И всё равно мы не бросали дела. Грузди солили почти каждый день. Миски с белым молоком стояли на краю стола, и вода в них менялась, как смена караула. Опята пошли в конце месяца. Мы сушили их на верёвках над печью, на решётках и на нитках у окна. Запах стоял такой, что дом дышал лесом, даже когда на дворе моросило. Я записал в планшет: опята сушёные две корзины за день, держать в тени, мешки холщовые, не коптить.
Однажды вечером, когда ветер стянулся с ручья и запахнул дворы прохладой, ко мне подошёл Матвей. Он всё так же уважал мою работу и держал своё слово вместе со мной. Сказал: ты думаешь, мы теперь будем жить, как в сказке. Я ответил, что думаю так: мы будем жить в труде, но этот труд не будет выбивать почву у нас из‑под ног. Он усмехнулся глазами. Сказал: хорошо говоришь. Дальше он спросил, не тяжело ли мне у Никиты. Я сказал, что дом принял меня как надо. Никита держит его без лишних слов, а Гаврила знает, когда поднести воды молча. Матвей положил мне руку на плечо и сказал: значит, правильно устроились.
Ночью я долго не спал. Слышал, как у стены скрипит старое колесо, как в сенях ходит Гаврила, как у соседнего двора шепчутся, не разбирая слов. Я думал о простом счёте. О том, что у нас есть мука, что в кадках касается бортов рука и уходит вниз в квашеную толщу, что в погребе лежит ровная репа, что у нас в мешочках на столе пшеница и овёс, выращенные здесь. Мы дали старому полю отдохнуть. Мы дали целине вкус работы. Мы не наврали себе ни в одном слове и не схитрили ни в одном мешке. Я понял, что это и есть настоящая крепость.
Когда в следующие дни пошёл мелкий дождь, я вышел на край поля, к пояскам, и присел, тронул землю пальцами. Земля была тёплой и мягкой. Она принимала воду без злобы. А это значит, что всё, что мы сделали летом, не расплавится, как лёд. Останется. Я встал, посмотрел на деревню и улыбнулся так, как улыбается человек, у которого в доме всё в размер. Впереди была настоящая осень. Мы были к ней готовы. Мы не богаты, но мы умеем трудиться. А это иногда дороже серебра.
И мне стало ясно, что следующая весна уже ждёт нас в этих мешочках, в кадках, в погребе и в тихих записях на моём стекле. Мы сделали, что нужно было сделать, и сделали это по‑деревенски, без лишнего шума. Осень вступила в свои права, и мы встретили её с полными руками.
Глава 10
С утра воздух стоял чистый и звенящий. Не мороз, а намёк на мороз. Берёшь ведро, а ручка уже прохладная, будто железо заранее знает, что скоро зима. Над крышами тянулся лёгкий дымок, куры копались у крыльца, где падали вчерашние крошки. От реки шёл низкий, уверенный гул. Наша речка узкая как ручей, но сильная как настоящая река. С моста кажется, что перепрыгнешь, а подойдёшь ближе — понимаешь, что по весне она берёт берег в зубы так, что любая доска учится уважать воду.
Я сел у Никитиных сеней на лавку, положил на колени планшет, протёр экран рукавом. Солнечная панель за последние ясные дни подкормила батарею, значит хватит на час, если не моргать понапрасну. Щёлкнул. Загорелся белый прямоугольник. Я вынул мешочек с семенами, что пришёл со мной из прежней жизни, высыпал на чистую тряпицу и разложил в ровные кучки. Морковь. Свёкла. Помидоры. Огурцы. Зелень разная — укроп, салаты, шпинат. Тыква. Кабачок. Дыня. Отдельно положил гречиху, кукурузу, подсолнух. И рядом те культуры, к которым наши руки уже привыкли этим летом. Горох. Бобы. Редис. Пекинская капуста. Пшеница. Ячмень. Овёс. На экране я подписал жирной строкой то, что боялся забыть. Овёс пришёл из моего мешочка, теперь у нас своё семя. Пшеницу и ячмень мы сняли вовремя и сушили бережно. Мешочки подписаны, лежат у Никиты под лавкой и в общем сундуке у Матвея. Семя на вес золота. Не путать. Не терять.
Матвей вышел из тени сарая, кивнул и сел рядом. Он глядел не на экран, а на меня, как человек, которому важен не рисунок, а смысл. Я повернул планшет так, чтобы и ему было видно. Слева у меня была весна — маленькие прямоугольники рассадников и имена возле каждого. В середине лето — длинная верёвка дел: полив, прополка, притенение, пояски для воды. Справа осень — плотная полоса: сбор, сушка, соление, обмен. Поверх всего дорожка зимних забот: дрова, настилы, лёд, камень под мельницу, чин оглобель, проверка хомута, первые жернова, проба муки.
К нам подошли женщины. Дарья с мокрым полотенцем на плече. Полотно чистое, пахнет холодной водой. Марфа звенела голосом, но, как всегда, умела вовремя стать тихой. С ними Ульяна, коса низко, взгляд ровный. Параскева, у неё тёплые глаза, она рук не жалеет и умеет сказать хватит, когда пора. Аграфена, широкая плечами, быстрая на смех и на работу. Хорошо, что они собираются не из любопытства, а ради дела. От их слова рука точнее и мысль не расползается.
