В этой короткой фразе Генрих Латвийский, можно сказать, проговорился. Войско числом в пятьдесят рыцарских копий представляло собой вовсе не мелкий отряд, а довольно крупное подразделение (такое же по численности войско рыцарей было выставлено, к примеру, в битве на Чудском озере), а наличие в его составе баллистариев говорило о намерениях немцев штурмовать крепости, а не просто грабить села. В данном случае ссылка источника на малочисленность братьев и незначительность военной операции не подтверждена его же собственными данными, а вызвана лишь желанием сгладить впечатление от поражения немцев. Все указывает, напротив, на то, что кампания была подготовленной и преследовала далеко идущие цели.
Но литовская разведка сработала на славу. Пришедшее войско обнаружило деревни опустевшими. Не получив никакой добычи, земгалы поспешили назад, поняв, что их ждали, и вместо безоружных поселян где-то поблизости находятся недремлющие воины Даугерутиса. И они не ошиблись: вскоре войско было окружено и разбито наголову. Земгалы обратились в бегство, видимо, несколько раньше, чем литовцы замкнули кольцо окружения, почти все братья из посланного с ними полка были убиты или уведены в плен. «На горе обратилась арфа рижан, и песня их стала песней слез», — сообщает нам хронист, раскрывая тем самым истинные масштабы неудачи. Даугерутис сполна отомстил за Роденпойс. Крестоносцы вновь поняли, что столкнулись с достойным противником, к тому же бегство войска Виестурса пошатнуло прочность немецко-земгальского союза. Ответный набег литовцев, совершенный в том же году, земгалы отражают уже одни, хотя из отнятой добычи, часть была послана в дар союзникам, видимо, для восстановления доверия.
Мирный договор Владимира Полоцкого с Ригой 1210 года становится переломным моментом в отношениях между членами Полоцкой «конфедерации». Литовский князь был вынужден признать подписанное сеньором мирное соглашение, но оно явно не было ему по нраву. По обычной для тех времен дипломатической практике мир заключался на определенный срок. Договор Полоцка с Ригой был, видимо, заключен на два года, в 1212 году должен был быть подтвержден. Генрих Латвийский, занятый делами Рижской епархии, конечно, не знал точно, что происходило внутри Полоцкой конфедерации накануне этого подтверждения. Лишь его отрывочные сведения позволяют угадать, что Даугерутис решился на жесткий конфликт с сюзереном. Спор о возобновлении мира оказался столь жарок, что полоцкая делегация прибыла на переговоры в Ерсику в доспехах, опасаясь нападения литовцев.
Но полочане зря опасались литовских засад на Двинском пути. Принеся раз вассальную «роту», языческий рыцарь остался верен ей до самого конца. Напасть на людей сеньора он бы не решился. Вновь подчинившись требованию Владимира, он все же не преминул продемонстрировать свой протест, формально не нарушая перемирия. Под тем же 1212 годом хронист сообщает: «В это время пришли литовцы в Кукенойс и просили пропуска к эстам. И дан был им мир и проход разрешен к еще не обращенным эстам». Вопреки обещанию, литовцы разорили область Саккалу, подчиненную рижскому епископу. При этом, помня о Роденпойсе, они возвращаются назад другой дорогой, а в ответ на возмущение немцев, ссылаются на то, что эсты, даже подчинившиеся Риге, все равно ненадежны. Как ни странно, немецкую сторону такой ответ удовлетворил. Они понимали, что никакое перемирие с Владимиром не заставит Даугерутиса забыть Роденпойс, и первый же неосторожный шаг взорвет ситуацию. Но шаг этот все же был сделан, правда, не епископом Альбертом, а меченосцами, и он привел к трагической гибели первого «великого короля» Литвы.
Но сначала следует разобрать такое, на первый взгляд, неожиданное и даже несколько загадочное событие, как посольство Даугерутиса в Новгород. Был ли литовский князь сам его инициатором? Или инициатива принадлежала Владимиру Полоцкому? О чем шли переговоры? Чем они в действительности завершились? О дипломатическом этикете тех лет Хроника Генриха сообщает так: «Во всех странах, как известно, существует общий обычай, чтобы послы, отправляемые своими господами, сами искали того, к кому посланы, и являлись к нему, но никогда государь, как бы скромен или любезен он ни был, не выходит из своих укреплений навстречу послам». В этом этикете существовало и другое правило, согласно которому официальное посольство князя с дарами к другому князю могло быть возглавлено им самим только в одном случае: если бы оно было посольством вассала к сеньору или имело целью признание вассалитета. Но сеньором Даугерутиса был Владимир Полоцкий, и он явно не собирался «ломать ветку». Значит, литовский князь был не инициатором посольства, а послом. Инициатива же принадлежала полоцкому князю.
Вопреки сложившемуся мнению, договор, заключенный Даугерутисом с Мстиславом Удалым, не был направлен против немцев. В источнике он назван просто мирным. Отношения Новгорода с Полоцком оставляли желать лучшего: двухсотлетнее военно-политическое соперничество, пограничные споры, борьба за контроль над торговыми путями и за влияние в Латгалии. Владимир, пользуясь миром с немцами, вел активную дипломатию, стремясь обезопасить свои тылы перед новой войной. В условиях его сложного положения в Прибалтике отсутствие усобиц с соседними русскими землями было ему необходимо.
