Днём мы с Шрамом сходили по краю двора туда, где за огородами начиналась полоска, похожая на поле. Я лишь посмотрел издалека: не сегодня и не здесь. Там земля была другого характера — светлее, рыхлее сверху и уставшая внизу. Но это разговор для другого дня. Сегодня у меня была грядка шириной в локоть, компостная площадка высотой в ладонь и люди, с которыми мы научились понимать друг друга за работой. Это уже много.
По дороге обратно мальчишка снова скосил глаза на рюкзак, и я, чтобы не держать камень в кармане, сам достал панель и планшет, показал ему — как панель «ловит» солнце. Положил обе ладони на панель — «тёплая» — и на экран — «свет». Он по-детски приложил ухо — слушать, что «жужжит», ничего, конечно, не услышал и тихо рассмеялся. Я улыбнулся: пусть привыкает, что чужое может быть не страшным, если оно ведёт себя как инструмент — тихо и понятно.
Вечером, когда я вернулся к своему углу, я не устраивал долгих привалов — это не тот день. Сел на пороге с кружкой тёплой воды, положил блокнот на колено и перечитал сегодняшние пометки. Завтра — первый лёгкий полив ещё до жары, лёгкая разрядка «покрывала», проверка компоста — не перегрелся ли; к вечеру — прореживание в самых тесных местах, но не жадно: пусть часть взойдёт и уходит в силу. Через неделю — поговорить со Старшим о том, чем можно подкормить узкую грядку «по листу», не залезая в мешки: зольный настой, отвар трав, жидкий компостный сок — но это нужно показать и понюхать.
Я закрыл блокнот и на ощупь проверил лямку рюкзака. Редис — пошёл. Компост — дышит. Панель — привыкла к местному солнцу. Я — к их коротким словам. Июнь только начал развертываться — как тот самый тёплый туман у кромки межи. Впереди — три, может быть, четыре месяца — достаточно, чтобы успеть не только вырастить первое, но и приготовить почву под осень. А завтра утром меня снова встретит маленькая грядка на плохом месте, и это — лучшее из возможных начинаний.
Глава 5
Проснулся я раньше первых голосов, от тихого, почти кошачьего шороха. У навеса кто-то встряхнул веник, солома шевельнулась и снова улеглась. В сарае было сухо, прохлада стояла ровная, без злости, самая та, июньская, когда дыхание видно только по росе на досках. Я сел, накинул плащ, проверил рюкзак, а рядом блокнот, карандаш, планшет. Чужое место перестаёт быть чужим, когда порядок вокруг повторяется день за днём и вещи лежат там, где ты их оставил.
Редис на моей узкой грядке вышел ровно. Настоящие листочки расправились и тянулись к свету. Мы договорились с собой просто: часть первых корнеплодов пойдёт на стол, часть останется под семена, чтобы иметь свой запас. В рюкзаке лежали не случайные мешочки, а проверенные сорта под разную погоду и разную землю. Семян немного, для начала хватит, дальше умножим на месте. Вчера я перевернул компостный «пирог» на четверть, тепло там держалось ровное, без тухлого запаха. Сегодня хотел глянуть нижний слой, вдруг перегрелся.
Во дворе по привычке остановился у бочки. Вода за ночь успокоилась, взвесь осела. На настиле темнели вчерашние следы, дети уже не шагали по мягкой меже, держались дощечек. Ничего громкого, но это и есть знак дела: настоящий результат чаще всего тихий.
Старший вышел, как всегда, без шума. Мы коротко кивнули друг другу. Он уже не щурился настороженно, смотрел как на человека с понятной работой. Его короткие фразы я стал понимать без жестов, отвечал так же коротко. Мальчишка прибежал первым, вытянулся на цыпочки, заглянул в грядку и шёпотом сказал «Есть», улыбнулся так, будто это он вытянул зелень из земли. Женщина с густыми бровями подошла неторопливо, присела, сунула палец в землю: не липнет, значит ночной влаги хватило. Тот, кого я называл Шрам, остановился у столба, облокотился и слушал.
Совещаний мы не собирали. Здесь всё решалось руками. Я достал тонкую веточку, сделал над грядкой осторожный знак и показал на самые тесные места. Пора прореживать. Не рвать до дыр, а оставлять разумные промежутки, чтобы корни не боролись локтями. Женщина кивнула. Я медленно показал, как держать стебелёк у самой земли, как вытягивать лишний, не трогая соседей, как сразу прикрывать пальцем образовавшееся окошко, чтобы у оставленного растения не пересох корешок. Мальчишка уже тянулся, я мягко придержал его за запястье и дал вытянуть стебелёк с края, где было реже. Он сделал аккуратно, замер, боясь испортить удачу, потом посмотрел на меня. Я кивнул. Он тихо прыснул и умчался показывать «добычу».
Пока мы возились, разговор сам собой расширялся. Старший спросил по делу: сколько грядок нужно, чтобы наесться всем двором. Я ответил прямо: две или три на дом, если не жадничать и не терять впустую. Их можно вклинить между нынешними рядами, водой не обижать, только настилов добавить, чтобы не топтать землю. Женщина показала на дальний, более холодный угол, где дольше лежит тень от сарая. Я сказал, туда позже пойдёт другая зелень, терпеливая к прохладе. Отметил себе в блокноте, что у меня есть короткооборотная листовая смесь именно для таких мест.
