Угрозы, запугивания и поджоги являлись тактикой крестьян, направленной на оказание влияния на политику в селе и устрашение противостоявших им сил{581}. Нападение с применением насилия убийство или избиение агентов советской власти — было последним доводом крестьян. Насилие представляло собой высшую форму террора, которой боялась Советская власть и которая сделала возможным существование культуры гражданской войны в период первой пятилетки. Насилие стало важнейшим механизмом восстановления крестьянами нарушенной справедливости в эпоху санкционированного беззакония, или, если использовать советскую терминологию, «перегибов». В основном насилие было направлено против местных работников, пришлых горожан и крестьянских активистов и служило местью и наказанием за нанесение ущерба как отдельным людям, так и всей деревне. Насилие, как и угрозы и поджоги, было актом террора и способом предупреждения тех, кто, как местные партработники, намеревался по-прежнему подавлять волю крестьянского сообщества или, как некоторые крестьяне, подумывал предать деревню и переметнуться на сторону советской власти.
Насилие принимало множество различных форм. Иногда инциденты происходили сразу после хлебозаготовок или собраний по вопросам коллективизации, как в случае с партработниками одной из деревень Северного Кавказа, на которых напали из засады на выезде из деревни{582}. Бывало, крестьяне на какое-то время откладывали нападение, чтобы успеть все тщательно подготовить и спланировать. Городских и сельских уполномоченных, местных партработников и активистов поджидали засады у дорог, в лесу, они могли получить пулю как в самой деревне, так и за ее пределами или внезапно столкнуться с разъяренной толпой{583}. Обычно насилие вершилось под покровом темноты, чтобы нападавшие могли сохранить анонимность и терроризировать жертву. И им это вполне удавалось. Обрезы и пули из-за угла были мифами периода первой пятилетки, когда газеты интриговали читателей описаниями перестрелок с кулаками и картин революционной классовой борьбы в темных и диких деревнях крестьянской России. В действительности же чинившееся насилие было не таким захватывающим и куда более жестоким. Оно представляло собой не происки темных и диких крестьян, а, скорее, действия рациональные, просчитанные и глубоко укоренившиеся в крестьянской «политике» эпохи коллективизации.
Кампания по выборам в советы 1928–1929 гг., проходившая на фоне введения чрезвычайных мер, подготовила почву для роста крестьянского недовольства, вызванного ужесточением государственной политики хлебозаготовок. По всей сельской местности были слышны призывы выбирать советы без коммунистов, требования тайного голосования, бойкота выборов, создания крестьянских союзов{584}. Накопившаяся злость звучит в словах крестьян одной из смоленских деревень: «Лучше Ленин, чем ленинизм. Лучшие коммунисты убиты и умерли. Остались сволочи»{585}. В некоторых местах крестьяне организовывали тайные собрания, на которых готовили списки собственных кандидатов в советы и вели кампанию против коммунистов. Официальные предвыборные собрания часто срывались уже не раз проверенными способами: крестьяне поднимали такой шум, что невозможно было ничего услышать, приходили пьяными или угрожали кандидатам{586}. На Урале двух бедняков застрелили вскоре после их избрания в сельсовет, а шестерых комсомольцев зверски избили за участие в предвыборной кампании{587}. По данным правительственного отчета, в период между 3-м и 4-м кварталами 1928 г. количество актов террора в Сибири возросло со 127 до 371. На общенациональном уровне наряду с угрозами и поджогами самыми распространенными формами террора были избиения, наибольшее количество их зафиксировано в Центрально-Черноземной области, а также на Средней и Нижней Волге{588}.
Масштабы насилия несколько уменьшились весной и летом 1929 г., тогда как количество бандитских нападений и убийств резко увеличилось именно осенью 1929 г., когда были возобновлены хлебозаготовки и началась сплошная коллективизация. В октябре 1929 г. Политбюро, встревоженное этой тенденцией, обязало ОГПУ и Наркомат юстиции принять «решительные и быстрые меры» вплоть до расстрела против кулаков, совершавших акты террора{589}. По всей стране сообщалось о новых и новых нападениях и убийствах. Несмотря на то что мятежи и особенно бабьи бунты в начале сплошной коллективизации были самой распространенной формой выражения протеста, акты террора достигли своего пика в первой половине 1930 года{590}.
