ти при решении вопросов социального устройства и экономической жизни, неопределенность программы и тактики восставшего Кронштадта[387]. Один из фактических руководителей Известий ревкома, бывший в 1917 г. председатель Кронштадтского Совета А. Ламанов (в 1919 г. вступил в партию эсеров—максималистов, затем в течение года числился в РКП, в начале восстания в числе первых подал заявление о выходе из партии) высказал на допросе предположение, что Петриченко – левый эсер, член ревкома Романенко – меньшевик. Подобный метод построения доказательств на основе показаний арестованных (можно предположить, с использованием приемов выбивания нужных свидетельств)[388] позволил доложить президиуму ВЧК также информацию о причастности члена ревкома Орешина и сотрудника редакции Известий ревкома Путилина к партии народных социалистов, сотрудника редакции Известий Ламанова – к эсерам—максималистам[389].
Подавление восстания в Кронштадте явилось своеобразным учебным полигоном для подавления вооруженных выступлений против Советской власти. Из различных регионов страны в Петроград стягивались боеспособные войска, заградительные отряды, бронепоезда, авиасредства, тяжелая артиллерия. 11 марта группировка войск состояла из 15.998 штыков, 354 сабли, не считая прибывших в Петергоф 80—й бригады 27—й дивизии, 499—го и 501—го полков 167—й бригады[390]. В подготовке и организации штурма кронштадтской крепости наращивали практический военный опыт гражданской войны советские военачальники М. Тухачевский, Я. Фабрициус, И. Федько, П. Дыбенко, В. Путна. На Кронштадте отрабатывались тактические приемы использования против мятежников авиации (разведка, бомбежки, агитация). Аэропланы сбрасывали листовки, производили ежедневные бомбардировки кораблей и городских объектов: так, 8 марта было сброшено 5 бомб весом более 4—х пудов бомб на мятежные линкоры и 14 бомб на гавань и другие суда[391].
Для организации политической работы в войсках была объявлена мобилизация коммунистов из регионов. Не менее 279 делегатов Х съезда РКП (б) (почти треть) приняли личное участие в штурме крепости. Из состава делегатов партсъезда назначались особоуполномоченные в воинские части: А. Бубнов – в политотдел Южной группы, В. Затонский – в Сводную дивизию, Г. Пятаков – в 27—ю дивизию, С. Сырцов[392] – помощником начальника политотдела Южной группы. К. Ворошилов получил назначение военно—политическим комиссаром Южной группы, А. Седякин – командующим Южной группы. Особую активность проявила ВЧК. Органы ЧК внедряли своих агентов в воинские части. Отличившиеся награждались ценными подарками. В пропагандистской работе широко использовались методы провокаций: под видом перебежчиков из Кронштадта агенты ЧК дезинформировали и запугивали красноармейцев описаниями жестокостей и безобразий, творимых в крепости. Вслед за штурмующими советскими частями расставлялись цепи заградительных отрядов для сдерживания и отлова отступающих.
Чтобы исключить возможность поддержки мятежников со стороны моряков Балтийского флота, была проведена масштабная операция по «обезвреживанию»: отправка нескольких тысяч моряков (4 эшелона) 7 и 8 марта с Балтики на Азовское и Черное моря. Когда 4—й эшелон отказался выехать из Петрограда – матросов загоняли в вагоны при помощи войск[393]. Командарм Тухачевский прекрасно представлял себе сложность поставленной перед ним задачи как в военном отношении, так и социально—политическом. 10 марта в письме Ленину Тухачевский назвал выполнение возложенной на него функции в Петрограде «пренеприятной задачей»[394]. Выполнялась она с непоколебимой решимостью. В приказе Тухачевского о штурме Кронштадта требовалось «в городе широко применять артиллерию в уличном бою. Артиллерерийскому штабу атаковать «Петропавловск» и «Севастополь» удушливыми газами и ядовитыми снарядами»[395]. В специальной Инструкции по штурму устанавливалось: при взятии фортов «жестоко расправляться с мятежниками, расстреливая без всякого сожаления там находящихся бойцов… В бою на улицах Кронштадта …всех вооруженных стрелять, пленными не увлекаться,…ни в какие разговоры и переговоры с мятежниками не вступать[396]. Трибунал и Комдезертир получили приказ «не стесняться с расстрелами»[397].
