1 июля 1920 г. партийное руководство Томской губернии направило Лубкову пространное письмо, в котором говорилось: «…Наша партия считает безусловно недопустимым то ненормальное явление, которое сложилось между Вами и отдельными представителями советской власти. Мы полагаем, что такой человек, который долго боролся в рядах советских партизан, а тем паче их руководитель, каковым являлись Вы, против колчаковщины, не может быть преследуем советской властью. В этом мы еще больше убедились после поездки к Вам тов. Озола, т.к. он доложил нам, что то, что говорилось о Вас как человеке, который затевает борьбу против советов и коммунистов, оказывается неправдой. Думаем, что только неправда, распространяемая против Вас нашими общими врагами, и могла сыграть роль в том, что Вас осудили и что Вас пытались арестовать, и что за Вами устраивали надзор. Далее мы из доклада т. Озола убедились, что Вы и теперь являетесь таким же честным и стойким защитником рабоче—крестьянской власти, власти советов рабочих и крестьян, от нападок на нас со стороны белогвардейщины, кулаков и попов. И это нас обязывает в дальнейшем наладить с Вами товарищеские отношения и совместно с Вами исправить те недоразумения и ошибки, которые были между Вами и советскими учреждениями. Мы полагаем, что дело, по которому Вас осудили на пять лет, нужно будет пересмотреть. Мы уверены, что Вас, не выступавшего против советов, коммунистов, рабочих и бедных крестьян, не могут преследовать. Кроме того, полагаем, что Вы можете принести большую пользу рабочим и крестьянам, если станете работать в рядах советских и партийных работников. Так мы смотрим на Ваше дело. И предлагаем Вам приехать к нам немедленно и совместно выяснить и исправить то, что было в прошлом, а в будущем быть с Вами товарищами. Нас объединяет то дело, которое и Вы делали и мы в период колчаковщины»[839]. Однако неожиданно для томских руководителей 20 сентября Лубков поднял восстание в Почитанской волости, назвав свой отряд Народной красной армией. В течение суток повстанцы мобилизовали три волости: Мало—Песчанскую, Почитанскую и Колыонскую. Местные сельские Советы Лубков использовал как опорные точки – именно через них он отдавал приказы. Добровольная поддержка Лубкова основной частью крестьянства объяснялась недовольством крестьян продразверсткой: в сентябре 1920 г. в повстанческих волостях продразверстка не была выполнена ни за 1920 г., ни за 1920/1921 г.[840]
21 сентября Лубков выпустил 3 воззвания: к населению Мариинского уезда, к крестьянам и рабочим, к красноармейцам. Незатейливыми фразами повстанцы призывали к защите народных интересов. Виновником народных бед объявлялась партия коммунистов, которая «одна захватила власть в свои руки и неумелым своим правлением заставила нас голодать и ходить раздетыми. Дальше жить так нельзя, поэтому все крестьянство восстало…». Партия коммунистов также обвинялась в том, что «затеяла непосильную для нас войну, ввиду этого требует с нас непосильное количество хлеба, скота и фуража. Мы останемся совершенно голодными, голыми и босыми». В обращении к красноармейцам, направляющимся на Западный фронт, говорилось, что партия коммунистов «затеяла войну со всем почти миром, кончить которую нам совершенно непосильно». Под воззваниями стояла подпись командира Народной армии (или Народной крестьянской армии). Подчеркивалось, что повстанческая армия «не представляет из себя белую банду, а только идет на защиту интересов всех трудящихся»[841]. Специальная инструкция Лубкова об организации Народной крестьянской армии содержала следующие требования: каждое село и деревня должны немедленно мобилизовать своих людей: если двое в доме, то один обязательно должен идти в ряды Народной армии; все мобилизованные должны принять меры для добычи оружия в своем селе и, по возможности, являться на своих конях; мобилизованные должны избрать на месте ротного и взводных командиров из своей среды, и под их командой являться в ряды Народной армии по месту ее нахождения; для связи повстанцев со своим селением и поддержания порядка в деревнях должны быть выбраны 2—4 человека, в зависимости от количества мобилизованных и населения. Указанные люди должны следить, чтобы не было дезертиров из Народной армии, при появлении таковых их арестовывать и отправлять обратно в армию, собирать оружие, снаряжение и наблюдать за полным порядком в деревне и иметь связь с окрестными селениями, а также изыскивать средства для оказания помощи нуждающимся семьям призванных в Народную армию[842].
