Я в жизни никогда никому не мстил. Мне вообще это чувство не близко. Хотя если мой враг, например, упадет в лужу, то я позволю себе небольшое злорадство. Но чтобы с помощью мести устраивать всю свою жизнь – увольте, для этого нужно быть чрезвычайно зловещим типом.
Капитан Немо зловещим типом не выглядел, и поэтому, запив булочку молоком, я рассудил, что, вероятно, им двигала не месть, а красивая, как свежевымытое окно или иллюминатор, жажда справедливости.
Чего не скажешь про графа Монте-Кристо, который мне представляется все-таки довольно зловещим. Я перестал о нем думать, как только вышел из дома.
День в гимназии прошел как обычно. Если не считать того, что один мой болван-приятель решил подшутить и подсказал мне чепуху вместо правильного ответа. Я эту чепуху как попугай повторил, потому что думал о своем, и в результате все стали радоваться тому, какой я оказался доверчивый болван. Даже учительница радовалась, хотя из педагогических соображений могла бы и сдержаться.
В результате получилось, что в классе два болвана, но один явный, то есть я, а второй неявный. Сразу захотелось ему отомстить, так что домой я вернулся с пылающими щеками. Пройдя Красной площадью как революционный мститель. Или граф Монте-Кристо.
Признаюсь, эти два персонажа, граф и капитан, волнуют меня уже давно, так что я даже как-то обратился за разъяснениями к папе.
– Кто такие? – спросил папа, который не то чтобы блещет начитанностью, хотя, с другой стороны, он, конечно, имел право забыть содержание детских книжек.
Я, как мог, пересказал сюжет будоражащих мой ум сочинений.
– Ну понятно, – папа не стал впадать в задумчивость. – Твой капитан – наш человек. Вырвать Индию из лап английских империалистов – дело хорошее и правильное. Поднимем красное знамя и на дне океана!
– Ладно, – мне хотелось более развернутого ответа, но я сдержался. – А что насчет графа?
Ответ и тут был ожидаемым, потому что эта литературная беседа происходила еще до встречи с княгиней, подарившей всей нашей семье, а особенно папе, открытие, что аристократы – это тоже люди.
– Графа? – переспросил он с легким отвращением. – Граф нам не брат. Граф – это не рабочий человек, – сформулировал мой папа, красный директор.
– Но вначале он ведь был рыбаком, – вступился я за Монте-Кристо. – И несправедливо пострадал.
– Рыбак – это пролетарий моря, – согласился папа. Так с его слов получилось, что граф и капитан Немо – это в какой-то степени коллеги. Ведь последнему без труда можно было присвоить звание инженера моря. Морского инженера. Так что они оба не только были мстительны, но и вместе работали.
В общем, мое любопытство удовлетворено не было, и я продолжил разбираться сам. Что ж, мне не пристало жаловаться. Как настоящему пионеру. Хотя и тайному.
Явно же после возвращения домой хотелось двух вещей – во-первых, поесть, а во-вторых, придумать план мести для моего одноклассника-болвана. Непростительным образом я начал с первого, а когда налопался, то оказалось, что о мести думается плохо. Выходит, месть лучше обдумывать полуголодным, а то и на пустой желудок. Так же как сдавать кровь на анализ. Результат будет более выпуклым.
Сытость смазывает желание уничтожить противника, думал я сыто и, можно сказать, вполглаза. Сытость способствует непростительной щедрости в отношении любых негодяев.
Всё.
Мысль моя на этом закончилась, потому что, изможденный обедом, я добрел до своей комнаты, свалился на кровать и заснул так, словно вернулся не то со дна Тихого океана, не то из замка Иф, где провел долгие годы, изучая алгебру, ботанику и другие нужные для побега науки.
Снилась мне жареная рыба, которая бессовестно смеялась надо мной, ускользая средь волн, а я догонял ее.
В нашей квартире бывает не только как в лесу, но и как на дне. Ни звука. Я проснулся, полежал немного, увлеченный морским сравнением, и решил отправиться на экскурсию. Словно отважный капитан Немо.
Первой мне встретилась Дуня, c белым лицом и с выпученными глазами. Я сразу подумал, что Дуня сегодня похожа на придонного осьминога, бледность которого объясняется малым количеством солнечных лучей.
– Витенька, – сказала Дуня-осьминог, – ты бы пошел к папеньке. Повлиял как можешь. А то как бы беды не случилось.
Я слушал ее, но понимал не до конца – наверное, не совсем проснулся.
– Убьет ведь он его, – череда новых слов закружила вокруг меня хороводом, но ясности не прибавилось.
– Кого убьет? – спросил я недоуменно.
– Не знаю точно, – таинственно ответила Дуня. – Или его, или ее.
– А мама знает?
– Так маменька битый час его успокоить пыталась. Пока ты спал, золотце. Да ничего не вы‐ шло.
И я увидел, как из конца нашего длинного парадного коридора идет, вяло шевеля ногами, длинная мама. Я мог бы и ее сравнить с глубоководным обитателем, но становилось не до фантазий.
Мама прошла мимо нас прямиком в свое фарфоровое хранилище – и исчезла. «Странно, – подумал я. – Почему это у меня уши немного закладывает? Ладно, если я капитан, то и действовать должен соответственно». Войдя в столовую, я твердым шагом приблизился к двери в папины чертоги и, не постучав, вошел.
