Второе – из той же оперы. Не надо никому жаловаться. Потому что таким образом вы поставите людей в неудобное положение или заставите переживать, от чего сопереживающие могут начать плохо есть или спать.
Наконец, третье – самое сложное. Княгиня сказала, что по-настоящему благородный человек сам пойдет навстречу опасности. То есть не будет прятаться за диваном, думая, что все закончится как-то само по себе.
«Теоретически», – сказал я себе и дунул теплым воздухом на окно, оно тут же запотело. Первые две цели были легко достижимы. Я протер стекло и посмотрел на собственное отражение. Даже в расплывчатом виде несчастным я не выглядел. Ясно, что я не светился, но все было в порядке: и глаза, и уши с носом отнюдь не трагическим.
Про жалобы. Признаться прямо, конечно, хотелось бы с кем-нибудь поговорить. Можно ли назвать это желанием жаловаться – кто знает. Просто во всей этой истории у меня внутри как будто свалялся тяжелый ком и улегся, как в ведре на дне колодца темной ночью.
Ком этот беспокоил меня, потому что я носил его повсюду. Но когда пробовал выбросить, избавиться, вытянуть из живота-колодца, то он поднимался медленно и все равно застревал в горле. А стоило чуть расслабиться, так он снова падал на дно в свое ведро и сбивал равновесие. Отчего постоянно хотелось сидеть. Я еще не знал, что это тоска и что она имеет круглую форму.
А куда в этой ситуации идти, чтобы получилось в направлении опасности, я так и не решил толком. С одной стороны, получалось, что идти нужно в сторону парторга, который обернулся графом, но сделать это непросто, потому что, как вы знаете, в Москве живет много людей и среди них легко затеряться. С другой стороны, я не раз пробовал представить себе такую встречу.
Я:
– Сударь, вы подлец!
Граф смеется и уходит.
То есть было бы неплохо вызвать его на дуэль, если уж быть окончательно благородным. И там, на дуэли, проткнуть его шпагой, как толстую любительскую колбасу. Да только нет ни шпаги, ни шансов. Ведь парторг не только выглядит как свинья, но и весит как настоящий боров.
Можно также отправиться на папин завод. Что будет вполне опасно, потому что негодяй Серпов выставил вокруг каких-то толстых мужиков в форме. У них дубинки, и просто так пройти невозможно. Я подумал: поможет ли папе, если меня треснут дубинкой? Стану ли я от этого выглядеть достойнее? И пришел к выводу, что вряд ли.
Про папу было известно, что он забаррикадировался в дирекции и решил отстреливаться до последнего. Дуня с мамой прямо извелись, представляя, как он там сидит впроголодь. Эти волнения завели их так далеко, что совместным умственным усилием они родили мысль прорыть от дома до папы подземный ход. Чтобы передавать ему теплые булочки и кефир.
План был плох оттого, что папа заперся на втором этаже, да и наша квартира – на шестом. Нескладно получалось. Непродуманно. Однако с папой нужно было как-то повидаться, хотя бы просто узнать плохие новости. Или хорошие, что во много раз предпочтительнее.
– Ну что, – сказала мне Клара, появившись на третий день папиного сидения. – Сидишь, нюни распустив?
Как я уже рассказал вам в предыдущей главе, ее поведение изменилось и на сцене теперь была революционная, боевая ипостась Клары. Краснознаменное издание. Из птички колибри сестра превратилась в неуловимого мстителя, и не было ей удержу.
– И ничего я не распустил, – ответил я злобно. Даже будучи еще птичкой колибри, Клара умела сказать что-то настолько обидное, что хотелось ей стукнуть по носу. Но то раньше, когда она еще не была красным дьяволенком, а сейчас я вообще едва сдержался, скрежеща про себя, как ножик по сковороде. Кстати, кто-нибудь знает, что такое «нюни»?
– Тогда пойдем на завод, – бодро продолжила Клара, – раз ты такой смельчак.
– А нас не пропустят, – сказал я. – Там толстые с дубинками.
– Врагов бояться? На завод не ходить? – как мне показалось, излишне радостно удивилась Клара.
– Не в этом дело. – Я стал объяснять, что нас с Кларой на заводе хорошо знают, можно сказать, каждая собака. Увидят, что это мы, сразу поймут, что к папе, и не пустят.
– Ладно, – сказала Клара, – тогда мы замаскируемся. Тебя нарядим девочкой, а меня наоборот.
Я, конечно, ничего не смог сказать в ответ, потому что стоял как громом пораженный. А Клара заметалась по квартире, собрала кучу старых тряпок и давай меня вертеть, все это на меня напяливать. Ошалев от такой бесцеремонности, я терпел некоторое время, и, как видно, зря. Словом, только я открыл рот, как Клара его мне закрыла.
– Во-первых, – сказала она, – девочку дубинкой никто колотить не будет. А во-вторых, ты будешь как маленький красный разведчик, как Гекльберри Финн, которого описал Марк Твен, любивший простых людей. А потом, – в голосе Клары змеиным языком промелькнула язвительность, – разве ты не помнишь, как Зинаида Андреевна велела идти навстречу опасности, если ты благородный че‐ ловек?
Я снова было открыл рот, но понял, что не отвертеться.
Когда переодевание было закончено, на меня из зеркала смотрело нечто действительно похожее на девочку в красной нахлобучке.
