Утром я разобрал свои вещи. Рюкзак остался лёгким. Внутри блокнот, карандаш, небольшие мешочки семян, нож, узкий свёрток чистой ткани. Я подмёл сарай, как подметают место, где ночевали не один раз. На пороге остановился, положил ладонь на притолоку. Короткая благодарность за сухую ночь и за крышу. Взял рюкзак и пошёл к дому Никиты.
Порог у него был тёплым. Дверь открылась почти сразу. Никита стоял широкой спиной к свету и держал руки так, как держат вожжи. Гаврила поднял голову из сеней и кивнул коротко. Я сказал, что если они не против, буду жить у них до осени и работать и на общем поле, и у них во дворе. Никита ответил просто. Заходи. Места немного, зато чисто. Переезд отложили до вечера. Надо закончить работу у бочки и участков. Иначе в доме будет шумно, а на дворе пусто. Это неправильно.
Весь день мы ходили между дел. Я ещё раз проверил горох и поправил верёвку на опоре. Чуть притенил капусту старой тонкой тряпицей. Дарья варила похлёбку. Запах разошёлся по двору так ровно, что даже куры перестали переругиваться у колодца. Антон проверил скобы на оглоблях. Пётр с Ефимом принесли плуг и положили рядом, как кладут на стол нож и ложку. Завтра снимем первые пробы на песчаном ходу и поймём, правильно ли лёг металл. Роман прошёлся вдоль поясков и в двух местах придавил край, где трава пыталась вывернуться. Лёнька стоял рядом и запоминал, как нога ищет опору, когда прижимаешь кромку. Я молча радовался его вниманию.
Когда солнце коснулось дальних деревьев, я вошёл в дом Никиты. В сенях пахло сухим деревом и печью. В комнате было просто. На лавке лежала ровная дерюга. У окна стоял стол с лёгким перекосом в сторону света. В углу висела связка сушёных трав. Этот запах держал воздух свежим даже тогда, когда в печи отлёживался вчерашний жар. Никита сказал, что печь любит неторопливый огонь. Гаврила добавил, что утром лучше не лить на пол много воды. Доски любят быть сухими к полудню. Я слушал эти короткие указания так же внимательно, как слушаю землю. Дом умеет говорить.
Я положил рюкзак на лавку и сел у окна. Видно было почти всё. Двор, бочку, настил, Дарью у участков, Матвея в тени у сарая, Лёньку с короткой палкой, Петра и Ефима возле плуга. В этом кадре было всё, ради чего я пришёл сюда. Работа, которая делает жизнь ровнее. Люди, которые согласны держать эту ровность вместе. Завтра начнётся новая полоска нашей истории. Мы выведем лошадь на песчаный берег. Проверим кромку ножа. Пойдём первыми бороздами по намеченной целине. Посеем бобы и репу. Заложим узкую ленту злаков на семена. Зелёную массу отдадим обратно земле, чтобы она дышала летом бесшумно и глубоко. А сегодня достаточно того, что мы назвали друг друга по именам, разделили небольшие, но честные дела и приготовили металл, дерево и землю к завтрашнему усилию.
Я закрыл глаза и позволил дому принять меня так, как поле принимает узкую борозду. Без лишнего шума. Просто. Ровно. С надеждой, которая не просит громких слов.
Утро, когда мы вывели лошадь к ручью, было ясным. Ефим сразу лёг на колено и провёл пальцем вдоль накладки. Металл сел как надо. Пётр переставил тот самый болт. Мы поставили клинышек под нужный угол. На песчаном ходу плуг пошёл мягко. Первые два метра я держал рукоять сам. Железо слушалось. Роман шёл рядом и смотрел на линию отвалившейся крошки. Там, где она ложилась ровно, мы оставляли борозду. Там, где её скручивало, меняли шаг и глубину. Лошадь дышала без надрыва. На третьем проходе я отдал рукоять Роману и прошёл по лезвию взглядом ещё раз. Линия держалась.
Вернувшись во двор, я собрал короткий круг. Матвей, Роман, Савелий, Никита, Антон, Ефим, Пётр и Дарья. Лёнька стоял чуть поодаль и жадно слушал. Я сказал главное. Сейчас конец июня. Почти начало июля. Мы не успеем сделать всё, что хочется. Но успеем сделать всё, что нужно, если не будем разбрасываться. Нас сорок один человек, но считать будем на пятьдесят. Зимой лишнего не бывает. Я говорил спокойно и по делу. Сначала про еду. Потом про сено. Потом про семена.
Я поднял открытую страницу блокнота. Это не приказ, это расчёт, сказал я. Слушайте и дополняйте.
Первое. Еда на зиму. Считаем шесть холодных месяцев. Нужно держать норму так, чтобы никто не падал, и чтобы оставалось на посев весной. Горох успеет дважды. Первый оборот уже идёт. Второй заложим следом за первым. Часть едим зелёным летом, часть пустим в сушку. На зиму надо набрать не меньше четырёх с половиной пудов сухого гороха. Я перевёл эту величину на их язык. Около семидесяти двух килограммов. Делим на пятьдесят ртов. Получается чуть больше кило с небольшим на человека в месяц. Это не богатство, но это опора для похлёбки и квашеной капусты. Сухой горох легче хранить, он не капризен. На наших участках можно снять эту норму, если второй оборот не съест жар. Для этого я прошу трижды за сезон притенять и подкармливать его компостной крошкой. Дарья, ты сможешь водить детей и смотреть за притенением. Дарья кивнула.