Советское командование столкнулось с нежеланием красноармейцев ввязываться в братоубийственную бойню. В ходе первого штурма 7—8 марта, закончившегося провалом, в Южной группе войск 561—й стрелковый полк отказался подчиниться приказу о штурме крепости, один батальон перешел на сторону мятежных кронштадтцев. В Северной группе отказались наступать считавшиеся надежными 1—й и 2—й батальоны петроградских курсантов – слушателей курсов командного состава. Лишь после того, как две роты курсантов были отведены в тыл, с трудом удалось заставить молодых красных командиров идти на штурм крепости[398]. Протест крестьян, одетых в солдатские шинели, продемонстрировали бойцы боеспособной и дисциплинированной 27—й Омской стрелковой дивизии, успешно сражавшейся против колчаковцев и белополяков. Полки дивизии Тухачевский называл «Славными и Победоносными»: вместе с ними он участвовал во взятии Челябинска и Омска, наступлении на Варшаву. Но неожиданно по прибытии 235—го Невельского, 236—го Оршанского и 237—го Минского полков 79—й бригады, переброшенных с Западного фронта, в прославленных полках, получивших именные знамена и персональные наименования, начались массовые волнения и митинги протеста – солдаты отказывались наступать на Кронштадт. Командиры утверждали: они не узнавали своих частей и не знали, как это объяснить. За отказ штурмовать крепость полки разоружили, были произведены многочисленные аресты и суды. Только 14 марта постановлением чрезвычайной тройки был приговорен к расстрелу 41 красноармеец Минского полка. 15 марта та же участь постигла 33 красноармейцев Невельского полка. Приговоры зачитывались «всем ротам и командирам». Жесткими методами дисциплину наладили – полкам возвратили Революционные Знамена и оружие[399]. Успех штурма Кронштадта К. Ворошилов оценил требованием перед Оргбюро ЦК РКП (б) о массовом награждении участников кронштадтских боев, в частности, выдачей до 100 орденов Красного Знамени делегатам Х съезда партии. Награждение орденами частично заменили золотыми часами, серебряными портсигарами и другими ценными подарками[400].
Советское руководство оказалось вынуждено учесть уроки Кронштадта. Примечательно заключение, сделанное в президиуме ВЧК: «при термидорианских настроениях беспартийные конференции могут стать опасным оружием в руках наших противников, пытающихся использовать настроение масс под флагом беспартийности. К созыву подобных конференций следует относиться с чрезвычайной осторожностью, так как в иной момент любая беспартийная конференция может объявить себя стачечным или повстанческим комитетом»[401]. Политбюро ЦК РКП (б) специально рассматривало вопрос о кронштадтских событиях трижды в апреле 1921 г. – 6, 12, 30 апреля, затем 25 июня и даже в 1922 г. – 12 октября[402].
Чрезвычайный трибунал провел несколько десятков открытых судебных процессов. Особенно жестоко расправлялись с моряками линкоров «Севастополь» и «Петропавловск». Удивительный исторический факт: даже сами корабли были репрессированы: «Петропавловск» переименован в «Марат», «Севастополь» – в «Парижскую коммуну»[403]. 20 марта слушалось дело по обвинению 13 человек с линкора «Севастополь» в мятеже и вооруженном восстании. Всех обвиняемых приговорили к расстрелу. Один из самых крупных открытых процессов над моряками восставших линкоров состоялся 1—2 апреля. Перед ревтрибуналом предстали 64 человека. 23 из них приговорили к расстрелу, остальных – к пятнадцати и двадцати годам тюрьмы. 20 марта на заседании чрезвычайной тройки слушалось дело по обвинению 167 моряков линкора «Петропавловск». Всех приговорили к расстрелу. На следующий день по постановлению чрезвычайной тройки было расстреляно 32 моряка с «Петропавловска» и 39 – с «Севастополя», а 24 марта по постановлению тройки расстреляли еще 27 моряков. К лету 1921 г. к высшей мере наказания были приговорены 2103 человека и к различным срокам наказания 6459 человек. 1464 человека хотя и были освобождены, обвинения с них не были сняты. Арестам подверглись члены Временного бюро кронштадтской организации РКП: им не простили призыва к кронштадтским коммунистам поддержать действия ВРК. По приговору чрезвычайной тройки шестерых членов Временного бюро приговорили к расстрелу. С весны 1922 г. началось массовое выселение жителей Кронштадта. 1 февраля приступила к работе эвакуационная комиссия. Первая партия в 315 человек была выслана уже в марте 1922 г. Всего же было выслано 2514 человек, из которых 1963 как «кронмятежники» и члены их семей, а также 388 человек, не связанных с крепостью[404].
Таким образом, изучение проявлений крестьянского протеста в вооруженных силах Советского государства на примере Кронштадтского восстания позволило выяснить, что матросы Балтики и красноармейцы кронштадтского гарнизона являлись выходцами преимущественно из крестьян, они выражали настроения крестьянской массы. Кронштадт отражал, как в зеркале, общее кризисное состояние в крестьянской стране: матросы получали вести из родной деревни о критическом состоянии хозяйства, о произволе местных властей, о тяжести разверстки. Главное крестьянское пожелание, выраженное в итоговой резолюции общего гарнизонного собрания 1 марта 1921 г., по сути являлось призывом к Советскому правительству соблюдать обещания, провозглашенные в октябре 1917 г. Характерно, что основная часть программных требований непосредственно касалась крестьянства, в первую очередь в отношении полного права крестьян на землю. Протест кронштадцев выражался по поводу политики военного коммунизма. Восставший Кронштадт поднял красное знамя «третьей революции трудящихся». Идейная установка кронштадтского ревкома укладывалась в лозунг «Советы без коммунистов».