[7]. «Это прежде всего замечательное, созданное могучей силой ненависти, но тайно питаемое скрытыми токами любви сатирическое произведение»[8],— утверждал Эрнст Вайс, сравнивая при этом роман Фаллады с «Верноподданным» Генриха Манна.
С Вайсом можно, пожалуй, и не согласиться или согласиться лишь с оговорками. Мы не найдем в романе «Крестьяне, бонзы и бомбы» столь характерных для сатиры пародийно утрированных образов и гиперболически заостренных нежизнеподобных ситуаций. Нет в нем и таких стилевых форм, как гротеск, фантастика, условность… Действие романа протекает среди лиц и обстоятельств, не выходящих за рамки обыденности, но тем отвратительней — в своей обнаженной, предельно приближенной наглядности — картина общественного быта городка Альтхольма, «похожего на тысячи других городков и даже на любой большой город».
В романе развернута широкая панорама жизни Альтхольма с его «коридорами власти» и социальными институтами — прессой, магистратом, полицией. И одновременно воссоздана в живых портретных зарисовках вся камарилья «отцов города» от «друга детей» Манцова, владельца газеты Гебхардта до «бонз», то есть социал-демократических бюрократов, высоких должностных лиц. Недаром Фаллада впоследствии с благодарностью вспоминал журнал «Кельнише иллюстрирте», решившийся напечатать роман: «В то время это было очень мужественным поступком, ибо, во-первых, этот роман кишел грубостями и, кроме того, он должен был вызвать сильнейшее возмущение „наверху“, „у красных“. Но журнал решился…» Оставим в стороне несколько дезориентирующий эпитет: «красными» социал-демократические бонзы могли быть в глазах разве только Штуффа или графа Бандекова. В романе же они олицетворяют Веймарскую «систему», и резко критическая трактовка всех этих Тембориусов, Кофка, Фрерксенов и прочих объективно отображает слабости и пороки республики, которой вскоре суждено было без боя уступить место «третьей империи».
Первоначально, до своевольного вмешательства редактора из «Кельнише иллюстрирте», роман Фаллады носил название «Заезжий цирк Монте». Название было изменено, но история, связанная с цирком Монте, сохранилась в прологе и эпилоге и имеет в романе ключевое, иносказательно выраженное значение. Характерная для нравов желтой прессы выходка редактора Штуффа, который, раздосадованный отказом директора цирка поместить в его газете рекламное объявление, отомстил ему разносной рецензией на цирковое представление, даже не посмотрев его, — эта выходка приобретает в романе некий обобщающий смысл, становится аллегорией царящей в человеческих отношениях беспринципности, своекорыстия, войны всех против всех — иначе говоря общественной системы, в которой «ничто не делается ради пользы дела. Всегда лишь из каких-нибудь ничтожных интересов».
Эта общественная система формирует, а вернее деформирует характеры, прививает людям социально негативные качества. В романе нет положительных героев и тем более нет персонажей, воплощающих авторский идеал. Даже личности, наделенные несомненными интеллектуальными или моральными задатками, несут на себе уродующий их отпечаток нравов и обычаев среды. С волками жить — по-волчьи выть. Гарайс — этот сгусток деловой энергии, работяга, умница, увлеченно и в известной мере даже бескорыстно радеющий о коммунальном подъеме города, поддается, однако, соблазнам власти, самоуправствует, чинит произвол, при случае, не задумываясь, топчет слабых и беззащитных. Штуфф, обладающий развитым чувством социальной и индивидуальной человеческой солидарности, отнюдь не лишенный принципов и убеждений (хотя и политически консервативных), глубоко погряз тем не менее в нечистоплотном ремесле газетчика из желтой прессы, пишет по установкам и лжет по найму, не гнушаясь шантажом и инсинуациями.
В изображении таких персонажей, как Гарайс или Штуфф, проявляется важнейшее свойство творчества Фаллады, писателя-реалиста, неотступно следующего правде жизни. Желаемое он никогда не выдает за действительное, и даже, выводя на сцену героев, ему в чем-то близких, которым он симпатизирует, он в своих лучших романах никогда их не приукрашивает, не сглаживает противоречия в их характерах, не оставляет в тени их обусловленные пороками социальной действительности индивидуальные пороки.
Мы говорим «никогда» и тем самым, выходя за рамки романа «Крестьяне, бонзы и бомбы», заглядываем вперед. Действительно, этот роман был фактически начальным этапом творческого пути Ханса Фаллады. Своих наивысших достижений — это в том числе и хорошо известные советскому читателю романы «Маленький человек, что же дальше?» (1932), «Кто однажды отведал тюремной похлебки» (1934), «Волк среди волков» (1937), «Железный Густав» (1938), «Каждый умирает в одиночку» (1947) — писатель добился не сразу, а постепенно, и путь его при этом был тернист. Но некоторые коренные черты творчества Фаллады в целом определились уже в романе о городе Альтхольме. Именно такой чертой были постоянный сочувственный интерес и сосредоточенность писателя на судьбе «маленького человека», того изнемогающего в жизненной борьбе, беспощадно перемалываемого жерновами жестокой эксплуатации и государственного террора «маленького человека», каким привык себя сознавать и сам Рудольф Дитцен.
