Глава 6
На последнюю лекцию в сегодняшнем расписании я наконец-то прихожу вовремя. Аудитория набита под завязку, но я без труда нахожу место – услужливая Марька, оказывается, заняла для меня половину парты.
Курс шумит, смеется и громко обсуждает сессию и предстоящие праздники. Когда я вошла сюда минуту назад, большая часть народа, как и вчера, смущенно примолкла, но тишина не была уже такой глубокой и почтительной. Чужая смерть – это всего лишь напоминание, что нужно торопиться жить и радоваться каждой минуте.
Окидываю взглядом однокурсников, пока Марька безуспешно пытается выяснить, зачем я понадобилась Мазитову. Отвечаю невпопад какую-то ерунду, занятая своими мыслями. Когда я бежала сюда, в другое крыло корпуса, из кабинета замдекана, то в моей голове промелькнуло несколько возможных выходов: первый, самый отчаянный, – пойти к кому-то повыше (моя мятущаяся душа даже ректора представила) и рассказать, что Мазитов мне угрожает, шантажирует, и объяснить почему. Тогда я подставлю Аринку, хотя, возможно, все же удастся приврать и обстряпать все так, что мы обе останемся в белом. Есть, конечно, Аня Цуркан, и я в страхе соврала Мазитову: она на самом деле ни черта не решенная проблема, но может, удастся заполучить ее как союзницу? Ерунда, какой ректор встанет на сторону несчастных первокурсниц, ставя под удар репутацию замдекана и вуза в целом? Нас тихо сольют на ближайшей сессии или вовсе осудят за клевету.
Второй возможный вариант – уйти самой из этого дурацкого института. Я ненавижу экономику, ни черта в ней не понимаю и считаю эту сферу деятельности самой скучной. Но в Арслане всего два вуза: наш, технолого-экономический, и второй, «педюшник». В принципе, а почему бы и нет? Цена обучения там наверняка ниже, пошла бы на какой-нибудь филологический: читать я люблю, английский хорошо знаю, испанский начала изучать, перед тем как все рухнуло. Перевестись – и дело с концом. Даже в рамках крошечного провинциального городишки можно начать все заново. Я бы сразу покончила и с Аринкиными тайнами, и с Мазитовым, и с Максом. Одно «но»: мой придурок-папаша не согласится. Он промониторил все специальности обоих вузов и пришел к выводу, что экономика и бухучет из них самая перспективная, и только за это он согласен платить. Ха, а год назад собирался отправить меня в МГИМО, лицемерный ублюдок.
Сижу и мысленно проговариваю диалог с отцом на тему моего перевода. Я не говорила с ним полгода и собиралась не разговаривать всю оставшуюся жизнь. Но что поделать, планы меняются. Ладно, может, Мазитов перебесится, успокоится и забудет обо всей этой дрянной истории, о нашем участии в ней, об Аринкиной смерти…
Звенит звонок, курс притихает и садится на места, но ненадолго: препода все еще нет. Марька протягивает мне шоколадный батончик. Я смотрю на «КитКат» и понимаю, что не ела со вчерашнего дня. Благодарю Марьку и разрываю обертку. Марька улыбается, довольная оттого, что ее жест пришелся кстати.
Вот что ей тоже от меня надо? Не верю в искреннее сопереживание, хоть убейте. Искоса поглядываю, как она листает лекционную тетрадь. Симпатичная, ей даже к лицу эти десять (или сколько, пятнадцать?) килограммов лишнего веса. Придают такую приятную полноту. Чистая кожа – редкость для промышленного региона, где нефтебаза стоит в черте города, округлые щечки, большие серые глаза – даже слишком большие, что называется, навыкате. Пострижена только нелепо – то ли каре на ножке, то ли отросшая стрижка под мальчика, и одевается стремно. Причем всегда ходит в одном и том же: широкая блуза с орнаментом и затертые джинсы, огромный тряпичный рюкзак – недохиппи какая-то, ей-богу. Но самое ужасное в ней то, что она есть в Аринкином списке.
Перед глазами снова бегут страницы.
Мазитов Ринат Амирович
Эмма Свиридова (художница)
Марина Чуркина
Дима Суханкин
Ваня Щербаков…
Марька об этом, понятно, не знает. Но у нее должно хватать причин, чтобы, мягко говоря, недолюбливать Аринку, ну и меня как ее неразрывную часть.
Мы с Аринкой никогда не были приятными особами, если дело не касалось противоположного пола. Мне-то в принципе по барабану, кого обливать холодом, но вот Аринка была милой исключительно с парнями. На девчонок она в лучшем случае не обращала внимания.
На первом же знакомстве студсовета с первашами Аринку благодаря ее бойкости, смазливости и тому, что она успела познакомиться с приличной частью старшекурсников, назначили старостой всего потока и одновременно старостой нашей группы. Марьку это сильно обидело. Позже проявились ее лидерские замашки, она не раз старательно упоминала, что была старостой на протяжении всей учебы в школе и не прочь проявить свой организаторский талант и тут, в институте, хотя бы в рамках группы. Нет, она не пыталась подвинуть Аринку – кишка тонка, Марька старалась к нам притереться, подружиться. Как-то раз она откровенно заявила, что у старосты должен быть зам и она рада предложить свою кандидатуру. На что Аринка, смеясь, заявила, что ее единственным замом по жизни являюсь я, Настя Нагаева. В общем, все попытки Марьки подружиться с нами наталкивались на колкости и насмешки.