Взгляд у этой особы был недовольный, с унылыми нотками.
Под юбку поддувало, и пока мы добирались до завода, я немного продрог. Меня била дрожь, но не было сил признаться, что это в основном от волнения. Идти навстречу опасности оказалось удивительно страшно и противно. Я бы даже сказал, противоестественно.
Вероятно, я был очень бледен, когда, скребя по асфальту одетыми в колготки ножками, прибрел в компании Клары к проходной. Два толстяка охраняли ее, и было видно, что им скучно.
– Чего надо? – спросил один из них так лениво, как будто рыбу изо рта вынул.
– Ничего, – храбро сказала Клара фальшивым басом. – Нам нужен рабочий Иванов или рабочий Петров. Это мои братья.
От такой импровизации даже я раскрыл рот, как ворона с сыром. Что же говорить про толстых белогвардейцев, которые от такой околесицы просто онемели.
– А это кто? – наконец расколдовался один из них и показал на меня толстым пальцем.
– А это моя сестра, – не моргнув глазом, сказала Клара. – Красногвардейская Шапочка. Вы же видите, в какой она шапочке.
– Видеть-то мы видим, – недоверчиво протянул белогвардеец. – А почему в красной?
– А потому что не в белой, – уверенно ответила Клара, и мы беспрепятственно проникли внутрь.
Еще один заградотряд скучал у двери в дирекцию. Тут уже я набрался наглости и вышел, так сказать, на сцену.
– Пропустите нас, пожалуйста, – пропищал я жалобно.
– Не положено, – белогвардейским хором ответили нам очередные толстяки. Тут должна была подключиться Клара и своевременно соврать что-нибудь, но в меня как бес вселился. – Кем это не положено?! – своим обычным, а не девчачьи-шпионским голосом заорал я. – Вашим Бубликовым недоразвитым?!
Беляки удивились. Тень мысли стала медленно двигаться внутри их выпуклых мутноватых глаз.
– Это ты о ком, мальчик? – спросил один из них.
Тут я, конечно, сообразил, что провалил всю операцию, но меня уже было не остановить. Я был как пуля, которая летела навстречу неприятностям и ничуть не боялась.
– О вашем фальшивом парторге! – заорал я так громко, что сам почти оглох. – О вашем графе Круассане, у которого двойное дно! Хотя, может быть, он и не парторг, и не граф, а еще кто-нибудь?! Например, фальшивомонетчик!
Отлично было сказано, но мой триумф продолжался недолго.
– А зачем ты, мальчик, оделся как девочка? – спросил беляк номер два и быстрым движением сорвал с меня красногвардейскую шапку.
– Ага! – от неожиданности закричала Клара, а я бросился на абордаж. В смысле, попытался с разбега протаранить белогвардейский живот.
Вот никогда бы не подумал, что бывают такие твердые животы. От удара меня швырнуло на пол и одновременно в бездну отчаяния. Конечно, раньше надо было думать о том, что вряд ли нас просто так отпустят. А скорее всего, отдадут на съедение злобному негодяю Круассану. Который нарежет нас на тетрадные листики.
Мимо меня что-то мелькнуло – это Клара ногой наподдала второму толстяку повыше ботинка. Сработало! Он заверещал как маленький, мысль, что рано еще отчаиваться, сверкнула, но тут же пропала из глаз, потому что, даже продолжая верещать, этот балбес возьми да и заграбастай Клару!
Ярость подбросила меня, как волна, и я врезал белогвардейскому бандиту так, как будто бил по воротам в финале чемпионата мира по футболу. В общем, решительно и с чувством ударил, только не учел того, что я в юбке.
Вы можете подумать, что мы с Кларой так себе исполнители тайных миссий – и это правда. Просто мы очень хотели помочь папе. А вместо этого попались, как котята. Давешняя тоска заполнила тяжестью весь мой живот и упорно поползла вверх, как холодная лава. Я понял, что, когда она доберется до горла, я разрыдаюсь как девчонка.
И в этот самый трагический миг подоспела неожиданная помощь. Дверь дирекции, за которой томился папа, отлетела, как под порывом урагана с красивым женским именем. Из-за двери вылетел слон. Не подумайте, что папа в целях украшения быта рабочих еще и слона завел. Слон – это и был папа. Похудевший, потому что не ел несколько дней, бледный от гнева, папа был неудержим. В общем, он как-то раскидал толстяков по углам и увел нас в комнату, с пылью и грохотом захлопнув дверь. Хотелось плакать, но уже от радости.
– Зачем?! Зачем?! – воздев руки, произнес слон, снова превращаясь в папу. – Ведь я даже маме позвонить не могу. Коварный граф отнял у меня телефон. Я один был в ловушке, а теперь еще вместе с вами.
– Нет, папа! – неожиданно провозгласила Клара и достала из-под полы какую-то бумажку. – Вот доказательство поддельной сделки! Его нашел…
«Неужели Власик?» – мелькнуло у меня в голове, и я подумал, что в этой ситуации мне все равно. В смысле, если бы нам помог хоть сам кардинал Ришелье, я бы только обрадовался.
– Как?! – не поверил папа и схватил бумажку.
– А вот так! – снова провозгласила Клара. – Потому что сейчас если у тебя есть знакомый хороший программист, который тебя любит, то можно найти в интернете все что угодно!