Дальше мы ушли за огороды, туда, где шла общая полоса под «большую работу». Не поле в нашем смысле, а ряд разомкнутых гряд и кусков, которые когда-то пахали глубже, а теперь лишь лёгкой бороной чесали корку. Утренний свет уже был высок, но не слепил. Самое время «посмотреть землю». Я присел, вогнал нож на два пальца, приподнял пласт. Сверху корка толщиной с палец, ниже вязко и тяжело. Запах не мёртвый, но как в подполье, которое месяц не открывали: пыль с кислинкой. Раскрошил комок, песчинки искрят, а следом липкая плёнка, пальцы склеивает. Так бывает, когда землю годами крутят по одному кругу: весной бросили, слегка зарубили, летом как получится, осенью сняли и бросили. Навоз в лучшем случае россыпью из-под хлева и часто поздно, уже на ледок, да ещё с мыслью «чтобы не пахло». Золу ссыпают кучей у людного места, ветер разносит по двору, до полосы почти не доходит. Чем ближе к деревне, тем гуще тропы, почва утрамбована как вал. На склоне видны шрамы от вешней воды: весной поток вырывает русла, семена туда падают и гибнут. И главное, я не увидел следов «летнего кормления», когда земля съедает зелёную массу и отдыхает. Трава у них есть, но её сгребают на подстилку или поздно выгоняют скот, когда дернина держится из последних сил, а копыта добивают то, что держало влагу.
Старший стоял рядом молча. Он слушал не меня, а землю. Я поднял взгляд и сказал прямо: оживить можно. Не быстро и не одним приёмом. Здесь много малого: собирать всё полезное и не выкидывать, не ломать, где и так мягко, давать почве еду не только корой да сушью, но и живой зеленью. Он кивнул. Я начал перечислять, загибая пальцы.
Первое. Не ходить к бочке по сырой меже, а по настилам. Мы это уже сделали. Земля меньше страдает.Второе. Золу не оставлять ветру. Носить понемногу под гряды, перемешивать с землёй. Это ей по вкусу.Третье. Навоз не держать горой за сараем. Разносить небольшими порциями под рыхление и не поздней осенью на лёд, а после первого нормального дождя, когда почва напиталась, с тонкой присыпкой земли сверху.Четвёртое, самое важное. Жидкую часть из хлева не выливать куда попало. Собирать в небольшую яму, набитую соломой. Пусть туда стекает всё, что смывают из-под скота. Это уходит в компост и становится для земли едой. Потерять эту часть — то же, что потерять половину будущего хлеба.Пятое. На полосе не выравнивать всё до горизонта. Поставить травяные пояски поперёк стока воды, узкие, ладонь шириной. Тогда весной вода не пролетит как по стеклу, а задержит силу в почве. Непривычно, но работает.Шестое. Хоть раз за лето дать полосе «поесть» зелёной массы. Посеяли, отрастили, потом уложили в землю. Хорошо пойдёт горчица или овёс с компаньоном. Если не найдём, у меня в мешочках есть немного бобовых. Пройдём маленькую ленту, посмотрим, как почва задышит.
Шрам спросил, не сводя глаз с комка у меня в руке: с чего начать. Тогда я ещё звал его по прозвищу, имя узнаю позже. Я ответил просто: с малого и с того, что уже под руками. Компост у нас тёплый, возьмём с края и дадим по щепоти под ряд. Земля восторгов не устроит, но заметит. Золу не держать кучей у ворот, тащить мешком к огороду. В хлеву чаще менять подстилку, чтобы меньше разливалось по двору. Всё остальное спросим у самой почвы, она ответит.
Женщина с густыми бровями присела, растёрла крошку земли, посмотрела на меня, потом на Старшего. Поняла. Я не давил. Показал ладонью: каждому по локтю этой «полосы», начнём мало. Встанет — расширим. Они переглянулись. Это был не вопрос веры, это было «попробуем». Лучший ответ в таких местах.
К полудню вернулись к дворам. Я держал в голове простое правило: если говорить о большом, надо дать людям быстрый толк от малого. Здесь ценят тепло и хлеб. Значит, начнём с мелочей, что видны сразу. У бочки с мальчишкой поставили вторую кадку для отстоя, очередь стала короче, полив перестал быть беготнёй. У компостной площадки сделали низкий бортик из дёрна, снизу перестало тянуть воду. На моём тесном участке показал, как давать тень днём: не накрывать «шапкой», а ставить тонкие ребра, будто жабры, чтобы воздух проходил, а прямой луч не обжигал зелень. Женщина смотрела внимательно, не из любопытства, а как хозяйка: можно ли повторить без меня.
После обеда в посёлке сменился звук. Вместо железа пошёл разговор. Я разложил солнечную панель, включил планшет и набросал схему нашей полосы за огородами: узкие ровные гряды, травяные пояски поперёк стока, небольшие выемки для весеннего сброса, дорожки под настил шириной в полторы ступни. Стрелками отметил, где должен идти воде ход, где воздух, а где везение не поможет. Старший смотрел внимательно, Шрам щурился. Женщина сдвинула брови сильнее, как бывает, когда суп «на грани» и не решишь, нужна ли щепоть соли.
Старший спросил прямо: зачем эти пояски, трава съест землю. Я ответил: трава «съест» воду и отдаст её почве. Ещё она прикроет землю от ветра. Пояски не навсегда, на весну. Потом срежем и уложим вниз. Вода не уйдёт в овраг, останется в твоём ряду. Он кивнул. Шрам провёл ногтем по линии и сказал уже себе: попробуем на «морде», где весной всегда сносит. Женщина легко коснулась угла планшета, будто проверила температуру супа. Зна