Посольство Даугерутиса было своего рода обращением к основному и старому противнику, подобно тому, что высказал автор «Слова о полку Игореве», призывая потомков Ярослава и Всеслава «вложить в ножны свои мечи» перед общей опасностью. Но почему этот призыв оказался в устах литовского князя? С 80-х годов XII века литовские дружины стали активными участниками полоцко-новгород-ских конфликтов, полоцкие князья, в основном, воюют их руками. Приход в Новгород с мирной инициативой именно литовского князя давала особые гарантии новгородцам в прекращении «наведения» на их земли литовских ратей. Хроника Генриха сообщает об успехе миссии Даугерутиса и подписании договора. Но ни в одном новгородском источнике об этом договоре не упомянуто, вероятно, по причине его весьма недолгого существования. Ровно через три года политика Полоцка резко меняется по всем направлениям, и старые договоренности перестают действовать. А еще через год и второй участник переговоров князь Мстислав Удалой покидает новгородский стол.
События, связанные с новгородским посольством Даугерутиса и разрывом Литвой мира с немцами, Хроника Генриха излагает в такой последовательности: «Литовцы, не заботясь о заключенном с тевтонами мире, пришли к Двине и, вызвав некоторых из замка Кукенойс, метнули копье в Двину в знак отказа от мира и дружбы с тевтонами. И собрали большое войско и, переправившись через Двину, пришли в землю лэт-тов, разграбили их деревеньки и многих перебили; дойдя до Трикатуи, захватили старейшину этой области Талибальда и сына его Варибулэ, а затем перешли Койву, у Имеры застали людей по деревням, схватили их, частью перебили и вдруг со всей добычей повернули назад...
...В это время Даугерутэ, отец жены короля Всеволода, с большими дарами отправился к великому королю новгородскому и заключил с ним мирный союз. На обраптом пути он был схвачен братьями-рыцарями, отведен в Венден и брошен в тюрьму. Там держали его много дней, пока не пришли к нему из Литвы некоторые из друзей его, а после того он сам пронзил себя мечом».
Приведенное описание вызывает множество вопросов. Прежде всего, почему литовцы в столь резкой форме разорвали мир? Почему немедленно после официального объявления войны обрушились на земли латгальского князя Талибальда, куда прежде никогда не направляли своих набегов? Как связан разрыв перемирия с посольством Даугерутиса, и связан ли вообще? Литва объявила войну в соответствии со всей традицией средневековой дипломатии, отправив посольство в пограничный замок и продемонстрировав свои намерения при помощи обнаженного оружия. То, что вслед за этой средневековой «нотой» последовал поход в область Талибальда, содержит некое подтверждение того, что ответственность за разрыв мира литовцы возложили либо на самого латгальского князя, либо на орден меченосцев, вассалом которого он был.
Чтобы объяснить эти странности нужно обратить внимание на начальную фразу следующего сообщения о посольстве Даугерутиса: «в то же время». Относительная хронология событий внутри одного года в Хронике Генриха не всегда соблюдается. А такое неопределенное указание свидетельствует о том, что автор точно не помнил, в какой последовательности происходили события. Значит, Даугерутиса могли пленить, как раньше, так и позже объявления войны, или события его посольства совпадали с прекращением перемирия и походом в Латгалию. Для определения этой последовательности следует обратиться к обстоятельствам пленения Даугерутиса. Из источника видно, что литовского князя захватили меченосцы, а точнее венденские братья во главе с Бертольдом. Это прямо указывает на то, что он возвращался из Новгорода через их владения или в непосредственной близости от них. В. Т. Пашуто (кажется, это именно его версия) справедливо отметил, что скорее всего Даугерутис шел в Литву через Ерсику и должен был проходить как раз через латгальские владения меченосцев, где и был схвачен. Трудно себе представить, что посольство в условиях объявленной войны избрало бы путь на родину сквозь только что разоренную литовскими войсками землю, князь которой едва избежал плена и был полон решимости отомстить. Ничто не мешало Даугерутису возвращаться, к примеру, через Старую Русу и Полоцк. Другое дело, если в этот момент между Литвой и немцами еще действует перемирие. Следовательно, и само посольство, и пленение литовского князя относятся к событиям предшествующим кокнесской «ноте».
Но тогда война не могла начаться и позже, пока Даугерутис был заложником в венденской тюрьме. Приход в Венден делегации его «друзей» явно для выкупа свидетельствует о том, что даже в ответ на столь явный беспредел венденских братьев, Литовское княжество собиралось действовать методами дипломатии, а не объявлять войну. Еще большей загадкой выглядит последовавшее за приходом делегации самоубийство литовского князя. Почему, будучи уже на пороге освобождения, Даугерутис решился на этот шаг? Бертольд отказался взять выкуп? Выдвинул невыполнимые условия? Недоумение вызывает и способ, которым литовский князь покончил с собой. По рыцарской традиции знатного пленника должны были содержать с почетом, соответствующим его рангу, но вряд ли даже князя могли держать в тюрьме с оружием. Позже, другой литовский князь Ленгвянис также пытался покончить с собой в плену, но немецкая хроника сообщает, что он хотел повеситься, что более соответствует действительности. Где же Даугерутис раздобыл меч, чтобы пронзи" ъ себя? Что это, недосмотр тюремщиков?