В романе «Крестьяне, бонзы и бомбы» центральным персонажем является Тредуп, от которого прямая линия ведет к Пиннебергу, Куфальту и другим героям последующих романов. Тредуп близок Фалладе, более того — это образ в значительной степени автобиографический. Подобно автору, он репортер и сборщик объявлений в местной газете, он присутствует на суде и пишет отчеты в свой листок, он оказывается на месте происшествия и фотографирует «огненную акцию» в Грамцове и т. д. — все это эпизоды из жизни самого Фаллады. И все же Тредуп изображен без малейшей идеализации. Развращенное общество оказывает развращающее влияние и на него. Временами он — доносчик, шантажист, предатель или, вернее, заурядный статист, неумело пытающийся сыграть роль злодея, которая ему не по плечу. Но прежде всего он — несчастный, затравленный жизнью горемыка. С чувством щемящей жалости к маленькому человеку (напоминающей о Диккенсе и Достоевском, которых Фаллада числил среди своих учителей) рассказывает писатель скорбную историю своего героя.
Кажется, будто черная завеса медленно опускается над городом Альтхольмом к моменту прощания читателей с ним. Сила социальной несправедливости торжествует над «Крестьянством». Гарайс, единственный дельный человек в магистрате, терпит крах в результате подлых интриг своих товарищей по партии. Погибает Тредуп, оставляя в крайней нищете свою семью, своих малолетних детей. И все же мрак беспросветного отчаяния не является последним словом романа. В конце туннеля — так всегда будет и в дальнейшем в романах Фаллады — начинает брезжить некий неясный свет. Штуфф в муках совести осознает, что «что-то надо делать. Нельзя же только пьянствовать и блудить». И он принимает важное для него решение, продиктованное чувством долга и человеческой солидарности. Гарайс извлекает самокритичный урок из тяжких ошибок, совершенных им на посту бургомистра, и он надеется не повторить их на новом месте. Слова и поступки Штуффа и Гарайса в финале романа имеют прежде всего символический смысл, не более того. В них выражена робкая, но все же не погасшая в душе писателя надежда на конечную силу разума и добра.
И. Фрадкин
КРЕСТЬЯНЕ, БОНЗЫ И БОМБЫРоман
Эта книга — роман и, стало быть, — вымысел. Я использовал реальные события, развернувшиеся в одном из районов Германии, но обошелся с ними вольно — как того требовал, по моему мнению, ход повествования. Ведь из кирпичей снесенного дома можно построить совершенно новый, ни в чем не схожий со старым, кроме лишь разве материала; так же обстоит и с этим романом.
Его персонажи — не фотокопии реальных людей; я стремился воссоздать человеческие характеры, не ограничиваясь чисто внешним сходством.
Передавая атмосферу событий, межпартийных распрей и борьбы всех против всех, я добивался максимального соответствия действительности. Мой городок похож на тысячи других городков и даже на любой большой город.
ПрологЗАЕЗЖИЙ ЦИРК МОНТЕ
Молодой человек торопливо шагает по Буршта, главной улице Альтхольма, бросая мрачные взгляды на витрины лавок, которые здесь буквально лепятся друг к другу.
Ему за тридцать, он женат, недурен собой; на нем старое черное пальто, вычищенное до лоска, широкополая черная шляпа и очки в черной оправе. Всем своим постным обликом он напоминает зватая на похоронах, от которого веет «благочестием» и «вечным покоем».
Хотя Буршта считается Бродвеем Альтхольма, улица эта не длинная. Минуты через три молодой человек уже оказывается на другом ее конце, у Вокзальной площади. Он смачно сплевывает и, выразив таким образом еще раз свою злость, входит в здание с вывеской: «Померанская хроника Альтхольма и окрестностей. Местная газета для всех сословий».
За барьером экспедиции со скучающим видом томится секретарша, она порывается спрятать лежащую перед ней рукопись романа, однако, убедившись, что вошедший — всего-навсего сборщик объявлений Тредуп, оставляет роман на столе.
Тредуп швыряет на стол листок бумаги: — Вот! Это все. Отдайте в набор… Наши здесь?
— А где им еще быть? — удивляется секретарша. — Заприходовать?
— Разумеется, нет. Вы видели, чтобы хоть один торгаш выложил наличные за объявление?! Вот это на девять марок. Шеф не заходил?
— Шеф уже с пяти утра опять что-то изобретает.
— Бог в помощь! А шефиня? Во хмелю?
— Не знаю. Наверно. В восемь посылала Фрица за коньяком.
— Значит, все обстоит наилучшим образом… О господи, как мне здесь осточертело!.. Наши у себя?
— Вы уже спрашивали.
— Не задирайте носа, Клара, Кларочка, Кларисса… Ночью, в половине первого, я видел, как вы выходили из «Грота».