Второе. Бобы карликовые на целине. Мы не успеем сделать море. Но узкая лента в десять шагов и ещё одна через дорогу дадут нам запас белка и семени. Считать будем так. С десяти шагов при хорошей погоде можно получить одну треть мешка сухого зерна. Два участка дадут почти мешок. Этот мешок разделим пополам. Пол мешка на еду. Пол мешка на семя будущего года. Роман тихо сказал, что готов встать на плуг во все утренние часы. Его голос прозвучал как согласие, а не бравада.
Третье. Репа. Это наш быстрый спасательный круг. Репа не капризна. В массе неженка только первые дни. Потом идёт уверенно. Нам нужно не меньше трёх с половиной центнеров репы к поздней осени. Это звучит грозно, но это всего около десяти больших тележек. С каждой тележки уйдёт треть в яму, треть на стол, треть в обмен и на корм. Репу солить не будем. Будем держать её в холодной яме под настилом с песком. Дарья и Марфа взяли это на себя, не сговариваясь, как будто так и было задумано.
Четвёртое. Капуста. Пекинка пойдёт быстро. Нам важны не только кочаны. Нам важна квашеная часть. Если мы засолим к осени шесть больших кадок, то каждый будет получать кружку кислой капусты через день. Это здоровье зимой. Я попросил не жалеть соли на кадки. Соль берут редко, но это тот случай, когда экономия выходит боком. Матвей сказал, что он поговорит с теми, кто ходит за солью. Мы обменяем излишки редиса и сушёный горох на часть соли прямо сейчас, не дожидаясь поздней осени.
Пятое. Злаки. Пшеница и ячмень только на семена. Плодов мы не ждём. Вся зелёная масса уйдёт на корм земле. Здесь у всех дрогнуло сердце, я это видел. Я сказал ровно. Если сейчас съедим зелёнку ради горсти крупы, весной будем смотреть в пустую ладонь. Мы не теряем, мы сеем следующее лето. Савелий поднял глаза и тихо сказал, что так делали его дед и прадед в худые годы. Сразу словно полегчало.
Шестое. Замены и нехватки. Горчицы мало. Значит будем работать тем, что у нас есть. Сидераты можно заменить смесью. Там, где нет горчицы, идёт рожь в молочной спелости для запахивания. Там, где нет ржи, идёт овёс с клевером, если раздобудем горсть, а если нет, идёт пареная крапива и резаная осока. Это не волшебная палочка. Но это честная зелёная еда для почвы в конце лета. Я добавил решение на крайний случай. Если не хватит никакой культурной зелени, мы пройдёмся по окраинам и снимем верх мятлика и лисохвоста на семя. Посеем по влажной полосе в две кромки. Он взойдёт быстро и даст нам чем накрыть землю к августу. Роман усмехнулся уголком рта. Это можно сделать за один вечер, сказал он. И я понял, что он уже распределил в голове, кто пойдёт по левому краю, а кто по правому.
Седьмое. Сенокос. Коровам нужен корм. Зимой не меньше тонны на каждую. Полторы лучше. Мы не вытянем всю норму только нашими руками. Но мы обязаны снять весь ровный травостой по берегу ручья и по низинам, которые держались тёмными в утреннем тумане. Я предложил построить косовищные смены. Две тройки мужчин с рассвета до девяти и с вечера до сумерек. Женщины и подростки в это время вяжут гребни и переворачивают валки. Лёньке поручили командовать переворотом в детской половине. Он вытянулся и сказал серьёзно, что справится. Взрослые улыбнулись, но не свысока. Так рождаются настоящие дела.
Потом я замолчал, чтобы дать словам лечь. В круге стояла тишина. Я видел по лицам, что люди в уме уже раскладывают дни и часы. Тишину первым снял Никита. Он сказал просто. Нас сорок один. Но считать будем на пятьдесят. Пусть останется. Пусть лучше весной посмеёмся над лишней кадкой капусты, чем зимой посмотрим на пустую. Это был правильный финал для моего расчёта. Не мой голос, а голос хозяина двора. Он закрепил решение так, как забивают колышек у края нового настила.
Мы разошлись по делам. А работа пошла быстрее. Участок под горох задышал, как только ему дали тонкую влагу и крошку компоста. Капустная рассадка держалась терпеливо и просила лишь плотной тени в полдень. Ефим с Петром вернулись к плугу и закрепили накладку уже окончательно. Антон снял оглобли, прошёлся по ним ладонью и сказал, что дерево ещё поживёт. Матвей отвёл меня в сторону и спросил, сколько людей мне понадобится на первую борозду целины. Я сказал честно. Четверо. Один держит плуг. Второй ведёт лошадь. Двое идут по бокам и ломом поправляют пласт, если его поведёт. Он кивнул и назвал имена. Роман, Пётр, Ефим, а он сам станет у головы лошади. Так и решили.
В полдень мы сделали пробу на целине. Плуг вошёл, как будто ждал этого движения всю жизнь. Пласт поднялся и лёг на бок. Я присел и вдохнул. Запах был правильный. Не гниль и не холод. Живой хлебный душок. Мы прошли пятнадцать шагов и остановились. Больше не надо. Пусть земля поймёт, что происходит. Пусть подышит. Мы не пришли брать силой. Мы пришли звать её в работу.
Вечером ко мне подошла Дарья. Она молча положила на лавку у бочки узел с тонкой белой тканью и двумя мотками ниток. Сказала потом. Это на капустные подвязки. И ещё для мешочков под семена. Я кивнул. В таких жестах и живёт деревня.
За ужином у Никиты было просто. Каша, кислое молоко, ломоть тёплого хлеба. Никита ел молча. Гаврила спрашивал коротко. Он хотел понять, как держать корыто с водой, чтобы не размывать у порога. Я объяснил ему про узкую струйку. Он понял с полуслова. В этом доме всё держалось на том, что видно и трогается рукой.