[830]. Впрочем, это скорее исключение: как уже отмечала Анна Бистед, за исключением процитированной, папские буллы о мученическом статусе павших крестоносцев не говорят[831]. Кроме того, отмечает она же, здесь важно присутствие “quasi”, которое не дает фразе стать однозначным утверждением о приравнивании крестоносцев к мученикам[832]. Второе папское письмо с упоминанием идеи мученичества было найдено за пределами хронологических рамок монографии Бистед. Речь идет о письме Гонория III германскому духовенству с предписанием проповеди (1224), в котором папа восхищается: «О сколь много тех, кто… достигли царствия небесного с ветвями мученичества, чтобы править вечно вместе с мучениками!»[833]. Он же продолжает: «О, сколь много тех, кто, желая посетить землю, где стояли ноги Христа… вознеслись на небесное отечество и прославлены как исповедники»[834]. Здесь бросается в глаза неуверенность папы в определении статуса крестоносцев. Вначале он говорит «с мучениками», но не «крестоносцы-мученики», а потом еще и добавляет «как исповедники». Казалось бы, нужно определиться: или они мученики, или они исповедники, ибо это два разных понятия. Если мученики являлись павшими за веру, то исповедники были рангом ниже, и к ним обыкновенно относили людей, которые вели подвижнический образ жизни, но за веру не погибали[835]. Как мы видим, оба папских письма не характеризуют павших крестоносцев как мучеников в однозначной и определенной манере.
Есть лишь небольшое число случаев, когда представление о крестоносцах как о мучениках встречается в источниках по истории пропаганды непапского происхождения. В хронике третьего крестового похода Historia Peregrinorum о мученичестве говорит в своей речи епископ Вюрцбурга, сопровождавший войско крестоносцев в походе: «Мы, дражайшие братья, как видим, ежедневно усердно трудимся за Христа в состязании смерти и мученичества»[836]. Проповедник Жак де Витри во второй проповеди говорит, что крестоносцы, умирая на службе Христа, поистине считаются мучениками[837]. Примерно так же формулирует мысль Гвиберт де Турнэ[838]. Кроме того, рассказывая о знаке креста, он пишет, что «крест очень быстро возносит благочестивых крестоносцев, истинных мучеников за дело Христа, с земли на небо»[839]. О двух погибших крестоносцах говорится как о мучениках Бога/Христа (martyr Dei, в первом случае и martyr Christi, во втором) в двух историях, изложенных в Ordinatio для проповеди крестового похода в Англии[840]. Других примеров на этот счет найдено не было. Очень осторожно говорит по поводу мученичества Гумберт Романский. В 8-й главе он пишет, что посредством отпущения грехов крестоносцы оказываются очищены «подобно мученикам» (sicut martires) и смогут «со святыми мучениками беспрепятственно вознестись к этому блаженному отечеству» (cum sanctis martiribus sine omni obstaculo ad illam beatam patriam evolare)[841]. Описывая символичность знака креста, принимаемого крестоносцами, он говорит, что в правой части креста обещается «сообщество святых и уподобление им» (societas et assimulatio sanctorum)[842].
Таким образом, можно увидеть: представление о мученическом статусе павших крестоносцев было скорее представлением современников, чем папской позицией и лишь изредка встречалось в пропаганде на местах. Остается вопрос: почему?
Стоит добавить, что и каноническое право молчит о мученическом статусе крестоносцев. По поводу причин этого были выдвинуты убедительные предположения. Как справедливо предполагает Дж. Брандадж, в XII в. отсутствие намека на мученический статус крестоносцев в каноническом праве закономерно: крестоносные экспедиции, вероятно, рассматривались как временное явление в жизни церкви, не требующее правового закрепления[843]. Лишь в XIII столетии, когда, оставаясь регулярным мероприятием на палестинском направлении, крестовый поход как идея стал «экспортироваться» на другие фронты – язычники в Прибалтике, борьба с альбигойцами, борьба с политическими противниками папства, защита Латинской Романии, – появились основания воспринимать его как нечто постоянное. С конца XII в. крестоносцы начинают эпизодически фигурировать в каноническом праве[844], однако внимание было сконцентировано лишь на «земных» привилегиях крестоносцев[845]. Возможно, как считает Дж. Брандадж, это было связано с неясностью внутренних мотивов крестоносца, который гибнет в бою с сарацинами. Если воин сознательно шел на верную смерть против превосходящих сил противника, считалось, что он был повинен в грехе самоубийства[846].
