет главы апостольского престола как организатора сего великого деяния. Возрастала духовная власть римского папы, вера в его непогрешимость. Ну, а при неудаче все можно было списать на Господню волю, нерадивость военачальников или недостаток веры у самих крестоносцев. Так что при любом варианте событий папство не оказалось бы в проигрыше. Помимо этого, успех похода мог принести церкви и новые земельные владения, новые богатства, новых прихожан, а значит, и новые налоги. Отметим попутно, что все захваченное имущество тоже облагалось церковным налогом – десятиной – и церковь таким образом получала также и десятую часть награбленного.
Наконец, не последнюю роль играло желание церкви прекратить бесконечные междоусобные войны и рыцарские грабежи. Орды неимущих рыцарей, которые кочевали от хозяина к хозяину, порой сбиваясь в стаи, грабили все и всех и уже наносили немалый урон имуществу монастырей и приходов. Многие бароны с завистью и вожделением смотрели на накопленные церковью богатства, и духовный авторитет далеко не всегда спасал те же монастыри от погромов и разграбления. Крестовый поход позволял направить эту почти стихийную разрушительную силу в иное русло, весьма полезное для церкви.
Здесь следует сделать одно очень важное добавление. Дело в том, что в те времена, в XI веке, такого понятия, как «крестовый поход», не существовало. Война за Гроб Господень в ходе всей крестоносной эпопеи обозначалась другими терминами – «странствование», «заморское паломничество», «путь в Святую Землю», «путь по стезе Господней» и т. п. Популярная ныне формула «крестовый поход» родилась много позже – во второй половине XVII века. В научный оборот ее ввел придворный историк французского короля Людовика XIV – иезуит Луи Мэмбур, в 1673 году опубликовавший свой труд «История крестовых походов». Церковь же того времени, в силу уже названных причин, предпочитала называть эту сугубо военную операцию «паломничеством».
Ну а теперь, после необходимого отступления, вновь вернемся во Францию 1095 года. К каким последствиям привел клермонский призыв Урбана II; имела ли действительный успех проповедь крестового похода; как отреагировали на нее разные слои общества – крупные феодалы, мелкое рыцарство и простой народ?
Госпиталь для паломников. Гравюра XV века
После клермонского собора Урбан II, несмотря на свой преклонный возраст и далеко не богатырское здоровье, развил чрезвычайно бурную деятельность. Сам он двинулся по Франции, останавливаясь по дороге в городах и феодальных замках, и здесь, при большом стечении народа, вновь и вновь повторял свой призыв принять крест и идти освобождать Святую Землю. По всем городам и весям, а главным образом, по замкам наиболее крупных феодалов, он разослал своих полномочных легатов, поставив им задачу убедить светских владык примкнуть к крестовому походу. Взамен папа пообещал всем ряд духовных и материальных выгод: освобождение от мук чистилища[22] (это – от лица Господа, но, впрочем, скромность не была главной отличительной чертой Урбана II), отпущение всех грехов, взятие под церковную охрану семей крестоносцев и их владений. Кроме того, своей властью папа объявлял «Божий мир» – запрет на междоусобицы – в местностях, владельцы которых уходили в «святое паломничество», на весь период крестового похода. Посулы были серьезны, доверие к церкви велико, и во многих местах папские легаты встретили понимание и получили согласие феодалов.
Тем временем по дорогам Франции, Италии, Германии и даже Англии расползалась целая армия проповедников. Эти фанатично настроенные люди, в основном, монахи-клюнийцы, превращали в подмостки для крестовых проповедей любое место, где их могло услышать хотя бы несколько человек. Городская площадь и деревня в десяток дворов, лесная дубрава – убежище беглых крестьян и лихого люда, и разбойничий стан безземельных рыцарей – для них годилось все. Они не боялись разбойников, да и что можно было взять с этих бескомпромиссных фанатиков? Ну, а если убьют – что ж, возможность стать мучеником за веру людьми такого рода рассматривалась скорее как подарок судьбы. И их бесхитростные, но искренние проповеди находили отклик в душах слушателей. Тысячи и тысячи рыцарей, крестьян, разбойников с большой дороги со слезами на глазах принимали крест и клялись не сходить со «стези Господней», пока не будет освобожден Иерусалим. Мелкопоместные рыцари массами потянулись ко дворам светских владык, давших согласие на участие в походе. Крестьяне бросали свои поля и дома и сбивались в гигантские ватаги, к которым присоединялись и безземельные рыцари, и деклассированный, разбойничий, элемент. К весне 1096 года вся Европа бурлила, как гигантский котел.