Процесс коллективизации послужил главным импульсом для распространения бандитизма. Ценой за участие в коллективизации могли стать жестокие побои или пуля в лоб. Главной причиной, по которой крестьяне прибегали к террору, была кампания против кулаков. Выдача крестьянина как кулака или добровольное участие в раскулачивании крестьянской семьи считались наиболее вопиющим нарушением общественных норм деревни. В конце 1929 г. Веру Карасеву из деревни Белая Глина на Северном Кавказе убили после того, как на одном из комсомольских мероприятий она спела частушки, обличавшие местных кулаков{591}. Другого комсомольца из села на Средней Волге постигла та же участь за то, что он называл дома кулаков, где припрятано зерно{592}. В деревне Зори Лиозненского района Витебского округа в Белоруссии крестьяне в масках избили местного активиста-бедняка. С одной стороны, маски скрывали их лица, а с другой намекали на то, что крестьяне бьют предателя, который эти маски привык срывать{593}. В деревне Апшеронская Апшеронского района на Северном Кавказе крестьяне жестоко избили двух женщин-активисток, которые участвовали в хлебозаготовительной кампании — и тем самым нарушали единство и сплоченность деревни. На предательство своих норм женщинами деревня реагировала особенно остро. Так, 15 августа 1930 г. крестьяне напали на одну из односельчанок, отрезали у нее волосы, затолкали их ей в рот, подожгли жертву и избили до потери сознания. Через несколько дней крестьяне избили еще одну женщину запихали ей в рот шарф и сожгли живот{594}. В этих случаях крестьяне выплескивали свою злость на тех, кто порвал с общиной и перешел на сторону врага. Вся серьезность подобного нарушения этики деревни становится очевидной из данных ОГПУ по одному из секретных кулацких собраний на Средней Волге, на котором крестьяне издали указ о «физическом уничтожении изменников»{595}.
Акты террора были также направлены против чужаков и представителей власти, проживавших в деревне, с целью заставить их замолчать и продемонстрировать остальным опасность работы на советскую власть. Елизавета Павловна Разгуляева из Сибири была одной из многих советских учительниц, которых настигла крестьянская расправа. Она принимала активное участие в хлебозаготовках и советских предвыборных кампаниях и, по слухам, выдавала кулаков. Прежде чем Разгуляеву убили выстрелом в окно, ей постоянно угрожали, и вся деревня объявила ей бойкот{596}. На Урале член сельсовета М.П. Рогачев был убит кулаками, приговоренными к ссылке. Его судьбу разделил один из работников колхоза из этого же региона, убитый жаждавшими мести раскулаченными крестьянами{597}. В деревне Анфалово в Московской области один крестьянин, в источнике названный подкулачником, устроил стрельбу, убив председателя сельсовета, одного комсомольца и еще троих работников, прежде чем его самого застрелили на улице{598}.
Возмездие не всегда приходило в виде пули. В период коллективизации это мог быть и крестьянский самосуд, чаще всего над местными активистами{599}.[64] Одним из первых подобных инцидентов был самосуд в 1928 г. в деревне Аппак-Джанкой в Крыму. Эта деревня раскололась на два враждебных лагеря. По данным донесения, «кулаки» решили отпраздновать новогодний вечер «по-старому», имея в виду, что толпа примерно из тридцати пьяных мужиков пойдет по деревне, распевая песни. Конечно же, не случайно все закончилось тем, что толпа остановилась у здания сельсовета, где проходило антирелигиозное молодежное собрание. Когда появился организатор собрания, крестьяне набросились на него, гнались за ним, пока тот не выбился из сил, а потом избили. Затем толпа ворвалась в здание сельсовета, стала избивать всех, кто попадался под руку, в том числе председателя{600}. В начале 1930 г. в Тюменском округе Сибири жители деревни, вооруженные вилами и кольями, вломились в избу бедняка Поступинского, который был членом местных налоговой и хлебозаготовительной комиссий. Сначала его топтали ногами, потом вытащили на улицу и утопили в проруби{601}. В деревне Новопокровка Быстроистокского района Сибири крестьяне подожгли дом секретаря партийной ячейки — уполномоченного по хлебозаготовкам. Когда он попытался выбежать из горящего дома, его поймали, избили и бросили обратно в огонь, чтобы он сгорел заживо