Я поднял голову и сказал просто. Весна будет плотная. Делим заранее, чтобы не метаться. Капустные рассадники ведёт Дарья вместе с Ульяной. Морковь и свёкла пойдут в первом ряду у навеса — утреннее солнце там мягкое, а к полдню тень даёт передышку. Редис сделаем двумя оборотами: ранний и второй на семя. Рассадные ящики для помидоров и огурцов держим у Никиты под окном. Там тепло от печи, но не душно. Марфа любит смотреть по десять раз в день, как что взошло. Ей и карты в руки на эту часть. Тыкву, кабачок, дыню будем сажать на самый тёплый край, где мы уже проследили ход тени по доскам. Гречиху бросим лентой на новой целине, а не на старом поле. Ей нужен воздух и солнце, чтобы не полегла. Подсолнухи поставим по кромке — и ветер придержат, и семечко дадут. Кукурузу редкими зубьями вдоль рыхлой полосы у оврага, чтобы и снег задерживала.
Лёнька сел на настил рядом и поджал ноги, чтобы не мешать. У него быстрые глаза. Он редко перебивает, но всё слышит. Роман подошёл тихо, послушал и сказал своё. На целине к гречихе добавим полоску клевера, где только достанем семя. Если семян мало, в июне пройдём луговой полосой, снимем верхушки, просеем на решете. Никита кивнул. Ему по душе дела терпеливые, без крика.
Я перелистнул на планшете схему речки и сверху написал так, чтобы никто не спорил словами. Наша речка узкая как ручей, но по силе течения она река. Зимой поджимает берег. Весной подмывает. Летом держится на ровном уровне и идёт быстро. К весне мы ставим мельницу. Не всю сразу. Фундамент и нижний узел с колесом должны стоять надёжно. Для этого нужен камень. Камня под рукой немного, значит будем брать с умом.
Мы с Матвеем и Никитой прошли туда, где лощинка упирается в воду. Берег низкий, корни торчат, мох, а между корней блестят округлые спины валунов. Речные, тяжёлые. Таким камнем хорошо подпирать стойки, если уложить в жирную глину. Но одних валунов мало. Нужен плитняк для облицовки и порог под колесо.
Я вслух разложил три места, где возьмём камень без беды. Первое — прямо тут, речные валуны. Двигать будем зимой по насту. Сани, верёвка, два ломика и тихий ход, чтобы лёд не рвать. Заранее положим настилы зигзагом на слабых местах. Второе — овраг за перелеском. Там слой слюдяных плит, не чистый сланец, но колется на ладонь толщиной. Этого хватит на облицовку подводной части и сухую стенку у берега. Третье — моренная гряда. Весной мы там находили серые округлые камни. Они плотные. Из них выйдет хорошая подошва под стойки.
Савелий слушал и добавил своё. Он сказал, что раньше камень промораживали, а потом кололи деревянными клиньями. Сухие колышки из плотного дерева забивали в высверленные гнёзда, лили воду, дерево разбухало и рвало камень по доброй воле. Так и сделаем. Железа у нас немного, а клинья каждый выстрогает за вечер. И ещё, сказал он, в глину хорошо подмешивать золу с песком, мышь такую глину не любит. Я записал на экране коротко. Глина жирная, песок, зола. По краю зимой щепоть соли.
Про сам каменный круг мы не договорились. Большой круг без инструмента не выправишь. На первое время поставим колесо и вал, а муку начнём добывать двумя способами. Во дворах пойдут ручные жернова из речного камня. Где не хватит, поставим у общего погреба тяжёлую ступу на настиле. Толочь крупно — и на похлёбку, и на лепёшку хватит.
Дрова решили не оставлять на последний день. Я сказал порядок так, как сам люблю. Поленницы ставим у глухой стены, чтобы северный ветер не вытягивал жар. Север закрываем плотнее, югу оставляем щели для воздуха. Первые месяцы — берёза и ольха. Дуб в свежую печь не любит, тухнет. Осина и верба на ночное тление, чтобы угли дожили до рассвета. Поленья класть в клети плашмя, корой вниз. Делим по дворам, но в общий запас тоже кладём. Если у кого беда, стыдно будет глядеть, как там пусто, а тут гора.
Чуть выше того места, где станет колесо, мы отвели место под коптильню. Простая низкая избёнка на две половины. В одной тёплая копчёвка для рыбы и мелкого мяса. В другой короткая горячая для быстрой работы. Дым пустим петлёй через длинную канаву, набитую камнем и землёй, чтобы остыл и не горчил. Аграфена сразу сказала, где вешать крючья, где тянуть прутья, как солить заранее и как смывать лишний рассол, чтобы рыба не липла. Параскева взяла слово о чистоте. Её слушали, потому что от чистоты в таком деле и вкус, и здоровье. Марфа достала верёвки, стала считать петли. У неё в голове всегда идёт тихая счётная песня.
К вечеру мы собрались под навесом. Я открыл планшет ещё раз. Не ради удивления, ради памяти. Вбил имена без прозвищ. Кто ведёт рассаду. Кто отвечает за кромки у речки. Кто дежурит у общего погреба. Кто стоит у коптильни в день сильного дыма. Кто ночной у печей, кто утренний. Чтобы весной, когда слова побегут быстрее рук, никто не сказал что что-то понял не так.
Матвей долго смотрел, как я стучу пальцами по светлой доске, и наконец спросил без остроты. Как вы жили там, где ты был. Как переживали зиму. Чем держались, если хлеба не хватало. Ему нужно было понять, как подстроить наш лад под новые дела.
Я ответил честно. Там, где я жил, дороги длинные и быстрые. Если дома пусто, по дороге привезут чужой хлеб. Люди привыкли, что если что-то сломалось, ему привезут новое. Мы забыли, как это — не получить ничего. Огород у каждого был, но многие не знали, как растёт хлеб настоящий, не видели, как он наливается на стебле. Мы думали, что он всегда лежит в ла