Вполне возможно, по этой же причине и папство вело себя осторожно и не приравнивало крестоносцев к мученикам. Стоит добавить: возможно, как у канонистов, так и у папства были сомнения и в мотивации крестоносца в другом плане. Был риск, что эти мотивы были прагматичны и не имели ничего общего с верой. Желание крестоносца выступить в поход могло быть связано с желанием либо земных богатств, либо попадания в рай, а не службы Богу как самодостаточной ценности.
Кроме того, это могло быть связано с общими тенденциями папской политики в отношении вопросов мученичества. В XIII в., когда папство решило взять под контроль канонизацию святых, статус мучеников был присвоен официально на папском уровне лишь трем деятелям, причем никто из них не был военным[847]. Папство явно не являлось сторонником массовых причислений к святым.
Подводя итог рассуждениям о духовных привилегиях крестоносцев, нужно сказать, что как папство, так и проповедники на местах проявляли много усердия, чтобы привлечь к участию в экспедициях как можно больше людей. С одной стороны, папство все больше и больше упрощало процедуру получения индульгенции, делало все более разнообразными способы ее получения. С другой стороны, проповедники на местах были очень талантливыми в проведении всевозможных аналогий между индульгенцией и реалиями повседневной жизни, которые представляли индульгенцию как «выгодное предложение», а участие в крестовом походе, как «выгодную сделку». Вместе с тем были некоторые вопросы, о которых пропаганда, как папская, так и на местах, молчала, чтобы не смутить паству.
Участие в крестовом походе давало отпущение грехов, однако не делало из крестоносцев мучеников. Хотя так и думали некоторые современники событий, на папском уровне эта позиция не разделялась. Вероятно, это было связано с проблемами, возникающими в связи с неясностью личной мотивации каждого крестоносца в отдельности, а также с общими тенденциями папской политики в области канонизаций.
Заключение
Таким образом, анализ источников по истории пропаганды крестовых походов с целью классификации ее аргументов на всем их протяжении показал: основные аргументы пропаганды могут быть условно разделены на три крупных блока. Первым блоком были идеи, связанные с необходимостью обоснования целесообразности освобождения Святой земли, вторым блоком – вопросы, связанные с божественной поддержкой крестового похода, и третьим – с воздаянием за участие в экспедиции.
Поиск ответа на вопрос, как пропаганда обосновывала необходимость освобождения и удержания Святой земли, показал, что экспедиции с формальной точки зрения всегда позиционировались исключительно как дело веры и не преследовали никаких целей, кроме религиозных. Во главу угла всегда ставилось освобождение или удержание Иерусалима и прилегающих территорий – Святой земли. Папа Урбан II во время своей знаменитой речи в Клермоне определенно призывал освободить именно Иерусалим. Призывал ли он освобождать другие территории, установить сложно. Вполне вероятно, он поведал народу о бедах и несчастьях христиан в различных землях Ближнего Востока, однако, возможно, это было сделано лишь для усиления впечатления от проповеди.
По мере развития крестоносного движения произошло некоторое смещение акцентов. С конца XII в. пропаганда стала в большей мере подчеркивать: Иерусалим важен не как таковой, а лично важен для Бога. Такое новшество, в свою очередь, могло быть, с одной стороны, связано с фундаментальными изменениями в западном мировоззрении, а с другой – с сиюминутными политическими обстоятельствами.
Фундаментальные изменения заключались в появившемся стремлении к имитации апостольского образа жизни, а также земной жизни Христа и, следовательно, большему вниманию к евангельской истории. В то же время та резкость, с которой произошел сдвиг в пропаганде в сторону подчеркивания личной значимости крестового похода для Бога, был, вероятно, связан с политическими обстоятельствами. В 1187 г. был потерян Иерусалим – ключевой пункт, связанный с земной жизнью Христа. Эти обстоятельства совпали с фундаментальными сдвигами в западном мировоззрении, что и привело к трансформации аргументов пропаганды крестовых походов.
Именно со значимостью Святой земли и, как следствие, крестового похода лично для Бога был связан целый блок аргументов. Некоторые из этих идей могли встречаться в источниках еще эпохи первого крестового похода, однако широкое распространение они получили более-менее синхронно в конце XII – начале XIII вв. Кроме того, пропаганда подчеркивала, что каждый из нас просто обязан выступить на защиту интересов Всевышнего. Наиболее ярким здесь был «вассальный» аргумен