Посему я сижу и задаюсь вопросом: какого черта ей от меня надо? Чтобы я как официальный Аринкин представитель передала ей должность старосты?
Радостный щебет стоит вокруг Жени Лебедевой. Эта девица считает себя Аринкиной соперницей. Как и все, вначале она пыталась с ней подружиться («красавицы должны держаться вместе»), за что была высмеяна Аринкой и послана подальше. После чего Женя объявила нам холодную войну и всюду пыталась перейти Аринке дорогу. Выбила себе место старосты своей группы, окружила себя «фрейлинами» (королеве, мол, положен двор), мило щебетала с мальчишками и копила поклонников. Но Аринке она все равно всегда и во всем проигрывала: с обязанностями старосты не справлялась и вечно косячила, училась посредственно, подруги о ней сплетничали, а в коллекции поклонников не было ни одного по-настоящему ценного экспоната (как мы думали до поры до времени). Но на вид она и впрямь была симпатичной: блондинка со стройной фигурой, наряженная в стильные шмоточки.
Нахожу ее в кругу товарок, и мой внутренний монолог осекается: сегодня Женя выглядит на удивление плохо. Волосы собраны в небрежный пучок, на лице нет косметики, отчего оно кажется голым, будто кожу содрали. Она надела джинсы и простой свитер с вытянутыми локтями. Несмотря на бойкую болтовню своих подружек, она сидит молча, будто не с ними, и, кажется, погружена в какие-то нелегкие думы. Что это с ней? Неужто печалится об Аринке?
Женя поднимает глаза и ловит на себе мой взгляд. Тут же испуганно краснеет и практически ложится на парту, скрываясь от взгляда за спины других девчонок.
Я уже не раз замечаю за ней эту странную реакцию. С чего бы ей меня бояться? Думает, что я начну ее обличать в ненависти к умершей Аринке? Ну, к счастью для Жени, Аринка только смеялась над ней и никогда не воспринимала как серьезную соперницу.
Преподавательница возвращается, и все разочарованно замолкают. На лекции мне сосредоточиться не удается, мысли мечутся от Мазитова к Женечке, от Вани к Суханкину и всякий раз замыкаются на Аринке. Поведению Жени я очень быстро нахожу единственное объяснение и решаю проверить его.
После лекции, едва прозвенел звонок, я хватаю вещи и быстро выхожу из аудитории, на ходу запихивая тетрадку в сумочку. Марька все еще упаковывает в пенал свою многочисленную канцелярию, и у нее нет возможности меня догнать. В коридоре я встаю у двери, притаившись за одной из створок, и пропускаю однокурсников, сама оставаясь незаметной. Едва в проходе показывается Женин свитер молочного цвета, хватаю Лебедеву за рукав и вытаскиваю из-под защиты фрейлин. Она возмущенно ойкает, но потом видит меня и осекается. Фрейлины секунду стоят в замешательстве, но быстро принимают ожидаемое решение: бросить свою королеву на произвол судьбы. Ах, как же приятно думать, что я – судьба и сейчас буду учинять произвол.
Мы стоим напротив друг друга, я все еще сжимаю в горсти рукав ее свитера. Она находит в себе силы возмутиться:
– Ты что, совсем того? – и выдернуть руку из моих цепких лапок. – Что вытворяешь?
– Поговорить с тобой хочу, – спокойно отвечаю я. Лебедева округляет глаза и как будто оседает.
– О чем это? – Голос слегка хрипит, и ей приходится кашлянуть.
– Что ты знаешь об Аринкиной смерти?
Мой вопрос словно ударяет ее по лбу – она отшатывается. В какой-то момент мне кажется, что сейчас Женечка поскачет от меня, как испуганная газель, заслышавшая в зарослях поступь львицы-охотницы. Но ни наш институт, ни даже этот город не похож на бескрайнюю саванну, так что бежать ей некуда. До нее это постепенно доходит, и она приближается ко мне, сверля тревожным взглядом. Пытается понять, как много правды мне известно.
– Что ты имеешь в виду?
– А то, что ты видела ее в тот день, в воскресенье. Так ведь? Ты что-то знаешь, и я хочу знать, что именно!
Плохо, Настя, ой как плохо! Мы же с тобой полпары этот диалог репетировали и договорились, что не будем швыряться неопределенностями вроде «ты что-то знаешь», иначе она поймет, что это не более чем предположение.
Но, кажется, Женин умишко не способен к аналитическому мышлению, по крайней мере, в данную минуту. Она бледнеет так сильно, что приходит мой черед пугаться – вдруг она сейчас рухнет в обморок? И мне придется тащиться в медпункт аж на первый этаж.
– Я… я… – лепечет она еле слышно, – ничего не видела. Я не могу ничего сказать. Пожалуйста. – Ее голос звучит умоляюще и, что самое странное, искренне. – Пожалуйста, оставь меня в покое.
Она пятится назад, словно желая убедиться, что я не брошусь на нее с победным криком, и через пару шагов разворачивается и уходит нетвердой походкой.
«Пожалуйста, оставь меня в покое» – так и шелестит в моих ушах. Она сильно испугана, и мне ее даже жаль. Я, кажется, знаю, что она видела, но выбить из нее подробности не помешает. Ей все равно негде скрыться, так что я еще вернусь, Женечка Лебедева.