Отряд Лубкова численностью в 1—1,5 тыс. человек предпринял наступление на станции Ижморская и Берикульская, ненадолго занял их, затем отступил. Повстанцы порвали телеграфные провода, в нескольких местах повредили железнодорожное полотно. Отряд повстанцев увеличился до 2 тыс. человек, организованных в два батальона в количестве 17 рот. Однако половина повстанцев—крестьян вообще не имела оружия. Нападение на станции Сибирской магистрали создало угрозу железнодорожному сообщению. На ликвидацию восстания были срочно направлены части 268 стрелкового полка, ВОХР, броневики, бронепоезда. В результате преследования под деревней Тавлинской 25 сентября после затяжного боя был разбит второй батальон повстанцев. Первый батальон во главе с Лубковым отступил в направлении на тайгу и остановился около деревни Михайловка. Здесь произошел 26 сентября продолжительный и жестокий бой со штыковыми атаками с обеих сторон. В ходе боя отряд Лубкова был окружен и разбит, погибло до 500 лубковцев, включая почти весь командный состав. В оперативной сводке Томской губчека сообщалось, что «вся площадь, на которой происходил бой, усыпана трупами бандитов». Раненый Лубков с остатками отряда из старых партизан, используя знание местности, вырвался из окружения и скрылся в тайге[843]. В течение нескольких дней восстание было ликвидировано. 8 ноября 1920 г. выездная сессия реввоентрибунала ВНУС Восточной Сибири вынесла приговор над участниками восстания. К суду были привлечены 80 человек, осуждены 60, в большинстве своем середняки. 9 участников восстания приговорили к расстрелу но пятерым расстрел заменили по причине амнистии 20 годами лагерей. 51 человек был приговорен к принудительным работам на шахтах[844].
Осенью 1920 г. крестьянские восстания охватили Енисейскую губернию. Протестные вспышки вызывались насильственными методами, применявшимися властью при проведении продразверстки и мобилизации в армию. В сентябре выполнение плановой разверстки по губернии оказалось провальным. Чтобы подстегнуть продовольственную кампанию и придать ей «боевое значение», Енисейский губернский исполком 13 октября 1920 г. издал приказ: «Исполнение разверстки должно быть обеспечено всей силой принуждения государственного аппарата включительно до применения продотрядов, а потому райпродкомам предоставляется право полного воздействия на волисполкомы и сельсоветы, включительно до ареста явно нерадивых и саботирующих лиц, не исключая и председателей волисполкомов. По истечении каждых десяти дней в отношении слабодействующих волостей райпродкомы представляют сведения с объяснением причин и список виновных в этом лиц для наложения взыскания или предания суду». Категорически запрещалось возбуждать ходатайства как сельским обществам, так и волостям, об уменьшении установленной разверстки. Предупреждалось, что явившиеся с подобным ходатайством подлежат аресту как враги рабоче—крестьянской республики. Райпродкомиссарам и уполномоченным губпродкома предлагалось в первую очередь обязать к сдаче хлеба всех членов волостных и сельских Советов, членов сельскохозяйственных коммун и членов комячеек в полном объеме разверстки. В губернском циркуляре звучали прямые угрозы: «все препятствия на пути исполнения государственных разверсток будут устраняться всей силой государственного принуждения», за неподчинение распоряжениям по разверстке сельских обществ или волостей в любой форме (активной или пассивной) требовалось беспощадно наказывать. В случае проявления в районе «неподчинения распоряжениям» местные советские работники должны были «жестоко караться»[845]. В вертикальной организации продовольственной кампании, основанной на угрозах и насилии, председатель губисполкома И. Завадский и губпродкомиссар В. Неворотов видели единственное средство выполнения аналогичных по содержанию и духу директив центра. Применение подобных методов на местах неизбежно оборачивалось произволом и насилием в отношении крестьянства, вызывая протестные явления. Многие советские работники (члены волисполкомов, сельских Советов), местные милиционеры под давлением невыполнимых и устрашающих директив, не дожидаясь обещанных наказаний, пополняли ряды повстанцев и уходили в тайгу.
Напряженная продовольственная ситуация по всей Енисейской губернии одновременно обострилась провалом мобилизации в армию. 30 сентября 1920 г. был объявлен призыв унтер—офицеров, фельдфебелей и подпрапорщиков, первый день явки назначен на 9 октября, новобранцев 1900 и 1899 годов рождения – 10 октября. Мобилизация в Красноярском уезде вызвала цепную реакцию массовых отказов от мобилизации в Зеледеевской, Мининской, Шерчульской и Михайловской волостях. Мобилизованные унтер—офицеры и новобранцы не являлись на сборные пункты, становились дезертирами. Среди новоиспеченных дезертиров было немало бывших партизан. Так, крупное село Зеледеево, близлежащее к нему волостное село Минино, село Погорельское располагались на Енисейском тракте – именно в районе этих сел во время отступления колчаковской армии произошли решительные бои за Красноярск, колчаковцы были разгромлены и именно отсюда началось беспорядочное бегство после ожесточенных боев