Папа сидел за столом с красным и надутым лицом.
– Что случилось? – спросил я смело, по-капитански.
– Убью, – сказал папа, и уши у меня уже не закладывало. Я просто перестал им верить.
– Не убьешь, – попробовал я расколдовать ситуацию.
Стало полегче.
– Это почему же?
– Потому что ты справедлив и добр, как красный командир, – быстро нашелся я. – Как товарищ Фрунзе.
– Может, как Ворошилов? – папа посмотрел на меня пристально.
– Как товарищ Сталин, – бросил я на стол козырную карту.
Тут надо сказать, что товарища Сталина папа не любит. Несмотря на партийную дисциплину, мой коммунист папа коммунистического вождя Сталина как-то даже ненавидит. От всей души. Это с одной стороны. С другой стороны, папа признает его величие, говорит, что тот – отец народов. Я, конечно, киваю, но про себя не соглашаюсь. В первую очередь потому, что внешне Сталин похож на тетеньку с усами. Какой же он отец?
Папа говорит, что этот самый Сталин уничтожил коммунистов больше, чем любой Гитлер, так что восхищаться им никак не получается. Словом, от сравнения со Сталиным папу, конечно, сразу передернуло, и мысли его сошли с привычных на тот момент рельсов.
– Хотя расстрелять всех было бы хорошо, – наконец произнес он.
Все было очень необычно, но я терпеливо ждал. Всем известно, что сильные эмоции плохо переделываются в слова, они норовят выразить себя громкими нечленораздельными звуками. Но вот папа заговорил. Хотя лучше бы продолжал молчать.
Первое – выяснилось, что Клара таки отмочила фортель и действительно ушла из дома сидеть в шалаше с Власиком. Понятно, я сразу же стал горевать и радоваться одновременно. С одной стороны, отсутствие Клары должно повысить качество моей жизни (это я о придирках и насмешках, так хорошо знакомых тем, кто имел удовольствие жить со старшей сестрой). А с другой – мне было очень жалко папу и маму. Которые воспитывали-воспитывали, да недовоспитывали свою Кларочку.
Выставила их Клара, так сказать, на мороз одиночества и мыслей о неправильно прожитой жизни. И опустились они на самое дно своей души, где разве что один капитан Немо и бродит.
Но все-таки главным было не это.
Глава семнадцатаяГраф
Я уже рассказывал, что, представляя свое будущее, понял, что рабочего из меня не выйдет. Не быть мне передовиком производства, не выиграть социалистическое соревнование.
Такая перспектива совсем не печалит меня, хотя, если верить папиной трактовке, начинать всякому человеку лучше с завода, с пролетарской закалки. Я на папином заводе был тысячу раз и со временем пришел к выводу, что там как раз особой закалки не получишь. Я имею в виду отсутствие трудностей, ведь, согласитесь, сложно испытать лишения среди пальм и кегельбанов.
Вторая папина священная корова – это трудовой коллектив. То есть когда все вместе по гудку заходят, по гудку выходят, а между гудками трудятся великолепно да еще подбадривают друг друга, чтобы отстающие подтягивались и бежали в ногу с передовиками. Учитывая наличие на папином заводе конвейерной линии, я с определенного момента усомнился и в этом. Ведь если кто-то работает в два раза быстрее, то вся конвейерная симфония рушится!
Главными, впрочем, по мнению папы, тут являются отношения. То есть, говоря по-мушкетерски, когда один за всех и все за одного, но в хорошем смысле: чтобы все вместе сознательно повышали производительность труда, подтягивая друг друга до самых небес производственной ловкости.
Теоретически, особенно если брать как пример мушкетеров, мне эта идея не кажется такой уж глупой. Вернее, не казалась. Пока я в один прекрасный вечер не сообразил, что все-таки у мушкетеров отношения были личные, дружеские, а вот смогу ли я подружиться со всеми, кто работает на конвейере, – тут уверенности нет.
Если сказать еще короче, то я совершенно не коллективист и даже построения на линейку в пионерских нарядах даются мне с трудом. С книжкой дома гораздо интереснее.
Папа настаивает, что все люди на земле делятся на пролетариев и эксплуататоров. Тут все просто: если ты не пролетарий, значит, кровосос на народном теле. Правда, можно быть пролетарием умственного труда, что меня немного утешает. Но полной ясности я еще не добился. Вот как с тем же Власиком, например. Он хотя и работает головой, но, с папиной точки зрения, не пролетарий.
Так что программистом я тоже вряд ли стану. Для этого нужно любить компьютеры, а мне нравится читать и путешествовать, купаться в море, и можно было бы перечислять и далее, но об этом молчок. Если папа заподозрит у меня такие мысли, то он сразу обнаружит во мне скрытого белогвардейца, и тогда только держись.
Чтобы было немного яснее, что означают для него эти самые белогвардейцы и прочие дворяне, скажу только, что папа готов воевать с ними день и ночь, если только понадобится. Когда он поет, что «от тайги до британских морей Красная Армия всех сильней», хорошо слышно, что слово «Красная» он произносит с самой большой буквы.